— Что там с моей гибелью в доме Аушерова? Я официально жива или мертва? — решила перевести разговор.

Алмаз одевался на выход и отвечал мне на ходу. Как-то нехотя, не посвящая, словно речь шла не обо мне…

— Пока он ничего не знает… Прибывает в неизвестности… Постараемся максимально затянуть это его состояние… Твой сын в безопасности? Он знает, где они живут с теткой?

Я отрицательно покачала головой, и тем не менее, задумавшись.

— Не должен… Я специально сняла им апартаменты через третьих лиц, чтобы он не мог вычислить…

— Так или иначе, на всякий случай я приставлю к ним охрану… Надежнее будет нам всем… не волнуйся, тетка ничего подозревать не будет. Мои ребята так следят, что никто не замечает…

Я нервно сглотнула и кивнула. Он был прав, так спокойнее. Эта та помощь, которую я готова была принять из-за безысходности своего уязвимого положения.

— За мной ты тоже следил? — спросила тихо, смотря в пол. Все не могла выкинуть из головы его рассказ-разоблачение у Аушерова дома.

Он подошел вплотную. Взял меня за лицо, обжег горячим дыханием, чтобы тут же накрыть таким же горячим поцелуем мои губы.

— За каждым твоим шагом следил, Камила… За каждым… И когда ты спала, и когда купалась в душе, и когда… — поцелуй был таким глубоким, таким страстным. Я невольно почувствовала его нарастающее возбуждение, которое передалось и мне, но тут же отразилось очередным болезненным спазмом в истерзанной плоти…

— Хотел залезть в твою красивую головку и узнать, вспоминала ли хоть иногда обо мне, м? — его пальцы быстро преодолевают рубеж чуть прикрывающей мои ноги толстовки. На мне нет белья, и открытие им этого факта невольно выбивает из него глухой стон.

— Алмаз, нет, пожалуйста, мне больно… Там… После вчерашнего… — предпринимаю неловкие попытки отстраниться, упираясь кулаками в его мощную грудь.

— Блядь, да… — выдыхает мне в волосы, пытаясь восстановить дыхание, понимая, что не лукавлю, что правда болит… На силу все-таки отстраняется, — Иди, отоспись хорошенько. Восстанавливайся… Потому что когда я приеду, мы снова начнем заниматься твоим долгом передо мной, Камила, понятно? Поблажек не будет… — а теперь в его взгляде помимо поволоки желания и похоти я слышу нотки озорства и иронии… Он пьет мои эмоции, кайфует от того, как я одновременно возбуждаюсь и пугаюсь его страстному напору.

Снимает с меня одним движением свою толстовку, оставляя под ней совершенно голой. Надевает на себя и тут же порывисто прижимает меня к себе. Шепчет, зарываясь в волосы и одновременно обводя руками мои изгибы.

— Мне было очень хорошо с тобой сегодня ночью, Лала. Охуеть как хорошо… Пойду, а то еще чуть-чуть — и не смогу оторваться от тебя….

Разворачивается на каблуках и уходит. А я стою растерянная, совершенно голая- физически и душевно. Мои нервы напряжены до предела, как и мои соски… То ли от холода, то ли от не отпускающего ни на секунду рядом с ним возбуждения…

Глава 45

Алмаз

Я уносился из этого дома, как ошпаренный. Как можно дальше, как можно быстрее, иначе все, не отлепить… Может она ведьма? Может она приворожила меня, как причитала мать, когда я только начал в открытую заявлять о своих чувствах к Лале… Не знаю, что это, но ему одно название- полный пиздец. Всю ночь пытался ею напиться, а в итоге мучаюсь жаждой по ней еще больше. Уезжаю с таким стояком, что хоть воду холодную сверху наливай- вот-вот задымится… Она делала меня зверем, она же лишь и могла этого зверя усмирить. Как же хорошо было лежать с ней рядом, обнимая, сливаясь в единое целое, дышать ее запахом, в унисон с ее равномерными вздохами, от которых так аппетитно вздымалась полная грудь. Я не хотел уезжать. Я хотел бросить все дела на свете и быть только с ней, только в ней, только так… Нюхал свою толстовку, пропахшую ею, и просто кайфовал… Глупое сумасшествие, которое уместно для мальчишки семнадцати лет, но не для тридцатилетнего мужика с кучей обязанностей и условностей.

Зазвонил телефон. Взглянул на дисплей. Блядь. Пятнадцатый вызов, оказывается. Мадина… А я забыть забыл про эти сраные телефоны, так Она меня поглотила… Выдохнул, принял звонок.

