Слева громоздился странный прибор с блестящим стеклом. Плоский как зеркало прямоугольник был тёмным, но под ним виднелись непонятные значки и лампочки. На соседнем столе стоял железный ящик с рядами маленьких клавиш, похожих на кнопки старой печатной машинки — только они были гладкие и без букв.

Чуть дальше громоздились какие-то коробки с тонкими проводами, блестящими штекерами и короткими антеннами.

«Радиоприёмники? Очень может быть, что и так, — думал он. — Только,скорее всего, они игрушечные — уж слишком маленькие и аккуратные для настоящих».

Зашли в одно из помещений, которое, судя по табличке на двери, назвалось столовой. Тут на полках тоже были неведомые вещицы с прозрачными крышками. Одну из них Николай назвал электрической кофемолкой. Сергей не до конца понял, как она могла молоть без вращения, без огня и без пара, но приходилось пока верить на слово.

На кухне, что соседствовала со столовой, на стене висел большой железный ящик с дверцей и прозрачным тёмным стеклом. Николай сказал, что это «микроволновка» и что она разогревает еду… излучением. От одного этого слова стало не по себе. Представил, как невидимое пламя греет пищу, и невольно забурчал.

Рядом стояли большие ящики, которые хозяин объекта назвал «холодильниками» — низкие металлические прямоугольники, с серыми блестящими дверцами и гладкими ручками. Не было ни шума, ни шипения газа, лишь тихое ровное гудение, в отличие от тех громко стучащих компрессорами холодильных агрегатов, которые Сергей видел однажды на выставке.

Каждый новый предмет вбрасывал в голову разведчика очередную волну удивления и шока.

«У нас такого точно нет и никогда не было. Неужели всё это правда, и я нахожусь в месте, которое перенесено из далёкого будущего? Это безумие…»

Его шаги были медленными и настороженными. Он то и дело останавливался, будто проверял — не исчезнет ли всё это, если он моргнёт. Рука машинально вытирала выступавшую испарину со лба, но тот снова покрывался каплями пота.

Николай шёл впереди уверенно, будто показывал гостю родной дом.

— Здесь жилые боксы, — говорил он, указывая рукой. — Вот в этом, последнем, я живу. Тут вот циферка четыре написана. А вон там комната отдыха №1, дальше санузлы, столовая, кухня и продуктовый склад. Всё работает от электричества. Продукты хранятся долго. Я уже убедился — холодильники вполне надёжные. А дальше — цеха и сборочные комнаты. Половина помещений под завалом, но остальное в порядке.

Сергей слушал, но больше смотрел. Он видел в стенах ровные гнёзда с блестящими отверстиями — розетки, провода, уходящие под потолок, аккуратные металлические ящики с огоньками. Он не понимал, зачем всё это, но чувствовал, что здесь царит неведомая ему мощная сила.

В одном из помещений, названном лабораторией, на длинных стеллажах лежало несколько разобранных летающих машин. Небольшие, с винтами и крохотными моторчиками. Все они своими очертаниями напоминали уже известный ему беспилотник.

Сергей остановился как вкопанный.

— Эти сломанные? — спросил он, не скрывая удивления.

— Не то, чтобы сломанные — просто экспериментальные, — ответил Николай и пояснил. — Некоторые из них, возможно, удастся собрать, но пока они в нерабочем состоянии.

Разведчик моргнул и задал мучающий его вопрос:

— Слушай, скажи, а как ты видишь, куда лететь?

— Через камеру, — ответил парень, подошёл к стеллажу, взял одну из миниатюрных деталей и показал. — Вот это она и есть — камера. Она «видит» вокруг. Даже ночью. Есть особый режим — «инфракрасный», позволяет различать цели в темноте и дыму по тепловому следу.

Сергей слушал, затаив дыхание. Он не понимал половины слов, но ощущал масштаб. Это были не игрушки. Не выдумка. Эти машины могли видеть, летать и, очевидно, убивать. Он провёл пальцами по тонкому корпусу одного аппарата — металл был гладкий, как полированный фарфор.

— Камера… — шепнул он. — Без плёнки? Без глаза человека?

— Да, — подтвердил Николай. — Всё работает иначе. Эти машины умеют видеть лучше нас — людей.

У Сергея по спине прошёл холодок. В голове мелькнул образ фронта — грязь, окопы, крики и вопли раненых. Он представил, как подобная штука летит над врагом, передаёт изображение в эфир, и стало не по себе.

— Так рабочий дрон у тебя один? — хрипло уточнил он.

— Как я и говорил: пока — да. Остальные–под завалами. Там, в правом крыле, часть комплекса в грунт вошла при перемещении, ну или наоборот, грунт вошёл в комплекс. Это не столь важно. А важно то, что если расчистить завалы, возможно, мы найдём ещё целые модели этой или другой техники.

Они подошли к обвалившейся стене. Сергей шагнул ближе, вгляделся в темноту и почувствовал, как внутри закипает злость.

Все эти чудеса техники, которые могли бы пригодиться фронту, лежали совсем рядом. Они могли помочь захлебывающейся в крови советской армии сдержать немцев. А этот спокойный парень, вместо того чтобы разгребать денно и ночно завалы, степенно рассуждает о своих железных птицах и холодильниках. И он не вытерпел!

— Так что ж ты весь такой чистенький, сытый и холёный тут в тапочках прогуливаешься, как на набережной⁈ — выплюнул он из себя, и его голос, отягощённый болью и стыдом, сорвался в крик. — Почему не роешь землю? Почему не достаёшь дроны? Почему не бьёшь немца? Там же наши гибнут! Ты просто трус! Трус и предатель!

Его тяжелые и болезненные обвинения гулко отразились от стен и повисли в воздухе. Николай резко поднял подбородок, словно бы получил удар в челюсть. Он сжал желваки, но не проронил ни слова, лишь исподлобья глядя на разведчика. Ответом его была не речь, а молчание, которое глубокой тишиной, словно свинцовый занавес, опустилось на коридор. И тогда Сергей понял, перед ним стоит далеко не трус, а человек, который может и готов прийти его стране на помощь.

Сказать, что я был удивлён столь неожиданному нервному срыву, это ничего не сказать. Я смотрел на Сергея, который, тяжело дыша, сжимал кулаки, и пытался понять, что именно вызвало такую реакцию. Нет, я, конечно, понимал, что человек прошёл через огонь и воду, потерял сослуживцев, а возможно, и друзей, был ранен, пленён и избит. Всё это было понятно. Но винить меня в этом? Зачем? Я — простой парень, случайно попавший в это время, и так сделал всё, что мог, чтобы вытащить его из лап полицаев. И вот теперь стоя перед ним, чувствовал, как неловкость и раздражение борются внутри меня. Эта ситуация требовала немедленного прояснения — как говорится, нужно было расставить все точки над «и» прямо на берегу.

Я глубоко вдохнул, стараясь говорить спокойно, но твёрдо:

— Твои претензии абсолютно не по адресу. Я сюда попал совсем недавно и почти сразу обнаружил тебя. Чем смог, тем помог. А больше сделать я ничего и не могу — банально гранат нет. К тому же, хоть то, что тебе скажу, возможно, тебе не и понравится, но я, по идее, вообще не должен был вмешиваться.

Сергей напрягся ещё сильнее, его взгляд стал острым, как лезвие:

— Ты не за нас? Ты за немцев?

Я чуть не поперхнулся от такого понимания моих слов.

— Каких ещё, к чёрту, немцев⁈ Я за нас! — Ответил ему, стараясь сохранить спокойствие. — Но просто дело в том, что время это — не моё, и появление тут меня случайно. Исторический процесс, который происходит вокруг, он уже однажды был — история свершилась. И теперь, когда тут возник я, то безвольно стал неким камнем, который может обрушить камнепад в реку времени — изменить то прошлое, которое уже однажды свершилось в моей истории. Впрочем моя фраза неправильна: моё появление не «может изменить», а уже изменило эту реальность.

Сергей нахмурился, его брови сошлись на переносице:

— Что ты имеешь в виду?

— А ты не понимаешь? — спросил я, чувствуя, как слова начинают путаться в голове.

— Нет, — отрезал он, и в его голосе послышалась смесь раздражения и усталости.

— Хорошо, я скажу. Но ты имей в виду, что слова эти тебе могут быть неприятны. Однако для того, чтобы понять суть происходящего, их обязательно нужно озвучить. — Я сделал паузу, собираясь с мыслями и откашлявшись, произнёс: — Итак, как минимум первое изменение в истории произошло, когда объект, на котором я находился, перенёсся сюда, нарушив ландшафт и, возможно, убив каких-то животных или насекомых.