— Шарик! Шарик! — послышался в рации детский голос, и сердце на секунду ёкнуло.

Староста, махнув рукой, крикнул: «Давай!» — и Мирон, не раздумывая, замахнулся прикладом, чтобы ударить собаку. Та отбежала, не переставая лаять, и тот, больше не обращая внимания на неё, прицелился в сторону грузовика. По его лицу расплылась грязная брезгливость, а потом прозвучал выстрел. Староста грязно выругался, в дверях возник Юрка и тоже схватил винтовку наизготовку.

Понимая, что с такого близкого расстояния гады могут и попасть в кого-то из наших, я заревел:

— Всем лежать, сволочи! Лежать, я сказал!

В критических ситуациях голова иногда соображает на такой скорости, что куда там компьютеру. Не прекращая зло орать в микрофон, выхватил из кармана тот самый плеер, который раньше таскал с собой Сергей, запустил что-то из папки «black metal», ткнул в середину трека, выдернул наушники, что автоматически переключило девайс на внешний динамик, и поднёс грохочущее устройство к микрофону дрона.

На полицаев хлынул инфернальный, агрессивный, пугающий поток звуков, в котором даже привычное к подобному человеческое ухо теряло опору — адский шум, умноженный на жёсткую музыку, чумовой гроул и полную тотальную обречённость.

Аномальная для этого исторического периода какофония застигла неокрепшие умы полицаев врасплох — они упали навзничь, зажимая уши, при этом всеми силами вжимаясь в землю. Когда гитарный рифф стал, как звук приближающегося бронепоезда, ведущего огонь из всех орудий, предатели родины явно наложили в штаны: кто-то из них метнулся в кусты, кто-то бросил винтовку и картинно побежал в сторону сараев, а староста просто стал кататься по траве, зажимая голову руками. Их конвульсивные несвязанные движения говорили о том, что акустическая атака сработала на все сто процентов и сознание гадов не выдержало.

Видя, что машина уже выезжает за территорию населённого пункта, решил заканчивать цирк. Судорожным движением руки выключил плеер и заорал в микрофон:

— Покайтесь, грешники! Иначе в следующий раз заберу вас в геенну огненную! — потом подумал-подумал и добавил на прощание: — КАЗЛЫ!

Где-то за пределами обзора в тоскливом ужасе выли деревенские собаки. Сидящая на берёзе ворона, превратившись в каменное изваяние с открытым клювом, восхищённо смотрела в сторону дрона.

Ну а я резко поднял беспилотник на максимальную высоту, чтобы тот как можно скорее исчез из поля зрения возможных наблюдателей, если таковые найдутся.

В голове всё время носилась мысль: «Удивительно, но в данный момент психологическое оружие оказалось намного сильнее огнестрела!»

Догнав грузовик, навёл на него камеру.

— «Малыш», как обстановка? Погоня есть? Приём! — произнёс в рацию голос Сергея, где на заднем фоне плакал мальчик причитая: «Шарик! Шарик! Мама, там Шарик!»

— Погони со стороны противника нет, — ответил я. — Но всё же вас преследуют! Приём!

Я снял очки и, кивнув на планшет, поинтересовался у Анны:

— Это ваша?

Глаза девушки хаотично метались из стороны в сторону, а рот был широко открыт, как клюв у той вороны на берёзе.

«Вот же блин, психологическое оружие устроило френдли фаер! Походу дела музыка из плеера и её зацепила. Хорошо, что не дроновыми децибелами», подумал я, а в слух произнёс:

— Аня, не переживай. Всё хорошо.

— Ч-что это было? — ошеломлённо прошептала та.

— Просто — шумовые эффекты! Это мы так врага отвлекаем от его мерзких дел! Понятно?

— А… Ага. — Кивнула та через пару секунд, потом помотала головой, явно стараясь прийти в себя, и прошептала: — Ты меня о чём-то спросил?

— Собака, говорю, ваша?

— Да-да, это наш Шарик! Смотри, он бежит за машиной! — произнесла волнующимся голосом, наконец ожившая девушка, показывая при этом пальцем на монитор.

— Вижу, что бежит, — хмыкнул я и, потерев подбородок, поинтересовался: — А он лает?

