В этой «самой верующей нации» во всей очевидности проявился идейный, психологический, политический раскол, грозящей расколом страны в свете бесшабашной внешней политики фундаменталистов. «Полный вперед» — это девиз нынешней администрации, поскольку если они ослабят темп, то будут выглядеть очень глупо, а поражение позже кажется менее болезненным, чем крах сегодня».

Лучшие умы делают прискорбные выводы: американская нация «разделена Богом. Хотя все мы верим в религиозную свободу и почти никто не жаждет официально установленной религии, мы не можем прийти к согласию относительно вопроса, какими должны быть отношения между религией и правительством»[525].

Что таит будущее? Достаточно обратиться к таким известным авторам, как Сэмюэль Хантингтон и Патрик Бьюкенен, чтобы услышать стенания англосаксонских протестантов, еще недавно абсолютно владевших страной, а теперь печально глядящих на демографические показатели.

Растущая численность нехристианских религиозных меньшинств уводит в прошлое протестантскую идентичность «головной» Америки. Недалек тот час, когда протестанты, взятые в целом, не будут представлять собой большинства американского населения. А в более отдаленном будущем наступит время маргинализации потомков тех пуритан, которых мы долгое время представляли сутью Америки.

В страну приезжают, увы, не пуритане. Звучат предупреждения, что «дядя Сэм берет на себя адский риск, импортируя гигантскую диаспору в десятки миллионов граждан нации, столь радикально отличной от их собственной. Мы делаем фатальную ошибку... Наши дети пожнут последствия в виде балканизации страны и конца той Америки, которую мы знали»[526].

Признаки контрнаступления: ныне 72 процента американцев хотели бы сократить поток иммигрантов, а 89 процентов предпочли бы объявить английский язык официальным языком Соединенных Штатов. Американская элита не готова к таким действиям — она опасается вызвать гнев «неанглосаксов». Но часы истории стучат. Сэмюэл Хантингтон предупреждает: «Если ассимиляция не удастся, Соединенные Штаты окажутся разделенной страной, создающей все возможности для внутренней борьбы и последующего разъединения»[527].

За десятилетие 1990-х гг. население США увеличилось за счет иммиграции на более, чем 9 млн человек. Если в 1960 г. доля рожденных за пределами США граждан составляла относительно незначительные 5,4 процента, то к 2004 г. эта доля увеличилась до гораздо более весомых 11,5 процента[528]. Раньше большинство иммигрантов прибывало из европейских государств, имеющих сходную с американской культуру. Те иммигранты были готовы заплатить немалую «цену» за приобщение к американскому обществу — они хотели быть американцами. Они прибывали из разных стран — ни одна страна и ни один язык не были преобладающими среди иммигрантского потока. Они расселялись по всей широте огромной страны, не составляя заведомое большинство ни в одном крупном городе, ни в одном отдельно взятом штате. Те из них, кто не сумел приспособиться к американской реальности, возвращались в свои страны. Новая волна иммиграции в США отличается не только массовостью и своего рода неукротимостью, но и местом происхождения. На этот раз в своем большинстве иммигранты прибывает из Латинской Америки и Азии.

В отличие от прежних волн иммиграции, данная вовсе не гарантирует, что второе и третье поколения сольются в «плавильном тигле» — столь различны культуры новоприбывших. «Многие новоприбывшие американцы теперь (2004 г. — А.У.) не уверены в достоинствах главенствующей культуры и вместо приобщения к единому руслу предпочитают доктрину многообразия и равной ценности всех культур в Америке»[529]. Теперь иммигранты, замечает М. Уотерс, «не входят в индифферентную монолитную культуру, но скорее вливаются в сознательно плюралистическое общество, в котором существует множество субкультур, расовых и культурных идентичности»[530]. Пришельцы отныне выбирают среди конфессий ту, которая более всего соответствует их прежнему историческому и психологическому коду. Важнейшая особенность: они ныне могут ассимилироваться в американское общество, не ассимилируясь при этом в головную американскую религию. Определенно выделились испаноязычные иммигранты и мусульмане, вера которых отличается от других иммиграционных потоков. «Отмена школами, одной за другой, прежних преференций на заменяющие их на новые — протестантские, еврейские, мусульманские или католические — произойдет в свете того, что партикуляризм такого рода естественен для всех основных религий»[531].

Главное явление американской демографии — сокращение «неиспанского» белого населения в США, которое составляло 75,6 процента всего населения в 1990 г. и 69,1 процента в 2000 г. В Калифорнии, на Гавайях, в Нью-Мексико и в округе Колумбия они уже являют собой меньшинство населения. Особенно ощутимо ослабление позиций этого отряда населения в крупных городах. В 1990 г. белые-немексиканцы были меньшинством в 30 из 100 крупнейших американских городов. В 2000 г. они были меньшинством уже в 48 из 100 крупнейших городов и составляли всего 44 процента населения этих городов. Демографы предсказывают, что к 2040 г. белые неиспаноязычные будут меньшинством среди всех американцев. Зато растет ныне сорокамиллионное испаноязычное сообщество, твердо придерживающееся католицизма. Католическая страна менее терпима к иным религиям — посмотрите на Польшу.

Реакция Америки

Между концом 1918 г. и 7 декабря 1941 г. большинство американцев считали наиболее приемлемой политикой изоляцию. Пусть Гитлер овладевает Европой, Америка сильна в своей континентальной крепости. Лишь немногие наравне с президентом Франклином Рузвельтом считали, что американцам в будущем все же придется сражаться с нацизмом, поскольку американская культура не сможет выжить в мире, где господствует нацизм.

Сможет ли Америка жить в мире, где основные правила диктует радикальный ислам? «Экзистенциальное одиночество», несомненно, негативно подействует на Соединенные Штаты. Изоляция никогда не содействовала ни внутреннему прогрессу, ни внешнему усилению внимания. Америка станет значительно более параноидальной, духовно деформированной. Речь зайдет о выживании, а это всегда воспринимается болезненно — если даже Америке, используя ее колоссальный потенциал, удастся ограничить потери и отбиться от сил радикального исламизма. Новый мир заставит Соединенные Штаты обратиться вовнутрь, к внутренним нуждам. «Война с террором» примет значительно более широкий характер, потому что опасность будет таиться не в отдельных взрывах и ограниченном ущербе, а в явлениях более широкого характера.

Перед Америкой во всей остроте встанут проблемы общенационального характера — новый характер иммиграционного давления на США, культурная агрессия, конфликт чрезвычайно отличных между собой ценностей, религий, жизненных стилей. И война будет иметь особенный характер, весьма далекий от Второй мировой войны и даже от конвенциональных конфликтов в Афганистане и Ираке. За последнюю четверть века Америка вела войны против переедания, рака, бедности, наркотиков и т.п. Слово «война» потеряло свой прежний смысл.

Многое поставило американцев в состояние ступора, так как в стране адвокатов так и не было сделано определение того вызова, который явственно приближается к Штатам. Клише «Война с террором» у многих американцев уже вызывает циничное отношение. Объявить войну терроризму? Это потребует изменения Конституции, поскольку такая война не похожа на прежние войны, которые вела Америка.

Американские военные называют ведомую ныне в долине Тигра и Евфрата войну войной «четвертого поколения», в которой «боевые действия разбросаны и неясно очерчены, различие между миром и войной размыто до крайности. Военные действия будут вестись нелинейно — возможно, до точки отсутствия четко очерченных битв или фронтов. Различия между «гражданским» и «военным» исчезнут. Военные действия будут вестись по всей глубине фронта участников, включая само общество — как культурное, а не чисто физическое понятие»[532].