Ним протянул Карен программку, но она покачала головой:

— Мне нравится слушать, но я всегда думаю, что музыкальная критика и эти программки написаны людьми, старающимися доказать, какие они умные.

Он усмехнулся:

— Согласен.

Когда огни погасли и дирижер под аплодисменты поднялся на возвышение, Карен мягко спросила:

— Нимрод, все изменилось между нами, не так ли?

Он был ошеломлен ее чутьем, но у него не было времени ответить, музыка зазвучала.

В программе был в основном Брамс. Сначала “Вариации на тему Гайдна”. Сразу после этого — Фортепианный концерт № 2, си-бемоль мажор. Великолепно солировал Евгений Истомин. Фортепианный концерт был у Нима одним из самых любимых, и, судя по сосредоточенному вниманию, у Карен тоже. Во время третьей части, когда зазвучала виолончель, он положил свою руку на руку Карен. Она повернула голову, и он увидел ее глаза, влажные от слез.

Наконец отзвучали последние аккорды и последовали длительные аплодисменты.

— Пожалуйста! Ради нас обоих, — настойчиво сказала Карен, и тут зажегся свет. Наступил антракт.

Публика потянулась в фойе, а Ним и Карен остались сидеть. После недолгого молчания она сказала:

— Если хочешь, можешь ответить на мой вопрос сейчас. У него не было нужды спрашивать, на какой вопрос, он вздохнул:

— Я полагаю, ничего не остается всегда одним и тем же.

— Было бы глупо ожидать этого, — сказала Карен, — и я хочу, чтобы ты знал. Я никогда так не думала. О, иногда прекрасно помечтать о невозможном, о том, чтобы все хорошее продолжалось, но я научилась трезво смотреть на мир. Будь честным со мной, Нимрод. Что произошло? Что изменилось за последнее время?

Именно тогда он и рассказал ей. Рассказал о Руфи, о распространяющейся злокачественной опухоли, которая угрожала ее жизни, о том, как из-за этого несчастья они снова нашли свой путь, потерянный было на время.

Карен слушала молча. Затем заговорила снова:

— Я поняла с того момента, когда увидела тебя сегодня: что-то изменилось, произошло что-то важное и личное. Теперь я знаю. Я рада за тебя, с одной стороны, а с другой, конечно, мне жалко себя, но особенно твою жену.

— Мы можем быть счастливы, — сказал он.

— Я надеюсь. Иногда это бывает. Оркестр готовился начать вторую половину концерта. Все возвращались на свои места. Карен спокойно сказала:

— Мы не должны быть больше любовниками, ты и я. Это было бы несправедливо, не правильно. Но я надеюсь, мы останемся друзьями и я иногда смогу тебя видеть.

Он снова дотронулся до ее руки и, прежде чем началась музыка, успел сказать:

— Друзьями — навсегда.

По дороге домой они почти не разговаривали. Джози тоже, кажется, чувствовала перемену и в основном молчала. Они встретились на улице, поскольку она успела побывать у друзей, пока продолжался концерт.

Через некоторое время, опять повернувшись на переднем сиденье к Карен, Ним сказал:

— Ты однажды намекнула мне, что беспокоишься о своем отце. Ты не хотела говорить об этом. Хочешь, поговорим сейчас?

— Не возражаю, — ответила Карен. — Кроме того, говорить особенно не о чем. Я знаю, что у отца некоторые неприятности — финансовые наверняка. Он намекнул, но точно не сказал мне, в чем дело. Я думаю, однако, что у меня не будет больше “Хампердинка”.

Ним был потрясен:

— Почему?

— Ежемесячные платежи слишком велики для моих родителей. Кажется, я говорила тебе, что банк отца не дает денег, так что он отправился в финансовую компанию, а процентная ставка там выше. Я предполагаю, что все это накопилось вместе.

— Слушай, я бы хотел помочь…

— Нет! Я сказала как-то раньше, что никогда не возьму у тебя денег, Нимрод! У тебя есть собственная семья, заботься о ней. Кроме того, как бы я ни любила “Хампердинка”, но управлялась же раньше без фургона, смогу и теперь. Меня беспокоит именно отец.

