Инт. Сэр, это очень резкие слова. Вы не объясните, почему так считаете?

К.К. Непременно. Проект “Тунипа” вреден потому, что он антиэкологичен. Он корыстен потому, что целью является получение компанией “Голден стейт пауэр энд лайт” прибылей, в которых она не нуждается. Он не нужен потому, что возможны другие источники энергии; более того, аккумулирование энергии поможет снизить потребность в гораздо большей степени, нежели ее будет производить “Тунипа”.

Ним и Йел слышали все.

— Он говорит по написанному, — проворчал Ним. — Интересно, что за идиот написал для него.

Инт. Какой вы предлагаете альтернативный источник энергии, мистер Кларк?

К.К. Солнечная энергия.

Инт. И вы убеждены, что сейчас эта энергия доступна?

К.К. Абсолютно. Однако нет нужды торопиться, даже с солнечной. Разговоры о нехватке электричества являются явной тактикой запугивания. Это — уловка энергетических компаний.

Кто-то из зрителей закричал: “Молодчина, Кэмерон! Правильно говоришь! Врежь им как следует!”

Актер взглянул на толпу и, помахав в знак признательности рукой, улыбнулся.

Ним обратился к своему напарнику:

— С меня хватит, наслушался. Если вы не возражаете, я оставлю вас на заседании, а сам вернусь обратно.

— Теперь ясно, кто будет сегодняшней звездой. Во всяком случае, не я, — печально сказал Йел. — Ну ладно, Ним, поезжай. Спасибо тебе за помощь.

В то время как Ним протискивался через толпу, Йел подозвал полицейского и представился ему. Чуть позже Пол Йел, никем не замеченный, прошел в сопровождении полицейского в здание сената.

Телевизионное интервью с Кэмероном Кларком продолжалось.

На следующий день Оскар О'Брайен просвещал своих коллег:

— В действительности для своих знакомых Кэмерон Кларк приятный славный парень. Я беседовал с ним, знаю также нескольких его друзей. У него крепкая семья и трое детей, по которым он сходит с ума. Беда лишь в том, что то, что он говорит на публике, воспринимается народом как глас с Олимпа.

Юрисконсульт присутствовал на слушаниях во Фресно и сейчас выступал на специальном совещании перед Эриком Хэмфри, Терезой Ван Бэрен и Нимом.

— Судя по всему, основная причина, по которой Кларк выступает против проекта “Тунипа”, заключается в том, что у него собственное небольшое бунгало поблизости, он пользуется им вместе с семьей летом. Они держат там лошадей, ездят по лесным тропам, рыбачат, ходят с палаткой в поход. Он обеспокоен тем, что связанные с Тунипа мероприятия негативно скажутся на его владениях, и, вероятно, он прав, — закончил свой рассказ О'Брайен.

— Разве благосостояние миллионов калифорнийцев не важнее, чем привилегии отдельного человека? — подал голос Эрик Хэмфри.

— Такой вопрос обсуждался, — сказал О'Брайен. — Господь Бог видит, я попробовал перекрестный опрос. Но вы думаете, это было кому-нибудь интересно? Нет! Кэмерон Кларк протестовал против проекта и выступил с речью. Этим все и закончилось. — Юрисконсульт замолчал, что-то вспоминая. — Я должен признать, что, когда Кларк говорил на слушаниях о загрязнении природной среды, он был прекрасен, казалось, что сам Марк Антоний произносит речь над трупом Цезаря. Некоторые люди рыдали, я подчеркиваю, именно рыдали!

— Я все-таки считаю, что кто-то подготовил и написал его выступление, — сказал Ним. — Ото всех я слышу, что он просто не может знать так много.

О'Брайен пожал плечами:

— Речь была профессиональной. Но я вам расскажу кое-что еще. Когда Кларк завершил свои показания и собирался уезжать, председательствующий попросил у него автограф. Попросил, как он сказал, для своей племянницы. Лгунишка! Автограф был нужен ему самому.

— Что бы вы ни говорили, но Кэмерон Кларк нанес нам сильный удар, — подытожила Тереза Ван Бэрен.

