— Дариночка, ты приехала, — улыбка едва касается ее губ.

Тянется ко мне и просто падает в мои объятия. Молча дрожит от слез, уткнувшись лицом в мое плечо.

— Все плохо, да? — осторожно спрашиваю я глухим шепотом.

Она еще сильнее рыдает. Сдавливает меня в своих объятиях сильно.

— Мам…

Она всхлипывает и тихонько воет.

Я испуганно смотрю на Льва Сергеевича. Мой разум просто разрывается от безысходности и беспомощности. Я не могу никак помочь ни маме, ни братику.

Снова чувствую себя жалкой и запуганной девчонкой.

Мне страшно. Так страшно, что под кожей гуляет озноб, а тело прошибает потом.

— Я все решу, — тихо и жестко говорит Лев Сергеевич и кивает.

А затем его большая фигура скрывается за поворотом.

Я обнимаю маму, глажу ее по светлым волосам и дышу сквозь боль. В грудине словно дыра образовалась.

— Лев Сергеевич нам поможет, — шепчу подбадривающе.

— Сомневаюсь, — шелестит отчаявшийся голос матери.

— Поможет. Я уверена!

— Дарина, — мама отстраняется от меня, сжимает своими ледяными ладонями мои руки. — Мы ведь не стояли на очереди. Так быстро донорское сердце не найти.

— Мам…

Я смотрю на ее дрожащие синие губы. И меня пробирает до болезненных мурашек.

— Врачи сказали, что если до утра сердца не будет, то… — женщина морщится, как от оскомины, и вновь взрывается истеричным плачем.

— До утра? — обреченно лепечу я. — А мы уже встали на очередь?

— Да, но… — мама качает головой. — Со всеми нашими льготами и сложностью ситуации, мы все равно в очереди шестьдесят шестые, Дарина. И у нас осталось пятнадцать часов.

— Но шанс есть? — с надеждой шепчу.

А мама отрицательно качает головой.

Этого просто не может быть. Все не может вот так закончиться. Я не верю, что у Степки нет ни единого шанса.

Это не справедливо.

Так не должно быть.

Ловлю сухой воздух пересохшими губами. Легкие обжигает от каждого вздоха.

У меня есть только одна надежда — Лев Сергеевич. Вдруг у него получится что-то сделать! Он как-то ускорит очередь или найдет донорское сердце для моего братика.

Он сильный и очень влиятельный человек.

Для него ведь нет ничего невозможного. Он точно знает свои цели и всегда их добивается.

Человек с таким волевым характером и сильнейшей энергетикой просто не может проиграть. Даже сейчас, когда надежды уже нет.

— Почему мы раньше не заняли очередь? — шепчет мама. — Дарина, это я проглядела, что Степке стало хуже. Это я виновата. Я виновата. Это все я.

— Нет, мам…

— Это я виновата, — продолжает шептать, как сумасшедшая, раскачиваясь на пятках.

— Вам лучше пройти в комнату ожидания, — прилетает недовольное замечание медсестры.

— А к Степе можно? — смотрю в лицо женщины в белом халатике.

— Он спит, — сухо отвечает она.

У меня огненные мурашки прямо под кожей. Я так хочу увидеть брата сейчас. Обнять его. Пообещать, все будет хорошо. Рассказать ему какой он сильный и как я им горжусь.

Но теперь…

Обнимаю маму за плечи и мы вместе проходим в зал ожидания. Сажаю ее на стульчик, а сама себе места не нахожу. Хожу взад вперед. Внутри еще теплится надежда, что Лев Сергеевич сможет решить вопрос.

Но настенные часы неумолимо быстро отсчитывают секунды. Минуты. Часы.

Тишина.

И мои последние надежды таят, как лучики закатного солнца, опустившегося за горизонт.

Уже вечер, но нет никаких новостей. Ни от докторов, ни от Давыдова.

Мне уже даже начинает казаться, что Лев Сергеевич бросил меня в беде. Понял, что не сможет помочь, и решил по тихому уехать, чтобы не смотреть в мои напуганные глаза. Наверно, это не в его правилах. Он не смог бы так поступить.

Но тогда почему его так долго нет?

Смахиваю слезу с щеки и наливаю себе воды. Холодная, даже ледяная. Пью медленно. Горьковатый осадок оседает на языке.

Так себе вкус… скорее даже противный.

