— Ничего не понимаю. При чем здесь Тата и послушный ее воле генерал?

— Ах, это так все не просто. Тата наша — крымская Жанна д’Арк. Ну, вы же знаете…

— Да! Ну и что же?

— Гога в запальчивости выдал ее тайну, ее связь с контрразведкой. Потом она сказала генералу, что Гога выболтал тайну о Степном отряде. И все это произошло из-за мальчишки Юры Сагайдака.

— Хороши нравы! Сестра доносит на брата!

— Да-да, это ужасно! Но дело не в этом. Степной отряд могут распустить и сформировать новый, под другим названием…

— Так в чем же дело?

— А дело в том, что Гогу пригласили в контрразведку для уточнения. И он так разозлился, вы не можете представить, как в гневе он ужасен! — что приказал выпороть Юру шомполами.

— Я уже об этом знаю от Вареньки. Глупо! Подобные меры восстанавливают население.

— Я то же самое сказала. Но Тата сгоряча пожаловалась генералу. Потом это дело Брагина… И Гогу завтра же утром направляют на фронт.

— Хорошо, я постараюсь отменить приказ, постараюсь, но не уверен в успехе. Врангель знает мое отрицательное отношение к нему и его политике. Я отказался стать его советником.

— Что же делать, боже мой!

— Все широко распропагандированные планы Врангеля провалились. Ему не удалась попытка создать южнорусское антибольшевистское государство, в котором были бы решены проблемы, оказавшиеся не по зубам Деникину. Основная задача — одновременный удар Врангеля с юга и Пилсудского с запада — провалилась. Польша вынуждена заключить мир с большевиками. Теперь уже ничто не поможет Врангелю. Падение Крыма лишь вопрос времени. И, уж конечно, кому-кому, а Гоге и Тате надо обязательно уехать. Мой совет — уезжайте, и немедленно… Ну, скажем, не позже чем через неделю. Гога должен «заболеть».

Вначале Юра старался мысленно внушить сидящим: не мешайте, уходите! Уходите скорее! Когда же он услышал о Тате, Гоге и Джоне, то стал внимательно вслушиваться и внушать им другое: говорите, не уходите! Говорите все!

Командир отряда перед отъездом Юры сказал ему: «Если сможешь, когда вернешься, разузнать в Судаке побольше, передай нам. Красная армия тебе потом скажет спасибо». Завтра же он пойдет к Трофиму Денисовичу, надо предупредить о Степном отряде. А Тата! Не услышал бы — не поверил. Это ужасно. А он дурак все время ей верил…

Граф и Бродская поднялись и ушли.

1

Осторожно открыв дверь, выходившую на веранду, Юра пробрался в свою комнату. На его постели лежал отец и при свете лампы, стоявшей на стуле, читал книгу. Отец взглянул поверх очков, спустил ноги и, положив книгу на стул, спокойно сказал:

— А я жду тебя, чтобы на ночь смазать рубцы. Раздевайся.

Юра молча снял рубашку.

— А это что? — спросил Петр Зиновьевич и показал на ранку с запекшейся кровью на груди — след от штыка солдата в контрразведке.

Пока отец смазывал ранку йодом, Юра коротко рассказал, как это получилось, и замолк, ожидая вопроса о том, где он был. Соврать отцу он не мог, а говорить правду не хотелось.

— Помню, я тоже пострадал от штыка, — сказал после некоторого молчания отец. — Это случилось в Петровской сельскохозяйственной академии, в дни Московского восстания пятого года. Когда начались волнения, нас заперли в одном из корпусов и кругом поставили солдат. А надо было обо всем, что у нас произошло, сообщить на Красную Пресню. Послали меня. Я уже почти вылез через окошко уборной ногами вперед. Но подбежавший солдат уперся в меня и кричит: «Лезь назад, не то проколю!» А я уже вишу на руках. Помню, мне так хотелось спрыгнуть в сторону и вырвать винтовку у солдата так же, как хотел сделать ты. Глупый каприз обиженного мальчика! Ну, одолел бы я одного солдата, а потом? И конечно, я не выполнил бы своего поручения. Я полез обратно и уже через окошко поговорил с солдатом. Его злоба улеглась. И он даже сам помог мне вылезти. Убивали царей, а что толку? На смену одному приходил второй, и царский строй оставался. Только революция, всенародная рабочая революция смогла изменить ход истории. Поэтому не надо поддаваться чувству личной мести, надо всегда действовать в интересах общего дела. К примеру, контрразведчики тебя очень обидели. Стоит ли ценой своей жизни платить за жизнь негодяя, который все равно не уйдет от расплаты?

— А я не боюсь смерти!

— Да, ты смелый, я бы сказал — отчаянный малый, но слишком впечатлительный, порывистый и временами безрассудный. Ты, например, восторгался Котовским. Но ведь у него огромный опыт, а у тебя? К тому же кому и какая будет польза от твоей смерти? Пойми — Врангель и его опричники обречены. Это ребенку ясно. Красная Армия приближается к Перекопу.

— Это говорит и Владислав Ростиславович. — И Юра пересказал отцу разговор Берниста с Лидией Николаевной.

— Тем более! А зачем ты там был?

— Чтобы отомстить Гоге.

— Как?

— Шарахнуть в него из велодока.

— А тебе кто-нибудь поручал убить Бродского? Ты получил приказание?

Юра недоуменно посмотрел на отца.

— Ну, пальнешь ты в Гогу, даже попадешь, а потом? — спросил Петр Зиновьевич.

— Пусть он тоже помучается!

— Надо сражаться с врагами в общих рядах, а не по личной прихоти, не по личному выбору. То, что ты хотел сделать, называется обыкновенным убийством, а убийство никогда никакой чести и славы не приносит. Убийство всегда отвратительно!

Юра промолчал.

— Забудь о своей личной мести и не глупи с револьвером. Пусть он почти дамский, но неприятности он может доставить серьезные…

Ночь проходила тяжело. Юра стонал и метался, кричал во сне. Появились жар, озноб. Не помогли ни канадский бальзам, ни другие мази. Облегчение давала только мокрая простыня, пока она холодила. Когда рассвело, Юра начал торопливо одеваться.

— Куда? — испуганно спросила мать.

— В Судак… — И, не давая Юлии Платоновне вымолвить слово, сказал: — Нет, у меня не бред. Просто надо. Я скоро вернусь.

Юра стыдился ковылять на виду у всех и пошел дальней дорогой — на Таракташ. По знакомым ему тропинкам, через сады, он добрался до дома Трофима Денисовича. Увидев Юру, бондарь поднял брови.

Юра сбивчиво, скороговоркой, пока никто не пришел, выпалил все, что узнал о Степном партизанском отряде, о Тате, о том, что ограбление Брагина Гога свалил на партизан, а сам присвоил чемодан с драгоценностями.

— Так вы передадите?

— Это кто же тебе поручил такое передать, да еще через меня?

— Никто не поручал. Ведь вы же тогда сами мне сказали: «Узнаешь что-нибудь интересное, сообщи».

Трофим Денисович дружески хлопнул его ладонью по спине. Юра ахнул, сделал шаг назад и чуть не упал.

— Что ты? Ах, я старый дурень! Воды дать?

— Да! — прошептал Юра, тяжело дыша открытым ртом и вытирая ладонью сразу вспотевшее лицо.

Трофим Денисович вынес из мастерской чашку воды.

Юра жадно выпил.

— Дай я погляжу!

— Не надо!

— Что значит — не надо? Да ты не стыдись. — Трофим Денисович приподнял сзади Юрину рубаху, крякнул и осторожно опустил. — Как же тебя такого отпустили из дому?

— Сам ушел. А про спину никому не говорите. Чтобы не смеялись.

— Эх ты, хлопчик мой хороший! Так это же, как раны в бою. Гордиться надо. Умар — сукин сын! А ты герой! Я даже удивляюсь, как ты после всего таким гоголем передо мной стоишь. Сейчас придет Сережа, он тебя проводит.

— Не надо. Я сам…

— А если по дороге свалишься от солнечного удара, например? Ты же бледный как мел.

— Не свалюсь!

Домой Юру провожали Сережа с Колей. Он рассказал им о порке в духе: «Казалы, воно боляче… а мени неначе комахи кусають…»

— Врешь! — в восторге воскликнул Колька.

— Ей-богу!

— И ты молчал? — спросил потрясенный Сережа.

— Как рыба! — ответил Юра и показал опухшую забинтованную руку. — Впился зубами и молчал.

Хлопцы смотрели на Юру почтительно. И тот, почувствовав себя героем, впервые за эти дни улыбнулся.