— Я действительно хочу что-нибудь сделать.

— Останься моим другом, Нимрод. Это все, о чем я прошу.

Они попрощались на улице у дома Карен нежным поцелуем. Но страстным он уже не был. Она предложила ему не подниматься, сославшись на свою усталость, и он грустно пошел к своей машине, припаркованной в соседнем квартале.

В последнюю неделю марта драматичный, неожиданно разразившийся нефтяной кризис затмил все остальное. Он преобладал в национальных и международных новостях.

— Это как надвигающаяся война, — прокомментировал кто-то на собрании совета директоров “ГСП энд Л”. — До тех пор пока пушки не начнут стрелять, она кажется нереальной.

Ничего нереального в единогласном решении стран ОПЕК не было. Члены ОПЕК — арабские страны, Иран, Венесуэла, Индонезия и Нигерия — постановили несколько дней назад: после того, как танкеры, находящиеся в пути и в портах Соединенных Штатов, будут разгружены, нефть больше не будет отправляться в США, пока не разрешится спор о платежах.

Страны ОПЕК заявили, что имеют достаточные долларовые резервы, чтобы переждать свое эмбарго. Они указали, что эти резервы гораздо больше, чем нефтяные запасы США.

— К сожалению, это, черт побери, правда, — бросил утомленный поездкой госсекретарь в Вашингтоне репортерам в неофициальной обстановке.

В “Голден стейт пауэр энд лайт”, как и по всей стране, принимались срочные политические решения. В округе “ГСП энд Л” вопрос о том, будут ли широкомасштабные временные отключения электроэнергии больше не стоял. Теперь лишь гадали, как скоро и в каких размерах.

Два предыдущих года засухи в Калифорнии и снегопады мягкой зимы в Сьерра-Неваде добавили проблем, так как гидроэнергетические резервы были значительно меньше, чем обычно.

Ним, занимая пост вице-президента по планированию и поэтому находясь в центре событий, стал лихорадочно проводить совещания с целью подготовки чрезвычайных мер и определения приоритетов.

Тем временем некоторые национальные и государственные приоритеты были уже провозглашены.

Президент распорядился о немедленном рационировании бензина, и в течение нескольких дней должна была быть разработана запасная система талонов. В дополнение к этому с ночи пятницы до утра понедельника запрещалась всякая продажа бензина.

Из Вашингтона же исходило распоряжение об отмене всех основных спортивных мероприятий и других зрелищ, собирающих толпы людей, о закрытии национальных парков — и все это с целью сократить лишние поездки, особенно на автомобилях. Было заявлено, что позже, возможно, будут закрыты театры и кинотеатры.

Всем энергокомпаниям, использующим нефть, было приказано начать круглосуточное снижение уровня освещения улиц и витрин, уменьшив напряжение на пять процентов.

Энергокомпаниям, которые производили электроэнергию, сжигая уголь, главным образом в центральной части Соединенных Штатов, дали указание направить как можно больше электроэнергии на Восточное и Западное побережья, где ожидалась массовая безработица из-за нехватки энергии на заводах и в учреждениях. Этот план был назван “Уголь по линиям электропередачи”. Однако его эффект наверняка будет ограниченным, частично потому, что центральная часть США нуждается в большом количестве электроэнергии для местных нужд, а также из-за большого числа линий электропередачи на дальние расстояния.

Во многих районах было приказано закрыть школы, с тем чтобы начать занятия летом, когда их потребности в освещении будут намного меньше.

Ограничения на воздушные путешествия разрабатывались и должны были быть скоро объявлены.

Общественность была предупреждена о более решительных мерах, включая трех— или даже четырехдневные выходные, что выглядело вполне вероятным, если ситуация с нефтью не улучшится.

В дополнение ко всем специальным мерам звучали призывы к добровольной экономии энергии во всех ее формах.

В “Голден стейт пауэр энд лайт” все дискуссии были омрачены пониманием того, что собственных нефтяных запасов хватит только на тридцать дней нормальной работы.