— Я нашел сердце, — мужской властный голос разрезает тишину.

Я поворачиваюсь к Отшельнику. Он хмурый и рассерженный. По лицу так и скользит лютая злость.

Мама встает со стульчика и прикладывает ладони к груди. В ее глазах блестят слезы и слабая вера в лучшее.

— Вы не врете? — тихо шепчет она.

— Лев Сергеевич, времени очень мало осталось, — блею я дрожащим голосом. — Нужно срочно.

— Сердце будет готово через пару часов. Но нам нужно перевезти Степана в другую больницу.

Я хлопаю ресницами и поджимаю губы.

— Но… он очень слаб… и мы…

— Больница очень далеко? — осторожно спрашивает моя мама.

— Да, — он утвердительно кивает. — Мальчика уже готовят к транспортировке.

— Мы точно успеем?

Лев Сергеевич коротко кивает, а затем просто выходит из зала ожидания. Я переглядываюсь с мамой. Она все еще бледная и губы ее синие. Но теперь в глазах искрит неугасаемая яркая надежда.

— Все будет хорошо, я же говорила. Лев Сергеевич очень влиятельный и…

— И богатый, — добавляет мама.

— Да, — улыбаюсь сквозь слезы.

Мы все вместе идем к лифту. У меня замирает сердце и все еще очень страшно. Но теперь я хотя бы точно уверена, что мы попытаемся спасти Степу.

Мы сделаем все возможное, чтобы мой брат мог прожить долгую и счастливую жизнь.

Лев Сергеевич пропускает нас с мамой в лифт, заходит последним и нажимает кнопку. Кабина плавно взмывает вверх.

— Почему мы едем выше? — взволнованно говорю я, подходя к мужчине.

— Сейчас узнаешь, — он улыбается краешками губ, едва заметно, но очень по доброму.

И уже через пару минут Лев Сергеевич выводит нас на крышу.

Я замираю, осматривая большой вертолет с мощными лопастями. Даже дыхание перехватывает. Только ветер треплет мои волосы и ожогами ложится на кожу.

— Мы полетим? — распахиваю глаза от шока.

Страх сковывает горло холодными ладонями. Я никогда не летала. И я очень боюсь, что что-то может пойти не так.

— По другому не успеем, — отвечает Лев Сергеевич и поворачивается ко мне, смотрит заинтересованно. — Ты что, опять струсила?

— Н-нет, — запинаясь, говорю я.

Хотя на самом деле у меня внутри все обмирает и трясется от паники.

Врачи вывозят на крышу каталку. На ней лежит мой маленький братик. Вижу его, и сознание снова туманится.

Нельзя сейчас впадать в истерику. Так я только хуже сделаю. Я старшая сестра особенного мальчика, и я ответственна не только за свое эмоциональное состояние.

Сильно сжав ладони, подхожу к брату.

— Привет, — улыбаюсь, едва сдерживая слезы.

Степка на аппаратах, из носа скользит прозрачная небольшая трубка. Но он в сознании. Смотрит на меня так, что я дышать не могу.

— Все будет хорошо, братик, — хочу коснуться его лица, но мне не хватает духу.

Я сейчас и правда трусиха. Самая настоящая трусиха. Никогда еще на меня не накатывала такая лютая паника. Она как первобытный инстинкт. И от нее никуда не деться.

— Этот вертолет для меня? — слабым, осипшим голосом лепечет Степка.

Я киваю. Слезы душат. Не могу держать их в себе.

— Дарина! — окликает меня Лев Сергеевич. — Мы теряем драгоценное время.

Он обнимает за плечи мою маму и ведет ее к вертолету. Врачи везут Степу туда же.

А я стою на крыше, у меня дрожат руки и коленки. Покрываюсь нервными пятнами, собираю себя по крупицам.

Главное сейчас, что у Степы появился шанс на жизнь.

И все это благодаря Льву Сергеевичу.

Операция Степы длится уже пятый час.

Как только мы прибыли в новую больницу, брата сразу забрали врачи. А маме вкололи сильное успокоительное и отвели в свободную палату.

Я заходила к ней полчаса назад, она спокойно спала. И правильно. Впереди еще восстановление брата после пересадки.

Маме точно понадобятся силы.

Сидим в коридоре с Львом Сергеевичем рядом с блоком, где проводят операции.

Я облокачиваюсь на него головой. Он такой твердый, но очень удобный.