— Конечно! — сказала Аня и, тут же поняв, что столь опрометчивое утверждение может сыграть совсем не в пользу домашнего питомца, сразу же поправилась: — Но только на чужих и… и только по приказу хозяев! — Потом чуть подумала, и, явно понимая, что наличие лающей собаки в лесу очень опасно, ведь из-за лая мы все можем быть обнаружены противником, запричитала: — Вы не волнуйтесь, я ему скажу, он не будет лаять! Он послушный! Я его надрессирую! Честно! Я смогу!

Сергей не слышал нашего разговора, а потому решил уточнить:

— «Малыш», кто нас преследует? В зеркалах заднего вида ничего не вижу! Приём!

— А ты и не увидишь. Преследователь изрядно отстал. Так что если не хотите собакена потерять, то нужно сбавить ход и вообще остановиться на пяток секунд.

— Не понял! За нами бежит собака?

— Ну да, а зовут её Шарик.

Рация в кабине работала достаточно громко и ребенок, вероятно, услышав знакомое имя, тут же заголосил:

«Мама! Мамулечка! Шарик!»

— Товарищ партизан… там где-то наша собака? — нервным голосом проговорила Галина Ивановна, обращаясь к Кудрявцеву.

— Пока не знаю, — ответил ей Сергей и спросил меня: — Что делаем? Приём!

— А у нас есть выбор? — вздохнул я. — Останавливайся и подбери отставшего пассажира, а то он уже запыхался и язык высунул, бедняга. Другого преследования нет. За обстановкой слежу!

В рации послышался шорох — разведчик притормозил, машина чуть заскрипела. Открылась пассажирская дверь, а Сергей высунувшись в окно, посмотрел назад.

— Шарик! Шарик! — вновь раздался в кузове взволнованный голос, и я увидел, как собака, выбежав из-за поворота, почти молниеносно догнала стоящий грузовик и рывком запрыгнула в кабину.

Дверь захлопнулась, автомобиль продолжил движение, а я, успокаивая зарыдавшую у меня на плече Аню, продолжил следить за обстановкой, одновременно слушая через рацию плач, слова благодарности и крики радости.

На душе было очень легко. Мы все остались живы и даже Шарика спасли! Ну разве это не счастье? Разве ради таких вот мгновений не стоит жить?

Вот и я думаю, что стоит!

Стоя у двери ведущий в бункер, я покосился на сидящих на лавочке напротив мешков с землёй, можно сказать, вынужденных переселенцев и, посмотрев на напарника, негромко спросил:

— Ну и что будем с ними делать?

Спасённых членов семьи было решено пока разместить в коридоре. На сам объект запустить не решились, но где-то передохнуть им было нужно.

Кудрявцев, понимая что ситуация сложная, тяжело вздохнул и, уставившись в пол, нерешительно буркнул:

— Коля, я не знаю, как нам поступить. Правда — не знаю. Но уверен, что, если мы их выгоним, они погибнут. — Он поднял глаза и, посмотрев на меня, прошептал: — Мы не можем обречь людей на верную смерть.

— Да это понятно, — отмахнулся я. — Я, собственно, про то, что вообще нам с ними теперь делать.

И вопрос это был первостепенный. Напарник это прекрасно понимал. С одной стороны — люди: мать, дочь, маленький ребёнок — и долг красноармейца, который должен защищать мирное население. С другой — важный объект, на котором мы находились: подземное предприятие, полное техники, чертежей и артефактов из будущего, кои ни при каких раскладах не должны попасть к врагу. Спасённые нами женщины и ребёнок и так уже многое видели: радиостанцию, беспилотник, монитор, очки, пятнистую форму, новое оружие, бензопилу, странные строительные инструменты и тому подобное. И в этом тоже была немалая часть проблемы!

Стоя в углу, мы с Сергеем разговаривали тише, чем земля шуршала у нас под ногами, так что семья не могла нас услышать. Но сердце у каждого в такие моменты слышит многое. И Анна, вероятно, как только набралась смелости, встала с лавки и, глотнув воздух, произнесла:

— Товарищи…

Мы повернули головы. Её мать испуганно посмотрела на дочь, будто боялась слов что она произнесёт и которые способны вновь их ввергнуть в опасность. Девушка вытерла рукавом лицо и повторила, уже громче: