Вошёл в свой бокс, являющийся отныне моим временным домом, и бросил взгляд на узкую кушетку в углу, уже представляя, как рухну на неё и закрою глаза хотя бы на час. Но тут моё внимание привлек рюкзак с личными вещами, лежавший на металлическом столе.

«Время есть, так почему не провести инвентаризацию?»

Присев на кровать, вывалил содержимое рюкзака прямо на покрывало, и предметы рассыпались по серой ткани, словно осколки моей прошлой жизни. Ничего особенного, разумеется, не было. Баллончик с перцовым газом, перочинный нож с потёртой рукояткой, ридер, документы, немного денег, пара кредитных карт и старенький MP3-плеер. В 2025 году такими плеерами уже почти никто не пользовался, предпочитая закачивать музыку или аудиокниги прямо в телефон, но мне этот девайс нравился. Лёгкий, неприхотливый, дешёвый — он был моим верным спутником в поездках и на даче, когда я брал в руки триммер и выходил косить траву. Врубал какую-нибудь аудиокнигу или сборник песен, надевал наушники — и работа шла быстрее и веселее. Одним словом, полезная вещь.

Взял плеер в руки, повертел его, чувствуя лёгкую ностальгию. А затем пальцы скользнули по связке ключей от дома, на которой болталась лазерная указка. Её красный корпус блеснул в свете лампы, и в груди вдруг защемило. Родители. Умом я понимал, что в 1942 году они ещё даже не родились, но сердце тосковало по ним. Я любил их, люблю и буду любить всегда, куда бы меня ни занесла судьба-злодейка. Эта мысль накрыла меня, как холодная волна, и я замер, глядя на ключи, будто они могли каким-то чудом перенести меня обратно в моё время, в мою комнату, к маминому борщу и отцовским шуткам.

Из тягостных мыслей меня вырвал стук в дверь. Я непроизвольно вздрогнул, возвращаясь к реальности и повернувшись ко входу сказал:

— Заходи. Открыто.

— Это я, — произнёс Сергей, входя в помещение. Его голос звучал неуверенно, и он, словно для верности, добавил: — Можно?

— Да-да. Что случилось? Выключатель света не смог найти?

— Нет, с этим всё нормально, — ответил он, подходя ближе. Его лицо было серьёзным, а в глазах читалась неловкость. — Я извиниться пришёл. Извини за срыв. Я не должен был так себя вести. Мне нет оправдания.

Я посмотрел на него, чувствуя, как раздражение, ещё тлевшее где-то внутри, начинает угасать. Он выглядел искренне раскаивающимся, и я махнул рукой:

— Да ладно тебе. Бывает.

— Нет! Не бывает и не должно такое быть между товарищами! — возразил он с жаром. — Тем более тогда, когда один из них, жертвуя секретностью, спас другому жизнь. Он вытянулся по стойке смирно, словно перед командиром, и чётко произнёс: — Николай, прошу прощения! Такого больше никогда не повторится!

Я поднялся с кровати и протянул ему руку:

— Договорились. Давай будем считать, что ничего и не было.

Он крепко пожал мою ладонь, и напряжение, витавшее в воздухе, как будто растворилось. Обстановка разрядилась, и я почувствовал, как на душе стало легче.

— Что делаешь? — спросил Сергей.

— Да вот, барахло разбираю — это личные вещи, — ответил я, указывая на рассыпанные предметы и, прекрасно понимая его любопытство, начал разъяснять. — Вот это, например, называется ридер, ну или читалка, как кому нравится.

Протянул его Сергею. Тот взял девайс, осторожно повертел в руках, разглядывая со всех сторон, и хмыкнул:

— Судя по названию «читалка», её читают? Но что именно?

— Не её, а на нём, — улыбнулся я. — Смотри.

Я нажал на боковую кнопку, и экран ридера засветился, начиная загрузку.

Парень замер, его глаза расширились от удивления.

— Ничего себе, — прошептал он через полминуты, когда на экране появился текст. — Тут текст виден. — И воскликнул: — Смотри! Его действительно можно читать!

— Так для этого устройство и сделано, — объяснил я. — Сюда загружается информация в виде книг, и её в любой момент можно прочесть.

— Как это — загружается?

