— Не пойму я, куме, — вмешался отец, — действительно ты нашел формочку или…

— Никаких «или»!..

— Ведь это крупное научное открытие!

— А я что говорю?

— Эх, куме, нашел, перед кем сыпать бисер, перед Бродским!

— Сам казнюсь! Расхвастался, старый дурень, забыл про честолюбие пана.

— Надо что-то предпринимать, пока не поздно…

— Ох, надо! Просил, молил. Деньги предлагал. Не захотел отдать. Трудно, куме, с нашими панами помещиками! Как будто учились люди и гимназии кончали, а только куда все это девается?.. Побывал я на хуторе Ольги Власьевны Стасючки, выпросил разрешение на раскопку курганов в ее степи. Вдруг, думаю, и там найду «каминьци»!

«Заячий дядя» слегка раскачивался на стуле, словно ехал по степи на иноходце.

— А как въехал во двор, — продолжал он, — глазам своим не верю. На земле, куда ни глянь, развалились коты, греются. Под деревьями лежат коты, на деревьях сидят коты, на крыльце и в комнатах десятки котов. И все там для них: и прислуга, и кухня с поварами, и коров для котов держат, даже телят для них режут.

Дмитро Иванович повернул стул и сел на него верхом, еще больше теперь походя на всадника.

— А рядом с котячьим курортом стоит село, в котором ни больницы, ни школы, ни плохенького фельдшера. Ох, гневят бога паны помещики. Дождутся!..

— Революция пятого года ничему их не научила, — согласился отец. И, подумав, посоветовал: — Ты бы, куме, сыграл на честолюбии Бродского. Он скупой, как Плюшкин, но ради славы готов на все.

— Ты уверен?

— Почти двадцать лет уговаривали помещиков продать немного земли под сельскохозяйственную школу и опытную станцию и не могли уговорить. Паны твердили одно: «Нам это ни к чему». Дикость! Когда Екатеринославское земство пригласило меня заняться этим делом, ох и поколесил же я по губернии в поисках нужных земель! Насмотрелся на помещиков и помещиц. Дикари, хоть и чванятся дворянским званием. Я еще тогда тебе про «котячий хутор» рассказывал, про пани Стасючку. А ты не верил.

— Теперь верю. Ты мне и про других расскажи.

— А чего стоят наши «великие» земские деятели с их прожектами! Для спасения разоряющихся помещичьих хозяйств артишоки, ворсяную шишку и райские яблоки собрались разводить. Эти «земледельцы» только и делают, что прожигают жизнь за картами, в пьянстве, в разврате, в вечном ничегонеделании. А в сельском хозяйстве ничего не смыслят. Есть, конечно, исключения. Редкие, очень редкие. Только одна Лидия Николаевна Бродская училась в Голландии молочному хозяйству. Науку уважает. Она-то мне и подсказала, как получить у старого Бродского землю под школу и опытную станцию. Попробуй и ты.

— Я обещал старику музейную славу. А ему этого мало. Как тебе удалось вырвать у него землю?

— Обещал прославить его на всю Россию, если уступит немного земли под школу и опытное поле. Орден обещал ему выхлопотать через профессора Тимирязева, если даст землю даром, из уважения к науке. Принялся расписывать, как все будут восторгаться благородным поступком Эраста Константиновича Бродского и обязательно выберут предводителем дворянства. Он до того распалился, что даром уступил землю. А чтобы не передумал, я тут же подсунул ему дарственную для подписи. Хочешь, улещу Бродского?

— Ох, куме, век не забуду!

— А зайцы? — нетерпеливо напомнил Юра, пытаясь разжать кулак.

— Зайцы? — спохватился Дмитро Иванович. — Зайцы направили на меня самопалы и ждут. А я говорю им: «Протрите очи и гляньте на меня. Или не узнали своего пана?»

Тут Дмитро Иванович быстро снял очки, нагнул голову набок, изменил выражение лица и громко прокричал, грозя кулаком:

— Давайте конфеты!

— Вылитый Эраст Константинович! — воскликнула мать.

— Ну, тут зайцы испугались и отдали конфеты. Глянь!

«Заячий дядя» раскрыл кулак, на ладони лежали три конфеты.

— А теперь показывай свое богатство!

По подсказу Дмитро Ивановича Юра недавно начал собирать коллекцию почтовых марок.