— Алло, Алмаз, ты вообще что ли?! Куда пропал?! Я чуть с ума не сошла! Где ты? Почему телефон с вечера не проверял? В Вотсапп не заходил… Мы все тут в шоке полном… Папа ругается, говорит, почему ты без охраны ездишь…

Немного отодвинул трубку от уха. Слишком громко и слишком много пищала эта птица… и как в роль сразу вжилась-охрана, бренды, прислуга… Почему-то меня это раздражало… Сильно… Как и Мадина в целом… Еле сдерживался, чтобы осадить ее, если бы не ее положение…

— Я был занят, Мадина. Есть еще вопросы?

Она даже оторопела на другом конце.

— И… это все, что ты можешь сказать своей беременной жене? — по голосу слышу, сейчас начнется истерика.

— Да, Мадина. Это все, что я могу сказать своей беременной жене. Сегодня тоже не жди. Дела.

Положил трубку. Вернее, откинул подальше, в сторону. Еще сильнее захотелось развернуть машину на полном ходу и вернуться к Лале, нагнуть ее прямо над столом и снова оказаться в ней… Но дела все-таки правда были. Предстояла встреча с несколькими подрядчиками. Мы планировали запустить в республике серьезный спортивный проект под моим брендом. Поездка сюда как нельзя кстати совпала с решением этих вопросов…

До столицы два с половиной часа ехал на автомате. Казалось, силы были, словно в эйфории продолжал пребывать, несмотря на то, что ночью почти не спал. Зато как только сел в ресторане с потенциальными партнерами, голову унесло… Еле сидел, глаза склеивались… Выпил, наверное, литра два кофе, чтобы снова запрыгнуть в машину и понестись обратно к ней. Пока помнил, пока опять не забыл все на свете, растворяясь в ней, позвонил помощнику и попросил на ближайшие дни отменить всё на свете. Пошло оно все в жопу. Хочу с ней быть. С утра до ночи, а потом всю ночь- уже в ней… И пусть плачет и стонет от моего присутствия, все равно ничто не заставит меня от нее отлипнуть…

Как бы я ни хотел злиться на Лалу, ненавидеть ее, презирать, один взгляд ее глаз оборачивал в тлен весь мой негатив. Разве она может быть плохой, может быть корыстной предательницей, всегда выбирающей бабки? Разве ее трепет в моих руках наигранный? Разве женщина, которая так смотрит, может не любить… Что означала ее фраза о том, что она себе добровольно такой жизни не выбирала… Что вообще она скрывает… Задавал себе сотни вопросов и сам же себя ругал. Не верь, Алмаз. Не верь этой сирене. Пользуйся, наслаждайся, имей, но не подпускай снова близко к сердцу, не давай там снова зарубцеваться дырой этой бриллиантовой пуле, которая всего в микроне от того, чтобы разорвать в клочья твою аорту… Открываю телефон и вижу ее сообщение. Так тепло становится, так… волнительно.

— Привет, все хорошо у тебя? — пишет моя куколка.

— Выспалась…? — отвечаю невежливо вопросом на вопрос.

— Поспала. Приготовила тебе кое-что. И… приезжай, Алмаз… мне страшно и холодно без тебя…

Дочитал последние буквы и реально надавил на газ с громким выдохом… Она к себе звала, Сама. Добровольно. И это стоило, сука, всего в этом мире…

Камила

Я так и не поспала… Не смогла заснуть… Слишком много всего в голове, слишком много эмоций на сердце… Как на автомате слонялась по дому, на который впервые за все эти годы посмотрела каким-то другим, более светлым что ли взглядом, и думала, думала, думала… Обо всем думала. О нашей ночи, о том ужасном вечере накануне- со всеми разоблачениями Капиева и Аушерова, со всем тем ушатом презрения и боли, которые на меня выплеснул Алмаз… Что дальше? Куда мы идем? К чему приведет это сумасшествие… Попыталась успокоиться, выдохнуть и реально поддаться течению. Пожить хотя бы эти несколько дней, неделю, две… не знаю, сколько он решит… для себя… Ни о чем не думать… Если и были на свете чьи-то объятия, в которые мне захотелось бы завернуться сейчас, это были его объятия, его мозолистые кисти рук, шершаво ласкающие мою чувствительную кожу, об одной только мысли о чем по телу пробегал сладостный озноб… Зашла на кухню в десятый раз за день, словно бы удостовериться, что ничего не забыла, что все приготовила… Так это смешно было, даже волнительно. Сто лет ни для кого не готовила. Капиев ел в ресторанах или помощница кашеварила, а я и не рвалась. Женщину тянет создавать домашний уют, когда есть очаг, когда хочется согреть всех тех, кто рядом, кто с тобой. А мне не хотелось. Никогда. Мне было плевать, что он там ест. Не было у нас никогда очага. Было одно большое пепелище.