Никто не упомянул о том, что материалы ТВ, радио и печатных изданий о появлении кинозвезды на заседании по Тунипа заслонили все другие новости, касающиеся проекта. В газетах “Кроникл Уэст” и “Калифорния экзэминер” заявление губернатора Калифорнии в поддержку проекта было напечатано мелким шрифтом рядом с подробным репортажем о выступлении Кларка. Телевидение не упомянуло об этом. Что же касается появления на заседании Пола Шермана Йела, то оно вообще осталось незамеченным.

Чутье Нэнси Молино подсказывало ей, что она наткнулась на стоящую тему. Возможно, получится серьезная статья, хотя пока материал, собранный ею, был хаотичным, в нем не хватало существенных деталей. Да иначе и быть не могло. Сбор информации для регулярных репортажей, которые она была обязана поставлять в “Калифорния экзэминер”, не оставлял времени для чего-либо другого. И потом, своим замыслом она не могла поделиться ни с кем, и в особенности с городским редактором “Экзэминер”. Тот постоянно пребывал в сумасшедшей гонке за результатами и никак не мог понять, что терпение и высокий профессионализм в работе — оружие хорошего репортера. Нэнси обладала этими качествами.

Они очень пригодились ей в тот день, когда состоялось ежегодное собрание акционеров компании “Голден стейт пауэр энд лайт”, на котором Ним Голдман сердито заявил ей:

“Почему бы вам не заняться им?”

Ним имел в виду Дейви Бердсона.

Конечно, Голдман, взбешенный ее ехидными вопросами, не ожидал, что она воспримет серьезно его предложение. А после определенных раздумий она решилась на это.

Ей было и раньше любопытно узнать что-нибудь о Бердсоне. Нэнси не очень доверяла людям, постоянно подчеркивающим свою приверженность добродетели и справедливости. Из опыта Нэнси знала, что эти праведники обычно преследовали свои эгоистические цели. Они стремились первыми дотянуться до общего пирога, предоставив всем остальным довольствоваться орехами. Она насмотрелась на таких людей, прежде всего среди негров-коммунистов, впрочем, немало их было и среди белых борцов за справедливость.

Мистер Мило Молино, отец Нэнси, не был либеральным праведником. Он занимался строительными подрядами и всю жизнь целенаправленно добивался лишь одного: превратиться в богатого человека из бедного парня, рожденного черными родителями в сельской Луизиане. Он честно шел к этому и преуспел — стал действительно состоятельным американцем.

Кроме того, ее отец, как считала Нэнси, сделал гораздо больше для людей своей расы — обеспечивая постоянную занятость, справедливую оплату и не ущемляя при этом человеческого достоинства, — чем тысяча политических активистов и иже с ними.

Она презирала некоторых либералов, включая и белых, проповедующих необходимость искупления вины за трехсотлетнее рабство негров. Эти идиоты считали, что негры никогда не делали ничего плохого. Ее поведение при общении с такими людьми было подчас грубым и оскорбительным. Они, в свою очередь, относились к ней ничуть не лучше, считая ее предательницей. Она наблюдала, как они принимали все это, объясняя ее поведение интересом к собственной расе.

Она могла с уверенностью сказать, что к Ниму Голдману никакого презрения не испытывает. Ним безмерно удивился бы, если бы узнал, что она им восхищается.

Голдман же ненавидел ее, и Нэнси знала об этом. Он ненавидел ее открыто, не пытаясь даже скрывать свои чувства. Он ненавидел ее и как репортера, и как женщину. Нэнси была абсолютно уверена, что цвет ее кожи не являлся причиной его ненависти, которая была бы ничуть не меньше, будь она белой, желтой или пурпурного оттенка. Когда дело касалось Нэнси, Голдман был дальтоником.

Нэнси уважала Нима. Странно, и Нэнси сама так считала, но ей нравилось приводить его в ярость. Это была такая живительная ярость! Тем не менее больше она к этому приему прибегать не станет. Дважды она как следует выпотрошила его, ну и хватит, было бы несправедливым дальше издеваться над ним. Кроме того, этот сукин сын обладал характером и был честным парнем, чего никак не скажешь о большинстве присутствующих на слушаниях.