Наконец Ганна кончила свои сборы, уезжающие уселись в бричку, застоявшиеся кони рванули вперед. Юра выбежал за ворота и долго смотрел на медленно оседавшую на дороге пыль.

Пролетевшие вслед за этим две недели почти не остались в памяти Юры.

Началось изъятие излишков у буржуазии. Юра с хлопцами под командой Надежды Васильевны составляли список книг графской библиотеки. Их было много — около десяти тысяч! Лиза помогала.

Дни стояли жаркие. Хлеб выдавали по карточкам, мало и не каждый день. Юра ловил с мальчиками рыбу — «не для удовольствия, а для продовольствия».

В тот день в конце июня они ушли с рыбалки днем. Все было спокойно. А вечером прибежал Сережа, принес в мешке три буханки хлеба, несколько банок консервов и записку от Семена.

«Пишу от себя и от Ганны. Пока прощайте! Писать некогда. Друзья кричат — скорее, а то белые накроют. До свиданья. С революционным приветом. Семен, Ганна.

Пусть контрреволюция не радуется. Мы вернемся под победными знаменами революции! Только семьдесят пять дней стояла сейчас власть Советов в Крыму, но народ увидел, чего она хочет, к чему стремится. И советская власть вернется в Крым, чтобы стоять крепко навеки! Семен».

Сначала Судак опустел, так как кое-кто переехал к родственникам и знакомым подальше. А в следующие дни сюда опять понаехало немало народа из других городов.

В Судак снова вошли деникинцы.

1

Красная Армия оставила Крым, ушла на север. Правительство Крымской Советской Республики, советские учреждения, многие семьи красноармейцев и командиров эвакуировались. Снова через Судак проходят и проезжают печенеги. Только теперь они еще злее и нахальнее, чем прежде. Снова на щите объявлений появились грозные приказы, подписанные генералом Деникиным, генералом Слащевым. И в каждом приказе обязательно повторяются слова «единая неделимая Россия» и «расстрел». Трехцветные царские флаги торчат на доме бывшей управы, на пристани. В гостинице день и ночь идут офицерские попойки, из окон несутся пьяные крики и песни, а иногда и стреляют: мимо опасно ходить. В комендатуру ведут окровавленных, избитых арестованных…

Слухи, один другого страшнее, приходят из Керчи, Феодосии, Ялты.

Мальчики, ошеломленные, подавленные неожиданной переменой, слонялись по городку, по пляжу. Быстро, как одна неделя, промелькнули два с половиной месяца советской власти. А в Судаке она просуществовала и того меньше. Так и не успели они довести до конца перепись книг для пополнения городской библиотеки, хотя им стали помогать и Рая, и Володя Даулинг, и даже Франц Гут. К осени библиотеку должны были перевести в большую дачу, оставленную каким-то бывшим петроградским министром. Осенью же думали открыть клуб молодежи с разными кружками… Прошло только пять дней, как Сережа уехал в Симферополь, чтобы познакомиться там с ребятами из Союза молодежи, посмотреть, чем они заняты. Он еще не вернулся. Что с ним? Говорят, что в Симферополе деникинцы устроили резню, расправу…

Что же случилось в эти июньские дни, почему так быстро вернулись деникинцы? Только много позже хлопцам стали понятны события лета 1919 года на Юге России.

В апреле деникинская армия в Крыму еще не была добита. Остатки ее зацепились на Керченском полуострове и окопались там, поддержанные сильной английской эскадрой. Эти белогвардейские части генерала Боровского все время усиливались и морем получали пополнение из Новороссийска, с Кубани.

Прежде всего они подавили у себя в тылу, потопили в крови легендарные повстанческие отряды керченских рабочих. Лишь в один день пятого июня в Керчи было убито в бою, зарублено шашками, повешено на фонарях полторы тысячи рабочих и матросов этого небольшого города. Днем и ночью бронепоезда, два английских крейсера и шесть миноносцев обстреливали каменоломни и подземные катакомбы, где укрывались больные и раненые бойцы, женщины, старики и дети. Деникинцы взорвали бассейн, питающий каменоломни водой, завалили выходы — заживо погребли людей. Пять тысяч человек пали жертвой кровавого разгула белогвардейцев. Теперь у генерала Боровского были развязаны руки, с тыла ему никто не угрожал, и он приготовился к прыжку из керченского угла на Советский Крым.

В Коктебеле, между Феодосией и Судаком, ночью высадился под прикрытием английских кораблей крупный десант генерала Слащева. Он вклинился в тыл советских войск. Одновременно перешла в наступление керченская белогвардейская армия.

А на севере, за Перекопом, предатель и авантюрист Григорьев, командовавший группой советских войск, повернул оружие против советской власти. И рядом с ним, в Таврических степях, начала открыто бесчинствовать бандитская армия «батьки» Махно. До сих пор Махно скрывал свое истинное лицо, лавируя между революцией и контрреволюцией.

В любой день Крым мог быть полностью отрезан от Советской Украины, от Советской России. Центральное советское правительство не могло оказать скорой военной помощи Югу: силы Красной Армии были заняты гигантской битвой с Колчаком за Урал и Сибирь, борьбой с интервентами под Архангельском, с Юденичем под Петроградом.

В такой тяжелой и сложной военной обстановке было принято решение об эвакуации Крыма. По призыву партии большевиков, под ружье добровольно встали тысячи крымских рабочих, крестьян и матросов и ушли вместе с Красной Армией. Советские войска отходили, нанося сильные встречные удары деникинцам под Симферополем, Армянском. Бронепоезд под командой матроса Железняка прикрывал отступление советских частей по железной дороге от Феодосии до Джанкоя. В этих боях Железняк был убит, и к Перекопу бойцы бронепоезда привезли своего мертвого командира, легендарного героя-балтийца.

Начались занятия в гимназии. Теперь по утрам Юре выходил из дома с отцом. Еще весной Надежда Васильевна познакомила Петра Зиновьевича с директором гимназии, и тот пригласил «уважаемого коллегу» преподавать естествознание и географию: «Я слышал о сельскохозяйственном училище, в котором вы директорствовали. Очень-очень лестные отзывы…»

Трехцветный флаг во всю стену висел в гимназическом зале. Перед началом учебного года сюда собрались все учащиеся и педагоги на торжественный молебен. Отец Сергий пробасил также молитву «о ниспослании победы православному русскому воинству в его борьбе с большевистской крамолой и супостатами», а потом и молитву «о здравии христолюбивейшего воина, болярина, генерал-лейтенанта Антона Ивановича Деникина».

— Ами-инь! — гремел бас отца Сергия.

И стекла в окнах чуть позвякивали.

Пронесся слух, что высшее начальство недовольно совместным обучением мальчиков и девочек и что девочек собираются «отсадить» в отдельные классы, устроив в гимназии «вторую смену». Шестой класс волновался и негодовал.

Со времени приезда из Симферополя Сережа похудел, был угрюм и неразговорчив. В Симферополе он был свидетелем прихода белых и навидался там такого! Генералом Кутеповым на город была спущена свора самых озверелых карателей из бывших полицейских, собранных со всей России, кубанских и донских белоказаков. Над безоружными людьми чинились дикие расправы, пьяные каратели глумились над женами красноармейцев и членами профсоюзов, громили и грабили квартиры.

Дрожа и заикаясь, Сережа рассказывал, как однажды утром он шел по главной улице и вдоль нее, по обе ее стороны, качались висящие на фонарях страшные мертвецы с черными лицами. В Симферополе, как при царе, начальствует генерал-губернатор, в других городах — градоначальники.

В конце сентября в гимназию приехала разодетая, пахнущая духами, сияющая графиня Варвара Дмитриевна. В большую перемену она вошла с директором к гимназистам и обратилась к ним с речью: