За грубым деревянным столом напротив него сидел Георгос Уинслоу Арчамболт. Его тонкое лицо аскета вспыхнуло при последних словах. Он наклонился вперед и жестко отрезал:

— Я все осознаю. Но то, о чем ты говоришь, требует организации и времени. Я делаю все, что в моих силах, но мы не можем устраивать взрывы каждую ночь.

— Почему, черт возьми? — Крупный бородатый мужчина свирепо посмотрел на Георгоса. — Ради всего святого! Все, что ты делаешь сейчас, сводится к выстреливанию нескольких ссаных хлопушек, а затем ты бездельничаешь, наслаждаясь благословенными каникулами.

Их разговор, очень быстро перешедший в перебранку, происходил в подвале мастерской, взятой в аренду. Мастерская, расположенная в восточной части города, стала убежищем “Друзей свободы”. Как обычно, она была загромождена рабочим инструментом, какими-то металлическими деталями, проволокой, химическими препаратами, часовыми механизмами, взрывчаткой. Бердсон приехал сюда десять минут назад, приняв все меры предосторожности против возможной слежки.

— Я уже говорил тебе, что у нас достаточно средств на все, что бы ты ни задумал, — продолжил руководитель “Энергии и света”. Улыбка озарила его лицо. — Я только что достал еще.

— Да, деньги необходимы, — уступил Георгос. — И учти, что мы здесь рискуем. Ты — нет.

— Боже мой! Ты говоришь, рискуете. Ты солдат революции, не так ли? Я тоже рискую, только мой риск другого порядка.

Георгосу было не по себе. Ему был неприятен весь этот диалог, так же как и постоянно растущее давление Бердсона, начавшееся с того момента, когда собственный источник средств Георгоса иссяк и он прибегнул к помощи Бердсона.

Более чем когда-либо Георгос ненавидел свою мать-киноактрису, которая, ничего не подозревая, долгое время финансировала дело “Друзей свободы”, а недавно через юридическую фирму в Афинах в связи с окончанием срока выплат на содержание Георгоса словно бы вычеркнула его из памяти. Из газет он узнал, что она была тяжело больна. И он надеялся, что болезнь мучительна и неизлечима.

— Последняя атака на врага была наиболее удачной, — хладнокровно произнес он. — Мы вырубили электроэнергию на площади в сто квадратных миль.

— Да. И какого результата мы добились? — Бердсон презрительно засмеялся. — Никакого! Было ли удовлетворено хоть одно наше требование? Нет! Ты убил двух паршивых свиней из охраны. Кого-нибудь это взволновало? Никого!

— Ты прав насчет наших требований… Бердсон прервал его:

— И они не будут удовлетворены! До тех пор, пока улицы не покроются телами. Кровавые, разлагающиеся груды трупов. До тех пор, пока не начнется паника среди живых людей. Это урок любой революции! Это единственный довод, который доходит до послушного, слабоумного буржуа.

— Все это я знаю. — И затем с долей сарказма:

— Может быть, у тебя есть более хорошие идеи для…

— Ты прав, черт возьми, у меня они есть! Слушай же. Бердсон понизил голос и теперь походил на учителя, вдалбливающего ученику мысль о необходимости быть внимательным на уроке. Итак, урок начался.

— Для начала давай вспомним теорию, — сказал он. — Зачем мы делаем то, что делаем? Потому что существующая система в этой стране является омерзительной, прогнившей, коррумпированной, угнетающей и духовно обанкротившейся; это — система угнетения. Она не может быть просто изменена — попытки были, но оказались безуспешными. Капиталистическая система, приспособленная для обогащения богатых и угнетения бедных, должна быть разрушена, и тогда мы, истинные патриоты своей страны, сможем построить все заново. Революционер — единственный человек, кто видит это отчетливо. И мы, “Друзья свободы”, уже начали разрушать эту систему. И мы не одиноки.

Дейви Бердсон обладал явным даром перевоплощения. Вот и сейчас он то был похож на университетского лектора, убедительного и красноречивого, то ударялся в мистику, апеллируя не только к Георгосу, но и к своей собственной душе.

