Швырнув Серому и буланому по охапке сена, он отправился к речке, взял из своего тайника в кустах морской наган и японские патроны и побежал за Сандетовым. Но того и след простыл. «Засада у шоссе», — вспомнил Юра и побежал к шоссе, но не по дороге, а лесом, сокращая путь. «Наверное, — думал Юра, — Сандетов с партизанами заляжет в засаде там, где шоссе идет между крутыми шиферными склонами, сверху поросшими кустарником». Юра бежал и на ходу заряжал наган.

Издали послышалась стрельба. Трещали пулеметы, рвались гранаты. Юра прибавил ходу, скоро нагнал партизан, которых почти бегом вел Сандетов, и пристроился сзади. Но когда сандетовский взвод выбежал к обрыву над шоссе, там все уже было кончено. Бой затих так же внезапно, как и начался. Колонна белогвардейцев была разгромлена, большая часть офицеров и солдат разбежалась, на шоссе лежали убитые, валялось брошенное оружие.

На полянке стоял командир, а перед ним — три пленных офицера.

Пленный штабс-капитан говорил:

— Мы мобилизованные. Воевать за Врангеля не хотим. Нас заставляют терзать родину, Россию, которая отбилась от всех врагов и должна начать мирную жизнь. Мы поверили вашим листовкам и сразу сдались в плен. Если оставите нам жизнь, будем честно служить народу, служить Советской России.

— Шлепнуть! — крикнул Мышонок, потрясая винтовкой. — В расход гадов!

Командир спокойно и твердо приказал Мышонку, Сандетову и другим побыстрее собрать оружие на шоссе, погрузить все на лошадей и уходить в лес. Пленных, в том числе и офицеров, взять с собой. За жизнь их командиры взводов отвечают головой!

Тут же был выделен заслон.

— А ты как здесь очутился? — спросил командир, увидев Юру.

— Я? Воевать!

— Молод еще!

Когда партизаны возвращались в лагерь, Юра шел возле командира и рассказывал ему о вчерашних событиях в Эльбузлах. Закончил он просьбой зачислить его в какую-нибудь партизанскую роту или, еще лучше, в конный взвод Бескаравайного.

— Пойми, дружок, ты будешь нам полезнее в Судаке, если захочешь, — сказал командир. — Может, услышишь что-нибудь новое о Степном отряде. Похоже, что это фальшивые партизаны, провокаторы. Белые стягивают войска. Предстоят серьезные бои. И вас, подводчиков, мы скоро отпустим по домам. Большой обоз только мешать будет, руки свяжет.

В лагере командир вызвал к своему шалашу человек двадцать, в том числе Бескаравайного, Сандетова, Мышонка. Юра остался возле шалаша. «Раз не прогоняют, значит, можно», — решил он.

— Мне известны случаи нарушения воинской революционной дисциплины в наших рядах, — начал командир. — Предупреждаю в последний раз: людей, уличенных в пьянстве и буйстве, в анархических выходках, в самовольных действиях будем карать беспощадной пролетарской железной рукой. Из многих маленьких и разобщенных отрядиков создана Крымская повстанческая армия, сформированы полки. Здесь не махновское Гуляй-Поле, где каждый сам себе батька и атаман. С пленными и перебежчиками из врангелевской армии приказываю обращаться с умом, не запугивать и не отпугивать их. С населением обращаться вежливо! За продовольствие и фураж будем платить. Ясно? Самовольные реквизиции запрещаю! Виновных будем расстреливать. Особо предупреждаю перебежчиков из махновских отрядов. — Тут командир взглянул на Мышонка.

Юра чувствовал себя очень нехорошо. «Вот почему, — думал он, — командир не хочет меня оставить… Он узнал, наверное, о вчерашней гулянке…»

Потом командир приказал созвать всех мобилизованных в Судаке подводчиков. Он сказал, что повстанческая армия состоит только из людей, добровольно вступивших в нее.

— Каждый наш боец пришел в горы, чтобы сражаться с оружием в руках за советскую власть и против белогвардейщины. Пришел по своему личному убеждению и по зову сердца.

Он сообщил, что, как было обещано, подводчиков отпускают по домам, к своим семьям. Но строго приказал им молчать обо всем, что они видели и слышали.