Юра побежал в детскую за марками. В коридоре его перехватила Ариша и потащила к себе на кухню. Юра было заартачился, но она обещала угостить вкусным.

— Молись, паныч, молись, грешник! — сердито начала она. — Не приведи господи не только слушать, а и видеть этого нечестивца, чтоб он сгинул!

— О ком это ты, Ариша? — спросил Юра.

— О твоем, стыдно сказать, крестном, Дмитро Ивановиче. Леший и тот лучше этого нечестивца! Тьфу, тьфу, тьфу!

— А почему он нечестивец?

— Да станет ли истинный христианин могилы раскапывать? Прах тревожить? А ведь он собственными руками человеческие кости оттуда вынимает. Даже над черепами и то, нечистый дух, измывается, всякие там слова шепчет.

— Ночью роет? — испуганно спросил Юра, вспоминая сказки.

— Ночью, дитятко, ночью!

— И кровь сосет, как упырь или кощей?

— И упырь, и кощей, и сам черт чертович! И не то еще о нем рассказывают. Как такого только земля держит! И как у него руки не отсохнут могилы грабить! Не только золото, серебро выгребет, а даже куска ржавого железа, каминьца и то, ирод, не оставит! Ох, будет ему на том свете, будет. Крестись, бей поклоны! Будешь на нечестивца смотреть — ослепнешь, будешь говорить с ним — отсохнет язык! Чур, чур, чур!

Эти заклинания так перепугали Юру, что, когда пришла мама и позвала его, он убежал в детскую и там забился под кровать, так что его еле нашли.

Юлия Платоновна чуть не силой привела Юру в кабинет. Дмитро Иванович попробовал его обнять, но он отстранился и, по-бычьи опустив голову, сказал:

— Вы грабите могилы, крадете кости и клады!

Дмитро Иванович не рассердился. Он изумленно воззрился на Юру, развел руками и воскликнул:

— Эге-ге, сынку! Где ж ты наслушался таких баек? Ведь это ж старый Бродский говорит так селянам, натравливает на меня баб, чтобы помешать вести раскопки. Уже было раз горячо: собрались бабы вокруг раскопа и камнями чуть не поубивали меня и моих помощников…

Утром, когда Дмитро Иванович уехал, отец рассказал о нем, искателе следов культуры древних народов, живших когда-то здесь.

— Тебе нравятся следопыты? Вот Дмитро Иванович тоже следопыт, только ищет он древности, чтобы рассказать, как жили, чем занимались и что умели люди тысячи лет назад.

Наибольшее впечатление на Юру произвело то, что Дмитро Иванович ездил на верблюде по пустыне, искал и раскапывал древние селения. В здешних курганах — а это могилы вождей и воинов древних племен — находили сабли, наконечники копий и стрел и даже вполне хорошие луки, с которыми скифы охотились на зверей и сражались с врагами. Вот бы Юре такой лук! Об Аришиных проклятиях он уже забыл, но отец напомнил:

— А ты бы попросил прощения у Дмитро Ивановича, — посоветовал он.

Юра надулся и замолчал.

— Сам обидел человека, да какого, и еще смеешь обижаться? А я думал, ты уже научился владеть собой. Если ты человек мужественный, то обещай мне, как только приедет Дмитро Иванович, сразу же попросить у него прощение за грубость.

Юра глубоко вздохнул, но обещал.

Прошел и один день, и второй, и неделя. Алеша торопил с походом к горизонту, а Юра не хотел идти до приезда крестного.

3

Дмитро Иванович приехал через десять дней. Пока он здоровался со взрослыми, Юра успел спрятаться в детской, чтобы не просить прощения. Его звали, но он не откликался. К чаю он появился так, будто встретился с крестным впервые.

Дмитро Иванович сделал вид, что не заметил появления мальчика, и тот был рад этому.

А потом Юра осмелел и, желая напомнить о себе, спросил:

— А как зайцы?

— Не мешай! — строго приказал отец.

И тот сразу понял, почему к нему такое невнимание: отцу не удалось уговорить Бродского подарить в музей или продать «каминьци». Бродский так кичился этими «каминьцами», что даже не разрешил снять с них копии для музея.

Дмитро Иванович опечалился. Юре стало жалко его, всегда такого шумного, а теперь притихшего.

— Я попрошу прощения, — шепнул Юра после чая отцу, но тот даже не ответил.