Войска всей Красной Совдепии не страшны Крыму».

3

Слащев срочно мобилизовал на фронт всех способных носить оружие. На перроне феодосийского вокзала, сопровождаемые офицерами, толпились безусые юноши, мальчики: студенты-первокурсники из Симферополя, реалисты, гимназисты, среди которых было несколько юношей из Судака. Слышался многоголосый гул.

— Куда их отправят?

— На фронт. Перекоп защищать.

— Все мальчики… Господи!

Между собой офицеры, «грузившие» мобилизованных в вагоны, говорили больше о том, куда лучше эвакуироваться — в Болгарию, в Сирию или в Грецию, где будто бы англичане и французы в течение года будут кормить их на свой счет.

Партизаны не зря взорвали Бешуйские копи, жгли заготовленные дрова, разрушали железнодорожные депо. Сам командующий одной из армий генерал Абрамов три дня не мог выехать из Севастополя в Симферополь: не было ни одного годного паровоза, а когда один наконец наладили, не оказалось топлива.

Седьмого ноября 1920 года, в день великого пролетарского праздника, началось генеральное наступление на крепость контрреволюции — врангелевский Крым. Однако сколь ни стремителен был боевой порыв наступающих частей Красной Армии, фронтальные удары по Турецкому валу успеха не имели.

Но красные командиры повели свои войска на бессмертный подвиг! Сильный ветер согнал из Сиваша большую воду. Воспользовавшись этим, две дивизии в густом тумане но пояс и по горло в ледяной воде пешком форсировали Сиваш, Гнилое море! Их вели проводники — Иван Иванович Оленчук и другие бедняки-крестьяне, знавшие каждый дюйм дна Гнилого моря.

Инженерные войска Д. М. Карбышева прокладывали в топких местах гати из фашин, соломы и других подручных материалов. Бойцы тянули пушки, на носилках несли боеприпасы. Сильный для юга мороз, десять градусов. Ветер. Вязкое, илистое дно засасывало… А тут еще белые обнаружили внезапное появление противника и открыли шквальный огонь…

Только армия революции, армия народная, способна на такой подвиг. Ничто не могло остановить наступающих. Когда выяснилось, что шестов для телефонного кабеля уже нет, а положить его по дну нельзя — соленая вода разъедает изоляцию, — то образовалась живая цепь: люди держали кабель над водой в руках. Падал один, на его место становился другой… Неудержимый боевой порыв рождал это небывалое мужество. Первым боевым трофеем был бронепоезд «Барон Врангель».

К командующему обороной Перекопа прилетел летчик с директивой Врангеля: «Приказываю грузиться на корабли».

Арьергард все еще пытался сдержать натиск бойцов Красной Армии, а в это время пехота генерала Кутепова отходила на Севастополь, конница Барбовича — на Ялту, кубанцы — в Феодосию, донские казаки — в Керчь… Громыхали обозы.

— Нет! Врангель обманул народ! — кричала прибежавшая к Сагайдакам Варвара Дмитриевна. — Мы не верим ему. Единственный хозяин земли русской — народ. Как он решит, так и будет. Захочет советскую власть — пожалуйста! Я — за советскую власть!

— Вы? За советскую власть?! — удивилась Юлия Платоновна.

— А что вас, собственно, удивляет? Кто были первые революционеры, декабристы? Дворяне! Да, мы за советскую власть… Без коммунистов, конечно!

По шоссе в четыре ряда непрерывной вереницей двигались воинские обозы, повозки, коляски с семьями генералов, контрразведчиков, полицейских, врангелевских чиновников.

Весь путь до Севастополя был усеян брошенным имуществом и грузами, орудиями, лошадьми, пулеметами. Тесня друг друга, сотни генералов и офицеров ринулись к стоявшим у причалов пароходам. Трапы брались с боя. На пристани толпились люди, охваченные животным ужасом.

Генерал Врангель, окруженный чинами штаба, под звуки Преображенского марша перешел на крейсер «Генерал Корнилов». В городе слышалась одиночная ружейная стрельба. Те, кто не мог попасть на пароход, с проклятиями провожали уходившие в море суда. То здесь, то там хлопали револьверные выстрелы — многие офицеры из карательных отрядов и контрразведки, боясь справедливого суда народа, стрелялись.

Для прибывшего в Севастополь арьергарда «русской армии» парохода не оказалось. И многие солдаты и офицеры немедленно сорвали погоны и пришили на фуражку или шапку красную ленту. «Мы красно-зеленые», — заявили они.

Пятнадцатого ноября красные полки входили в Севастополь. Оркестр играл «Интернационал». Рабочие, матросы, простые севастопольцы с восторгом встречали красноармейцев, бросали цветы, выносили хлеб-соль.

Повстанческая армия Мокроусова еще одиннадцатого ноября вышла из леса и, оседлав шоссе Симферополь-Феодосия, встретила два отступавших от Перекопа корпуса и разгромила их. Партизаны освободили города Старый Крым и Карасубазар. Скоро мокроусовцы влились в одну из дивизий Красной Армии.

Разрозненные отряды врангелевцев шли на Алушту, но там их встретил высадившийся с моря отряд Ивана Папанина и заставил сложить оружие.

В Феодосии творилось невообразимое. Для погрузки кубанских казаков были назначены пароходы «Дон» и «Владимир». Но на них стали грузиться тыловые и правительственные учреждения, штабы и беженцы побогаче и поименитее, в том числе Константин Эрастович и Лидия Николаевна Бродские. Тата, Гога и Джон должны были отплыть из Ялты.

Прибывшие кубанцы ринулись на пароходы, но там было уже полно. Громкие крики: «Опять буржуи спасаются, а нам погибать!», «Не уедете!», «Давай сюда батарею, пальнем!», «Спекулянтов — в море!» — слились в многоголосый рев.

В городской тюрьме озверевшие офицеры расстреливали арестованных. А их было много. Еще в сентябре на врангелевских военных кораблях, стоявших в Феодосии, готовилось восстание. Сотни матросов были арестованы. Собиравшиеся на улицах толпы солдат, казаков и дожидавшихся этой минуты уголовников громили магазины и квартиры местных жителей. Со станции Сарыкол доносились взрывы — там взрывали склады с боеприпасами.

Французский крейсер, американский миноносец и американский торговый пароход принимали беженцев только за огромную плату.

Вышел из подполья Военно-революционный комитет. Вооруженные отряды рабочих стали наводить порядок, разоружать наводнивших город белогвардейцев и громил. В Феодосию прибыл отряд партизан во главе с Бескаравайным. Они встретили на улицах города группы кубанских и донских казаков без погон, с красными лентами на папахах, арестовавших своих офицеров. Уходивший в море французский крейсер открыл по ним огонь.

На следующее утро, в воскресенье четырнадцатого ноября, в Феодосию вступила красная кавалерия.

4

— Беляки драпают из Феодосии! Из Судака уже удрали! — задыхаясь, объявил Коля, прибежавший к Юре вместе со Степой и Сережей.

Все четверо помчались за трофеями. Сначала побежали на Ферейновскую горку, где в палатках размещались белогвардейские части. Здесь они обнаружили около десятка ручных пулеметов и ящик с гранатами, а под каким-то грязным брезентом — ящик, в котором лежало пять пистолетов-красавцев. Друзья переглянулись и молча вытащили их. Юра выбрал себе вороненый офицерский наган, Сережа — парабеллум, а Коля — кольт, тяжелый, но красивый. Сунув в карманы по паре «лимонок» на брата и спешно запрятав пистолеты под крыльцо пустующего рядом дома, они побежали к даче, которую занимал морской кордон. Если бы им удалось взять пленных! Но там валялись лишь два пулемета. Разорвав на части бархатную красную скатерть, покрывавшую стол в кабинете начальника, они сделали четыре красных флага. Одним заменили добровольческий флаг здесь же на флагштоке, а с тремя пустились в Судак, обсуждая по дороге, где их водрузить. Жалели, что не взяли ручного пулемета: а вдруг встретят вооруженных беляков? И зря они пистолеты спрятали, боясь, что их отнимут.

Возле магазина Триандофило сидели солдаты без погон, с красными бантами. Их лошади, привязанные к забору, были все одинаково заседланы строевыми седлами.

— Не знаете, где Мокроусов? — спросил Юра.

— Это кто ж такой? — хмурясь, осведомился один в офицерском кителе, окинув подбежавших ребят подозрительным взглядом.