Узнав, что у нас будет мальчик, я всё время стала уделять шитью детской одежды. Только работа с тканью помогает преодолеть беспокойство. Я сижу с детскими штанишками за швейной машинкой, когда меня с рёвом зовут вниз.

Одной рукой придерживая растущий живот, выключаю машинку и спускаюсь вниз. Дэвида нигде не видно.

— Да, Дэвид?

— В мой кабинет. Живо, — рявкает он.

Почти во всём доме темно. Несколько лампочек освещают коридор, проходящий через кухню к задней части дома. Уже поздно. Прислуга давно ушла. Миранда и Карло заняты тем, чем обычно занимаются в свободное время.

В тот момент, когда я вижу Дэвида, на меня накатывает ужас. Галстук от «Феррагамо», который был на нём сегодня утром, пропал. Первоклассный тёмно-синий пиджак лежит на диване у стены напротив его стола. Рукава рубашки закатаны до локтей. Черты лица искажены хмурым взглядом. Остановившись в дверях кабинета, жду приглашения войти. Я не заходила без разрешения Дэвида ни разу, кроме того случая, когда Алек втащил меня сюда.

Алек. Сердце сжимается. Всё это время я думала об одном. Я не могла избавиться от мук. Алек был прав насчёт меня. Я лишь отчаянно жажду получить любовь Дэвида. Я сама виновата в своих каждодневных страданиях. Сама заключила себя в клетку, когда приняла предложение Дэвида. Если бы только мне хватило смелости уйти от мужа. Если бы, если бы… Страх оставить ребёнка без финансовой поддержки отца очень силен. Я до отвращения слабая.

— Из-за той драмы, что ты устроила, я забыл про один момент.

Конечно, я прекрасно понимаю, к чему это относится. Пристыжено опускаю голову и жду, пока он продолжит. Нет смысла с ним спорить.

— Подойди ближе, Каролина. — Я покорно подхожу к столу.

— Поначалу я спрашивал себя, что Алеку Кристосу может быть нужно от такой примитивной девки. А потом я понял, что он хотел отхватить кусочек твоей тощей задницы. Боже, не удержалась и раздвинула ноги? Ты же замужем.

Я медленно поднимаю голову.

— Нет, Дэвид. У меня не было романа с Алеком. — Технически, в любом случае.

Дэвид усмехается.

— Кто, по-твоему, оплачивает твои звонки, Каролина? Лишь один человек мог звонить с неизвестного номера. Алек Кристос не даёт свой телефон всем подряд.

Я закусываю нижнюю губу и качаю головой. С чего я решила, что могу обмануть Дэвида? Он повсюду. Он всё знает.

Борясь с дрожью в голосе, смотрю ему в глаза, когда отвечаю:

— Мы с Алеком стали друзьями, это правда. Ничего не было, Дэвид. Мы лишь разговаривали о мелочах. Я рассказывала о платьях, которые шью.

— Предположим, я поверю в этот бред. Если он не пытался тебя поиметь, тогда объясни, почему вы разговаривали за закрытыми дверями? Он сочинял ложь про мой бизнес? — В яростном тоне Дэвида проскальзывает редкая уязвимость.

— Нет! — восклицаю я. Но тут вспоминаю отрывок того разговора. Алек сказал, будто Дэвид ведёт семейный бизнес ко дну. Что он имел в виду? Я не слышала, чтобы у «Морган Файненшл» были проблемы. Я морщу лоб, пытаясь вспомнить что-нибудь. — Это… Он хотел…

— Хватит! — рычит Дэвид. Он бьёт ладонями по столу, и я подпрыгиваю от неожиданности. Вдруг он оказывается на ногах и обходит стол. — Не делай из меня дурака, Каролина. Ты моя жена и будешь делать, как я скажу. Поняла? — Он хватает меня за плечи, пальцы больно впиваются в кожу.

— Да, — скулю я.

— Никаких больше звонков. Первым делом поедешь утром в магазин и купишь сим-карту с новым номером. Ты больше не посмотришь, не заговоришь, даже дышать не будешь рядом с Алеком Кристосом.

Я сдерживаю сардонический смешок. Дэвиду не о чем беспокоится. Алеку я не нужна. И я его не виню.

Дэвид резко отпускает меня, я отступаю на шаг.

— Уйди с глаз моих, — шипит он.