— Ну, то есть переписывается по радиоканалу или через кабель. Сама информация в это время находится на другом устройстве, — я задумался, как объяснить проще, чтобы он понял, опираясь на реалии его времени и сказал: — Считай, что такая информация записана на множестве маленьких грампластинок. Только она сжата до такой степени, что даже на одну такую «пластинку» можно записать не пять-семь песен, как у вас сейчас, а десятки тысяч. И таких «пластинок» внутри очень много. При этом перемещать условную’иглу', чтобы выбрать нужную «дорожку», можно с помощью вот этих кнопок.

Я щёлкнул по боковым кнопкам, перелистывая страницы, а затем вернулся в меню.

— Вот видишь — каждый файл — это целая книга. На этом устройстве их всего шестьдесят, но вообще в ридера этой модели влезет под несколько тысяч. А если объём памяти расширить специальными электронными устройствами с микросхемами, то и под несколько десятков или даже сотен тысяч.

Сергей покачал головой, его лицо выражало смесь недоверия и восхищения.

— В это просто невозможно поверить, как и во многое другое, — вздохнул он, а затем задумчиво произнёс: — Николай, у меня к тебе ещё один вопрос.

— Задавай, — кивнул я, готовясь к чему угодно.

— Скажи, почему я вижу на плакатах, что висят на стенах, не только красные знамёна, но и знамёна царя и даже ранней Российской империи?

Я знал, что рано или поздно этот вопрос обязательно возникнет. Более того, я считал правильным ничего не скрывать и именно поэтому все плакаты и рисунки, которые переместились в это время, оставил на своих местах. Я считал, что если начать утаивать информацию, то рано или поздно правда всплывёт, и тогда обосновать свои мотивы будет куда сложнее. Поэтому объясниться необходимо было здесь и сейчас, пока не стало слишком поздно.

Вздохнул, посмотрел разведчику в глаза и, взяв с него обещание выслушать всё максимально хладнокровно, стал рассказывать о будущем страны. Начал, разумеется, с того, что немца мы разобьём, но очень высокой ценой, что аукнется на многих, многих поколениях. Услышав это визави просветлел лицом, но лишь кивнул, ожидая дальнейшего повествования. И я продолжил.

Я старался говорить правдиво, но чтобы не травмировать, на неприглядных моментов новой истории не останавливался, упоминая их вскользь. Не хотелось, чтобы у разведчика, выросшего в атмосфере патриотизма к советскому строю, сложилось негативное отношение к потомкам. Я говорил о взлётах и падениях, о переменах, которые ждали страну, о том, как она прошла через войны, революции, распад и возрождение. Упомянул, что в моём времени, в 2025 году, идёт курс на примирение всех противоборствующих в прошлом сторон. Общая мысль была простой, но важной:

— Когда мы едины, мы непобедимы! С этим никто не спорит, и это главное. Остальное — частности.

Сергей слушал внимательно, но я видел, как в его глазах загорается искра несогласия. Он явно собирался вступить в спор, вероятно, чтобы отстоять свою точку зрения, сформированную в реалиях СССР этих лет.

Но я, предвидя это, поднял руку, останавливая его:

— Так, как есть, в моём прошлом уже случилось. Это была моя история. У вас всё может быть иначе. Если тебе хочется узнать подробности, в библиотеке, которая тут есть, я видел книгу с краткой историей России вплоть до 2025 года. Возьми, прочитай, а потом, если что-то будет непонятно, обсудим. Но скажу сразу: спорить о политике я не люблю и не буду. Одним нравится одно, другим — другое. Любой такой спор по сути своей бессмысленен, так что в своих взглядах меня убеждать не надо. У меня свои.

Сергей нахмурился, явно не удовлетворённый моим ответом.

— Ты же сказал, что за нас. Или ты за белых? — спросил он, и в его голосе послышался вызов.

— Я просил тебя не заводить этот разговор, — вздохнул я, чувствуя, как усталость снова накатывает. — Но раз уж ты его затронул, отвечу раз и навсегда. Оба эти строя имеют множество своих плюсов и огромную кучу минусов. Лично я придерживаюсь той точки зрения, что необходимо из каждой системы взять все эти плюсы, а минусы максимально уменьшить или вообще исключить. Я за нас — за наших людей и за наш многонациональный народ, который живёт в России и её окрестностях. И желание моё одно, чтобы этот народ жил и процветал долгие-долгие годы! Возможно, конечно, это звучит немного пафосно, как на митингах, но я считаю именно так и никак иначе!