Подпись Родерика Притчетта, управляющего-секретаря “Секвойи”, уже стояла на чеке. Ниже требовалась подпись председателя. Всего лишь одна волнистая линия — ее подпись трудно было разобрать, — и чек мог превратиться в официальный документ. Но она раздумывала.

Решение заключить договор с “П энд ЛФП” было причиной ее сомнений.

Эти сомнения усилились на слушаниях по “Тунипа”, где Дейви Бердсон вел себя, как ей показалось, отвратительно. Все в ней возмущалось против его поисков дешевой популярности, его циничного заигрывания с человеческой глупостью.

Она снова и снова задавала себе вопрос, не ошиблась ли она, отдавая решающий голос в поддержку союза? Не унизил ли и не обесчестил ли себя уважаемый клуб “Секвойя”, вступив в этот сговор? Если правда станет достоянием общественности, что совсем не исключено, Лаура Бо как председатель будет нести за этот союз ответственность.

Не следовало ли ей быть на стороне Присциллы Куинн, которая выразила свою точку зрения о Бердсоне в самый решающий момент? Лаура Бо вспомнила — ясно и с чувством явной неловкости — слова Присциллы: “…Интуиция подсказывает мне, что ему нельзя верить.., у меня тоже есть принципы, которых, по-видимому, этот человек лишен”. И затем:

“Думаю, вы все пожалеете об этом голосовании. Хочу, чтобы мое несогласие было зафиксировано”.

Лаура Бо Кармайкл уже сожалела о том, что голосовала “за”.

Она положила ручку, неподписанный чек лежал рядом, и нажала кнопку интеркома. Услышав голос управляющего-секретаря, она попросила:

— Родерик, зайдите, пожалуйста.

— Все зависит от меня, — сказала она ему через несколько минут. — Мы можем пересмотреть этот второй платеж. Если первый был ошибкой, то нет необходимости повторять ее.

Притчетт, как всегда аккуратно одетый и подстриженный, выглядел удивленным. Он снял свои очки без оправы и протер их носовым платком, выдерживая тактическую паузу.

— Разве это зависит от вас, мадам председатель? — спросил он, надевая очки. — Если мы удержим эти средства, то тем самым нарушим соглашение, которое подписали и которое выполняется — выполнялось до сих пор — другой стороной.

— Но разве оно выполняется? Что мы получили за те первые двадцать пять тысяч долларов? Разве что театральное представление, разыгранное Бердсоном на слушании по “Тунипа”?

— Я бы сказал, — Притчетт осторожно подбирал слова, — что Бердсон сделал гораздо больше. Его тактика, хоть и грубая — определенно грубее той, к которой мы сами вправе прибегать, — оказалась дальновидной. До сих пор он приковывал внимание средств массовой информации к негативным сторонам проекта “Тунипа”, в то время как вся аргументация “Голден стейт пауэр” в защиту проекта оказывалась несерьезной. Он также преуспел в уничтожении их основного свидетеля, Голдмана, сначала спровоцировав его, а затем проигнорировав как раз в то время, когда все ополчились на Голдмана, включая и его собственную компанию.

— Я чувствую себя виноватой перед ним, — призналась Лаура. — Я знаю Нима Голдмана уже давно, он честный, искренний человек. Он не заслуживает того, что с ним случилось.

Притчетт заметил:

— В такого рода делах участники обычно получают синяки, а их репутация страдает. Самое главное, с точки зрения “Секвойи”, — выиграть. И выигрыш в том, что касается “Тунипа”, теперь нам обеспечен, я верю в это.

— Я никогда не считала, что в достижении цели все средства хороши, — ответила Лаура. — Я слышала этот аргумент много лет назад. И до своего последнего дня буду сожалеть, что не боролась с ним.

Притчетт вздохнул было, но сдержался. Он уже знал об “атомном комплексе” Лауры Бо Кармайкл и научился справляться с ним.

— Я употребил не совсем подходящие слова, — он изобразил раскаяние. — Мне бы следовало сказать, что соглашение с Бердсоном поможет нам в достижении наших целей, а они, несомненно, справедливы.

— Но куда же все-таки идут деньги?

— Какую-то часть Бердсон, несомненно, забирает себе В конце концов, он тратит много личного времени на все эти слушания, на допросы свидетелей, ухитряясь при этом быть в курсе всех дел “ГСП”. И не забывайте о его организации, обо всех, кто его поддерживает. Ему удается на протяжении длительного времени заполнять зал для слушаний своими людьми, одно только это создает впечатление сильной, независимой оппозиции проекту со стороны общественности.