Оборачиваюсь, готовая сбежать. Дэвид рычит, когда я отступаю. Узнаю этот звук. Злость уничтожает последний кусочек человечности. Страх парализует меня. Пока комната не начинает кружиться, я могу думать только о том, как защитить дитя.

Слишком поздно.

Ладони врезаются в спину. И я лечу вперёд. Падаю, падаю, пока, наконец, не ударяюсь животом об угол стеклянного кофейного столика. Последнее, что я помню, как вою от боли.

Нет!

Комната погружается во тьму. 

Бип. Бип. Бип.

Кроме писка приборов в палате не раздаётся ни звука. Я одна. Совершенно одна. Внутри меня никто, напоминающий о красоте мира, не растёт. Не спрашивайте, откуда я знаю. Никто мне не сказал, я так чувствую. А точнее, чувствую пустоту. С тех пор как тест оказался положительным, я ощущала вес под сердцем, физический или какой-то ещё. То была жизнь моего ребёнка.

Вес пропал.

Я хочу выть от несправедливости, но ответственность за пустоту лежит только на мне. Что я сотворила с сыном? Беззащитный, беспомощный малыш мёртв, благодаря моей глупости.

Весь периметр подоконника и тумбочки занимают прекрасные цветы. Яркие цвета должны приободрить меня. Но на самом деле подобное отражение жизни лишает меня сил. Я, может, и проснулась, но не пришла в себя. Не ощущаю эмоций. Я ищу в себе признаки печали или скорби. Ситуация предполагает сильное отчаяние. Разумом я осознаю глубину потери. Но я ничего не чувствую.

Я мертва внутри.

Открывается дверь и в палату входит потрёпанный Дэвид.

— Ты очнулась, — спокойно произносит он, заметив мои открытые глаза.

Дотянувшись до пульта, я поднимаю спинку койки и сажусь. Дэвид нажимает на кнопку возле койки, вероятно, вызывая медсестру.

— Да. — Голос отражает внутреннее ощущение. От меня ничего не осталось.

— Ребёнок…

— Я знаю, — перебиваю я.

Дэвид сильнее хмурится.

— Что ты знаешь?

— Его нет.

Дэвид не реагирует. Может, он чувствует то же, что и я. Это многое бы объяснило.

— Почему ты ослушалась меня, Каролина? — резко спрашивает он. — Если бы не твоя глупость, этого бы не случилось. Ты всегда подводишь меня.

Обычно его гнев заставляет меня испытывать отвращение к себе.

Ничего не происходит. Я молчу.

В палату заходит медсестра в ярко-фиолетовом халате.

— Здравствуйте, миссис Морган. Как вы себя чувствуете?

— Опустошённой, — шепчу я, прекрасно понимая, что они с Дэвидом слышат меня. Меня не волнует, что они подумают. Медсестра сочувственно хмурится. Мне не нужно её сочувствие или жалость. Я хочу моего малыша. Хочу быть лучшей женщиной, более сильной, которой хватает смелости постоять за себя.

— Давайте проверим показатели. Доктор скоро придёт. — Медсестра начинает исследовать моё тело, Дэвид с тоской наблюдает за ней. Или, может, на самом деле он злится. Я никогда не умела различать его эмоции. С чего бы сейчас мне быть правой?

Когда приходит доктор, я отвечаю на вопросы машинально. Позволяю Дэвиду изображать заботливого мужа, держащего меня за руку. Он нежно целует меня в висок, словно и правда любит. Ерунда. Я узнаю, что смогу иметь детей в будущем, кроме этого малыша. Словно это должно меня утешить.

Мне нужен мой малыш. Мне нужен мой мальчик.

Когда дверь за врачами закрывается, я падаю на жёсткий матрас и закрываю глаза.

— Когда меня выпишут?

— Завтра, — грубо бросает Дэвид.

— Я хочу спать.

Если бы могла, обвинила бы во всём Дэвида. Но виновата я. Я могла уйти от него. Должна была бросить его. Я же осталась, даже когда узнала о его чудовищном характере. Я должна была защищать этого ребёнка, но вела себя эгоистично, так глупо. Я никогда не прощу себя.

С чего бы?

Наши дни

Кокс первым подходит к Дэвиду. Он хватает его за плечо мясистой лапой и заставляет остановиться.

— Ты чё творишь? — рявкает он.

Дэвид истерически смеётся. В глазах загораются маниакальные искры.

— Хватит притворяться. Хочу рассказать ей.

Латиноамериканец качает головой, бормоча под нос ругательства по-испански.