— Так с чего начинать процесс разрушения? Из-за того, что пока нас мало, мы выбираем основу основ — электричество. Оно затрагивает интересы всего народа. Оно — смазка для колес капитализма. Оно позволяет жиреть богатым. Электричество приносит кое-какой комфорт в жизнь пролетариата, и отсюда полное заблуждение масс, что они свободны. Это орудие капитализма, его снотворное. Перерубите электричество, разрушьте центры энергосистемы — и вы вонзите кинжал в самое сердце капитализма!

Просияв, Георгос вставил:

— Ленин сказал: коммунизм есть Советская власть плюс электрификация…

— Не перебивай! Я отлично знаю, что сказал Ленин, но это было в другом контексте.

Георгос замолчал. Перед ним был совсем другой Бердсон, непохожий на прежнего. И сейчас Георгосу трудно было бы сказать, каково его истинное лицо.

— Но, — продолжил Бердсон (теперь он поднялся и шагал по комнате взад и вперед), — мы видим, что разрушения электросети само по себе недостаточно. Нам нужно привлечь всеобщее внимание к “Друзьям свободы”, к нашим идеям, а это значит, что нашими мишенями должны стать также люди, связанные с электроэнергетикой.

— Мы уже сделали кое-что в этом направлении, — заявил Георгос, — когда взорвали “Ла Миссион”; затем эти бомбы по почте. Мы убили их главного инженера, их президента…

— Пустяки! Мелочь! Я имею в виду нечто большее, когда счет убитым пойдет не на единицы, а на десятки, сотни. Когда невольные свидетели будут также уничтожены в подтверждение аксиомы, что во время революции нет безопасности нигде. И тогда наши цели получат должную оценку. Страх должен охватить всех, все должны удариться в панику.

По отсутствующему взгляду Дейви Бердсона было видно, что мыслями он где-то далеко от этого подвала. Казалось, что его посетило видение или что он встретился со своей мечтой.

Мысль о всеохватывающем терроре восхитила Георгоса. В ночь после взрывов под Милфилдом и убийства этих двух охранников он чувствовал тошноту: все-таки он впервые встретился со своей жертвой лицом к лицу. Но это чувство быстро сменилось восторгом и, как ни странно, сексуальным возбуждением. В ту ночь он грубо овладел Иветтой, проигрывая в памяти эпизод, когда он со всей силой ударил снизу ножом охранника. И сейчас, слушая Бердсона, Георгос ощутил возбуждение.

Бердсон спокойно произнес:

— Нужный нам случай скоро представится.

Он расправил газетную страницу. Это была “Калифорния экзэминер” двухдневной давности с обведенной красным карандашом заметкой.

— Я прикинул некоторые детали, — сказал Бердсон. — Здесь точные даты съезда и предварительная программа. — Он бросил два отпечатанных листа на стол. — Позже будет легче уточнить окончательную программу. И мы будем знать про каждого, где он и что.

Чувство обиды, которое Георгос испытывал несколько минут назад, исчезло. Он предвкушал свое торжество.

— Все эти большие руководители мощных организаций — социальные преступники! Мы можем отправить бомбы-посылки некоторым делегатам. Если я начну работать сейчас…

— Нет! В лучшем случае ты отправишь на тот свет полдюжины, вероятно, даже меньше, потому что после первого взрыва они поумнеют и примут меры предосторожности.

Георгос согласился:

— Да, это так. И что ты предлагаешь?

— У меня есть идея получше. Намного, намного лучше и мощнее. — Еле заметная зловещая улыбка появилась на лице Бердсона. — На второй день съезда, когда все уже приедут, ты со своими людьми организуешь две серии взрывов в отеле. Первые взрывы лучше провести в ночное время, скажем, в три часа. Местом взрывов должны стать нижний этаж и антресоли. Наша задача в том, чтобы разрушить или блокировать все выходы из здания, то же самое сделать с лестницей и эскалаторами. Таким образом, никто не сможет выбраться, и тогда начнется вторая серия взрывов.