— Это я поняла в их разговоре, когда они меня уже связывали. Они ворвались в дом, — она всхлипнула, — прямо утром. Мы за стол садились. Мой братик понял, что что-то неладное, кинулся к двери, чтобы закрыть на засов, но не успел. А он у меня маленький ещё… а этот гад ударил его ногой… Ванечка заплакал, мама закричала, схватила его… потом меня за руку. Хотела нас в сарай вывести, а они… — голос её сорвался, и девушка не смогла продолжить.

Кудрявцев, скрипнув зубами, сжал кулаки. Я смотрел на землю, стараясь не дать эмоциям вырваться наружу.

— Маму тоже ударили несколько раз, — заикаясь, продолжила рассказ Аня. — А потом Ганс сказал ей… — девушка перевела дыхание, будто отрезая каждое слово, — … что у него есть родственники. Что они офицеры, командуют карателями. Сказал: если она начнёт жаловаться, если хоть кто-то посмеет искать меня — они придут, всех убьют и деревню сожгут.

Она опять закрыла лицо ладонями.

— А потом они увезли меня…

Дальше всё было ясно и без слов. Её запихнули в кузов, бросили между ящиками, прикрыли брезентом и думали, что всё у них получилось. Гад со своим дружком сидели в кабине, как на прогулке, вероятно, предвкушая будущие развлечения. Ему, видимо, казалось, что всё идёт по плану. И всё у них было хорошо. Пока они не встретили нас.

— Мама… она ведь не знает, где я. И если немцы узнают, что я сбежала… они придут туда, — произнесла бывшая пленница сквозь всхлипы и плач.

Я молчал. В голове уже складывалась картина последствий.

«Немцы найдут грузовик и мёртвых солдат. Узнают, что они заезжали в деревню и похитили девушку. А значит, мать Анны станут допрашивать. Как проходят подобные допросы у фашистов, можно и не говорить: избиения, пытки, моральные и физические увечья. И всё это будет ждать ни в чём не повинную женщину. А там ведь ещё и ребёнок, её сын… Н-да…»

От мысли, что их скорее всего ожидает в самом ближайшем будущем, на душе стало холодно. Всё, что мы сделали, чтобы спасти одну жизнь, теперь могло обернуться гибелью двух.

Война обнажила самые страшные черты людей. Толкнула их на самые жуткие и безобразные поступки. И очень многие не удержались за гранью человечности. Преступно многие.

Сергей молча стоял рядом. Его лицо было жёстким, стиснутая челюсть выдавалась на фоне теней.

— Надо будет что-то придумать, — наконец сказал он хрипло. — Мы же не можем просто… вот так…

— Придумаем, — ответил я. — Но сначала нужно, чтобы она пришла в себя.

Всё это время и я, и Сергей пытались поднять Анну с колен и не дать ей возможности обнимать нам ноги. Она настолько горестно рыдала и умоляла, что сердце буквально разрывалось на мелкие кусочки.

Кудрявцев, пытаясь успокоить девушку, всё время посматривал на меня, будто ждал какого-то чуда, каких-то важных слов или действий, которые сразу бы всё решили. Но я не был волшебником, чтобы творить чудеса. Я был лишь обычным парнем — просто из другого времени. А потому сделал всё так, как сделал бы на моём месте любой, кто считает себя человеком.

Я резко поднял Аню и, взяв её за плечи, произнёс:

— Отставить сопли и слёзы! Говорить только по делу! И первый вопрос: полицаи в деревне есть? И если есть, то в каком доме они располагаются?

Ну да, я решил прийти девушке на помощь. Сергей это сразу понял и полностью поддержал моё решение.

— Аня, отвечайте товарищу Николаю. Мы вам поможем, — сказал он и протянул той флягу с водой.

Через пять минут, после того как девушка успокоилась, она поведала нам об оперативной обстановке. А обстановка эта была, в общем-то, спокойной — в Никитино полицаи были представлены в виде старосты и трёх его сыновей. Их я не грохнул прошлый раз лишь по чистой случайности — они в тот день прямо с утра уехали в город за покупками. Сейчас же именно они представляли рейх в данной деревушке.

Стали обдумывать план действий, и в конце концов пришли к выводу, что данный населённый пункт нужно посетить именно сегодня, и чем скорее, тем лучше.

Да, мы устали, да, хорошая операция должна была требовать долгой подготовки. Но нельзя было медлить. Грузовик будут искать, и как только найдут — судьба семьи Анны будет решена.

Не доходя до объекта, спрятали телеги с провиантом в небольшой складке местности. Земля там была мягкая, и колёсные следы почти незаметны. После этого я с горечью отвёл беспилотник в середину леса и над болотами скинул неиспользованную гранату. Возвращать дрон с боеприпасом, у которого была выдернута чека, было попросту опасно. После этого, в очередной раз вздохнув о так бездарно потраченной «лимонке», вернул беспилотник к себе, чтобы заменить в нём аккумулятор и подвесить на него последние две из имеющихся «лимонок».

И вот тут, услышав приближающийся жужжащий звук моторов, Аня вздрогнула.

Она инстинктивно отшатнулась назад, прижав ладони к груди, словно боялась, что это какой-то фашистский самолёт.

— Что это⁈ — испуганно воскликнула она, широко раскрыв глаза, показывая рукой на дрон. — Это же… это же летает! Само!

Девушка в ужасе уставилась на металлический корпус БПЛА, чьи винты, вращаясь, разгоняли воздух и поднимали сухие листья. Её волосы взметнулись от ветра, а глаза округлились.

— Что это такое? — повторила она чуть тише, будто боясь самого ответа.

— Это, как и наша военная форма, всё экспериментальные образцы. Новая разработка, — отмахнулся я, решив в детали девушку не посвящать.

Та, словно не веря, что всё происходит не во сне, а наяву, с удивлением смотрела, то на дрон, то на меня, то на Кудрявцева.

— Странные вы партизаны… — наконец тихо прошептала она.

Сергей усмехнулся, глядя, как устройство плавно поднимается в воздух.

— Ну да, есть немного, — хмыкнул он, а потом, подумав, добавил: — Но ты имей в виду, что сейчас, если что-то в этом мире и может помочь в освобождении из плена твоих родных, так это вот эта штука. Поверь мне, она уже один раз кое-кого спасла.

Он говорил, не глядя на меня, но я понял, о чём он. В памяти сразу же всплыл тот день, когда я освободил Сергея. Вспомнились все детали — как я скинул на полицаев смертоносный груз, как горел дом, как в окне мелькнула женщина, что приносила еду сидящим за столом бандитам. Она тогда сказала, что «красных» не любит. Что, мол, скорее бы немцы победили. И это меня очень взбесило. Тогда я воспринял её слова за чистую монету — и без раздумий приговорил к смерти как предательницу и вражескую пособницу.

Однако так я считал именно в тот момент. Но вот потом, все эти дни, иногда, когда оставался один, нет-нет да задумывался над тем эпизодом. Он мучил и жёг меня изнутри.

«А вдруг та женщина на самом деле не была убеждена в том, что говорила? — задавался я вопросом. — Вдруг говорила она это из-за страха, а не по совести? Возможно, соглашалась она с полицаями не искренне, а из-за страха за свою жизнь? Говорила просто для того, чтобы выжить⁈»

Эта мысль грызла меня, не давая покоя.

И сейчас, воспользовавшись случаем, я спросил:

— Аня, в том пожаре что произошёл в вашей деревне меньше недели назад в доме кроме нескольких полицаев, была женщина по имени Ольга. Ты её случайно не знала?

Девушка сразу вскинула голову, в её глазах мелькнула вспышка ненависти.

— Конечно, знала! — нахмурилась она. — Её многие в наших местах знали как предательницу и фашистскую подстилку! Она помогала немцам наших людей искать — тех, кто не принимал новую захватническую власть. По этой гадине давно осина плакала. Но всё же справедливость есть на Земле — она со своим хахалем сгорела ко всем чертям при том пожаре! Туда ей гадине и дорога!

И в тот миг у меня будто камень упал с плеч. От сердца отлегло и впервые за многие дни стало легче дышать.

«Всё же я оказался прав!»

Теперь, когда решение о помощи Ане было нами единогласно принято, стали придумывать, как осуществить эвакуацию её мамы и брата.

Деревня, в которой они жили, нам уже была достаточно неплохо известна — Никитино. Именно из неё я освобождал попавшего в плен Сергея.