— Ехали-де ночью, в лагере держали нас в лесу, отлучаться не разрешали; а сегодня утром проснулись — никого нет, партизаны ушли. А вам приказали побыстрее сматываться. Сколько всего партизан, как вооружены, вы не знаете. Ваше дело было привезти груз. Пробыли несколько дней, и вас отпустили. Ясно?.. Мне известно, — говорил он, — что некоторые из вас припрятали трофейное, взятое у беляков оружие. Мы посоветовались с товарищами. Решили вас не обыскивать и оружия не отбирать. Это оружие никогда против нас не повернется. Верно я говорю?

— Верно!

— Правильно!..

Юра грустно побрел к своему возку. Он прощался с Бескаравайным. Казак обнял его, поцеловал:

— Держи, хлопец, хвост пистолетом! Бог даст — встретимся. Благодарствую, сынок, за заботу. Хоть рикошетная была пуля, но шибко контузила… А ты молодец!

Подошел Лука:

— До свиданья, Сагайдак! Ты парень грамотный, в комсомоле такие нужны. Ну, бывай!

Мышонок сказал:

— Давай все пять, кореш! Надейся на Жору, как на брата родного!

С Сандетовым Юра не попрощался. Его все время мучило, что они командиру не сказали всю правду.

Пустые подводы и повозки быстро катили по дороге в Судак. Жар полуденного солнца. Стрекот цикад. Пыльные кусты и деревья у дороги. Юра едет вторым, вслед за Умаром.

Все подводчики веселы. Кто не обрадуется возвращению домой! Веселы и встревожены: не попасть бы в лапы контрразведки. Там шутить не любят… Многих беспокоило оружие. Если хорошенько поискать в подводах, найдут. И тогда… Поэтому возле Таракташа подводчики свернули с шоссе на плохую, но безлюдную дорогу, а на перекрестке разъехались.

1

Дома ворота были заперты. Пока Юра вытаскивал деревянный засов, к нему выбежали все. Конечно, объятия, поцелуи, слезы, вопросы.

— Потом, потом! Сейчас же идите все домой! — строго приказал отец. — А мы с Юрой выпряжем Серого. Идите! Идите же!.. Правь к сараю! — распорядился отец, закрывая ворота.

Пока Юра распрягал, отец говорил:

— Никому: ни домашним, ни знакомым, ни тем более в контрразведке о партизанах ни слова! Все видели, как ты вез раненого. Слышали, как ты требовал в больнице матрас и подушку. В Таракташе тебя тоже видели.

— Я только с Юсуфом говорил…

— При чем тут Юсуф? Тебя видели многие. Будут допрашивать, скажешь: «Силой мобилизовали. Заставили ехать ночью в горы, куда — не знаю. Какой численности был десант красных, не знаю. Нас никуда не пускали, стерегли. Был все время возле лошади. Потом отпустили. Поэтому я ничего не знаю».

— Командир тоже учил нас так говорить. Только никакого десанта не было. Они — крымские.

— Был или не был, не все ли равно. Здесь считают, что Судак был захвачен высаженным с моря красным десантом. Для борьбы с ним Врангель отозвал с фронта вторую конную дивизию, мобилизовали военные школы, даже гардемаринов из Севастополя послали в район Судака. Переполох страшный… Теперь дальше: ты болен!

— Я здоров, как бык!

— Не спорь! Притворись больным. У тебя очень болит голова, тебе трудно говорить, болит горло, болит живот. Одним словом, ты еле живой. Если надо будет, доктор подтвердит. А теперь быстро беги в дом и ляг в постель.

Петр Зиновьевич испытующе посмотрел на Юру:

— Ты не привез с собой оружие? Зная твою болезненную страсть…

Юра успокоил его. Никаких пулеметов, винтовок, гранат и наганов у него нет. О велодоке за поясом под рубашкой он умолчал. Направляясь в дом, он, однако, сначала забежал в крольчатник, вынул из стены один колыбный кирпич и в этот тайник спрятал велодок.

Когда Юлия Платоновна с тарелками и стаканом чая на подносе вошла в комнату, Юра, лежавший под одеялом, объявил, что он болен: голова раскалывается на куски, болит горло, в животе рези. Обхватив руками голову, он застонал как можно жалобнее и начал надрывно кашлять, а потом схватился за живот и стал конвульсивно дергаться.