— Так вы думаете, что это не случайная публика? И Бердсон платит людям, чтобы они присутствовали на заседаниях?

— Не всем. — Притчетт осторожно подбирал слова: он представлял себе этот механизм потому, что беседовал с Бердсоном, но не хотел выкладывать все, что знал. — Некоторые из этих людей имеют расходы, так как им приходится отпрашиваться с работы. Это те самые люди, которые организовали демонстрацию протеста на ежегодном собрании “Голден стейт пауэр энд лайт”. Он тогда, при встрече, рассказал нам об этом, если помните.

Лаура Во Кармайкл была шокирована:

— Платить демонстрантам! Платить за срыв ежегодного собрания! И все это нашими деньгами! Мне это не нравится.

— Могу я напомнить вам кое-что, мадам председатель? — спросил Притчетт. — Мы вступали в союз с Бердсоном с открытыми глазами. Когда заседал наш комитет — мистер Ирвин Сондерс, миссис Куинн, вы, я, — мы предполагали, что методы мистера Бердсона могут быть, ну.., не совсем этичными, если сравнивать их с нашими. Несколько дней тому назад я прочитал свои записи той встречи в августе. Мы все согласились, что могут быть некоторые вещи, которые нам лучше не знать. Это, кстати, слова мистера Сондерса.

— Но разве тогда Ирвин мог знать о методах Бердсона?

— Я думаю, как опытный юрист, он имел о них довольно полное представление. — Предположение Притчетта было вполне обоснованным. Друзья и враги Ирвина Сондерса знали, что, исполняя обязанности судьи, он не очень-то считается с этическими тонкостями. Возможно, лучше, чем кто-либо, Сондерс мог предвидеть, как будет действовать Бердсон.

Но управляющий-секретарь не стал говорить это Лауре. Он коснулся другого аспекта деятельности юриста Сондерса.

Родерик Притчетт готовился вскоре уйти в отставку. Сондерс же был председателем финансового комитета “Секвойи”, довольно влиятельной персоной, и от него зависел размер пенсии Притчетта.

Пенсии в клубе не устанавливались автоматически. Не были они и фиксированными. Критерием служили выслуга лет и репутация работающего в клубе. Родерик Притчетт знал, что у него есть злопыхатели, и сейчас, в эти последние месяцы, он хотел заручиться поддержкой Сондерса, отношение которого к проекту “Тунипа” и персоне Дейви Бердсона было достаточно определенным.

Он обратился к Лауре Бо:

— Мистер Сондерс восхищен усилиями Бердсона по созданию оппозиции проекту “Тунипа”. Он звонил мне, чтобы сказать об этом и напомнить, что Бердсон обещал продолжить атаку на “Голден стейт пауэр энд лайт” по всему фронту.

— А что слышно от Присциллы Куинн?

Притчетт улыбнулся.

— Конечно, миссис Куинн придет в великолепное настроение, больше того, станет ликовать, если вы отступитесь и откажетесь сделать второй платеж. Можно себе представить, как она будет говорить всем, что она была права, а вы — нет.

И это будет так. Они оба знали об этом.

Если решение о подписании чека изменится на этом этапе, то вспомнят о том, что голос Лауры Бо Кармайкл при заключении соглашения с Бердсоном был решающим. Ну а если она признает, что двадцать пять тысяч долларов из кассы клуба были потрачены неразумно, то ее роль будет и совсем незавидной. И уж конечно, острая на язык Присцилла Куинн молчать не станет.

Женщина против женщины. Несмотря на твердое решение не позволять своему женскому началу влиять на решения, в конце концов именно женская гордость Лауры взяла верх.

Взяв ручку, она поставила подпись на чеке для Бердсона и вручила его улыбающемуся Родерику Притчетту.

В этот же день, чуть позже, чек был отправлен.

— Нам нужно больше насилия! Больше, больше, больше! — Дейви Бердсон потряс сжатым кулаком, его голос перешел в крик. — Больше битых ночных горшков, чтобы встряхнуть людишек! Больше кровавых, бессмысленных смертей. Это единственный путь, абсолютно единственный для того, чтобы расшевелить эту бессловесную массу, вывести ее из самодовольного созерцания собственного пупка и заставить действовать. Кажется, ты не осознаешь этого.