Великая коалиция Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании после нескольких лет отчаянной борьбы одержала верх над союзом Германии, Японии и Италии. Обе стороны мобилизовали огромные ресурсы, но антигитлеровская коалиция превзошла своих противников в материальном отношении и, главное, в решимости и готовности пойти на любые жертвы ради защиты своей национальной свободы. Обращение к статистике сразу же показывает, чей индустриально-научный потенциал оказался выше, чьи ученые и рабочие сумели быстрее и убедительнее создать предпосылки в индустриальной войне, в войне моторов и огневой мощи.
Но для окончательной демонстрации своих преимуществ коалиции требовалось время, а его-то и не хватало в мобильных операциях Второй мировой войны, на которой в течение нескольких дней в боевые операции оказывались задействованными огромные люде кие ресурсы. Поэтому, несмотря на общий превосходящий потенциал, союз Москвы, Вашингтона и Лондона в первой половине войны пережил несколько критических фаз, когда чаша весов могла склониться в противоположную сторону. Ради исторической истины отметим, что подобное стечение обстоятельств происходило не на западных или тихоокеанских фронтах. Судьба Запада решалась в центре России.
Красная Армия, выйдя из страшных подвалов Сталинграда, обрела не только новое дыхание, ной новый внешний вид.
Гвардия получила особый знак. Офицеры надели новые кителя с золотыми погонами, те самые погоны, которые революционные солдаты 1917 г. срывали с офицеров русской армии. Единоначалие в войсках уже было введено 9 октября. Осененные знаменами своей истории, полки и дивизии связали воедино историю и современность, дали солдату и офицеру чувство гордости за тех, кто создавал нашу державу, кто творил нашу культуру, кто породил гениев во всех проявлениях человеческого духа.
Иностранные наблюдатели — доброжелатели и недруги — начинают писать о стране и армии по-новому, иначе оценивая то, что части из них казалось «колоссом на глиняных ногах». Несимпатизирующий Курцио Малапарте: «Посмотрите на этих мертвых, на этих погибших татар, на убитых русских. Это новые тела... только что доставленные с великих строек пятилетки. Посмотрите, как сияют их глаза. Обратите внимание на их низкие лбы, на их толстые губы. Они что, крестьяне? Рабочие? Да они рабочие — специалисты, ударники... Они символизируют собой новую расу, эти тела убитых рабочих в индустриальной войне». Армия 1914—1917 гг. была, несомненно, армией крестьян. К эпохе изобретения индустриальных способов борьбы — танки, самолеты — Россия породила поколение своих граждан, способных справиться с современной техникой. Их судьба была тяжелой, но они сохранили доблести отцов и прадедов: упорство, мужество, беспредельную жертвенность, фаталистическую небоязнь смерти. И добавили новые черты — владение техникой, самостоятельный расчет, ориентация в большом и малом мире». Без этого Сталинград вошел бы в германскую, а не в нашу историю. Английский историк А. Кларк отмечает, что «начиная с этого времени Красная Армия владела инициативой, и, хотя немцы еще старались во многих случаях (и преуспевая в ряде этих операций) изменить баланс сил, их усилия могли иметь лишь тактический успех. Начиная с ноября 1942 г. позиция вермахта на Востоке была в фундаментальном смысле оборонительной»[127].
Германия была ориентирована нацистской пропагандой на «лишь слегка затянувшийся» блицкриг. Берлин решил завоевать Запад и Восток одним махом, не готовя адекватные силы. И только после поражения под Москвой, фактически потеряв два года, Шпеер начинает налаживать организованную силу среднеевропейского гиганта — по нарастающей до конца 1944 г.
Нацисты сами навязали Советскому Союзу войну на истребление. Красная Армия набирала мастерства с каждым месяцам, а вермахт параллельно терял уверенность в своих вождях, приведших элитную армию на волжские утесы и замершую в упоении, — именно тогда, когда ощущение смысла, цели стало фактором решающего значения. Весь многолетний опыт, впитанный немцами с августа 1914 г. — гибели армии Самсонова — и до высокомерного Брест-Литовска, где генерал Гофман продиктовал России карфагенский мир, убеждал население Германии, что эти азиатские недочеловеки просто неспособны ни на что перед тевтонской изобретательностью и эффективностью. Тем сильнее был эффект советского Танненберга — Сталинграда, где новоиспеченному германскому фельдмаршалу не хватило даже человеческого мужества Самсонова.
Весы истории в последний раз заколебались близ деревни Прохоровка, где 12 июля 1943 г. вермахт дал свой последний наступательный бой. 18 часов длилась невиданная танковая битва, когда военное счастье переходило с одной стороны на другую много раз. За полночь семьсот танков застыли в самом необычном виде, с башнями и без оных. В русской степи стояли остовы трехсот немецких танков, и среди них были семьдесят «Тигров». Между ними искореженными лежали 88 орудий, 300 грузовиков и сотни, тысячи солдат. Наши танкисты гибли нещадно, но немцы уже никогда не пробовали испытать советские танки на мужество в непосредственном танковом столкновении. Немцы решили не продолжать лобовое столкновение. Наступательная фаза войны на Восточном фронте для вермахта окончилась. И в наступление на всех фронтах перешла антигитлеровская коалиция, союз СССР с США и Великобританией. Вплоть до Берлина и Эльбы, вплоть до Маньчжурии и крейсера «Миссури».
Надо отдавать себе ясный отчет в том, что идеология нацистской Германии и Советской России не имели между собой ничего общего. Первая основывалась на экзальтированном, фанатичном национализме. Вторая — на социальном восстании масс. Немецкого школьника учили, что мировая культура и наука происходят от германского корня, что «Германия превыше всего», и задачей живущего поколения является обеспечить ей самое лучшее место под солнцем. Советские школьники учили наизусть Гете и Шиллера, их воспитывали в безусловном уважении к великой германской культуре и науке. Невозможно представить себе советского учителя, который возвещал бы органическое превосходство советского народа над прочими. При любом отношении к социализму невозможно опровергнуть тот факт, что он не провозглашал национальной исключительности, не ставил соседние народы рангом ниже, не взывал к темным инстинктам крови, не порождал спесивого высокомерия. В годы отчаянной битвы за спасение страны от вторгшегося в нее врага в России издавали немецких мыслителей и поэтов. Пытаться сегодня поставить знак равенства между двумя полярными системами ценностей можно, лишь предавая историческую истину в пользу политической злобы дня.
Запад шел своим путем. Здесь после 1944 г. выделились США. В Вашингтоне полагали, что подъем левых сил в Италии, Франции, Бельгии — да и повсюду в Западной Европе — происходит не без помощи Москвы. И это в условиях введенного американцами военного положения! Что же будет, когда военное положение будет снято и право голосования возвращено? Англичане считали, что во Франции они нашли ответ в лице де Голля, но американцам этот националистический, с их точки зрения, ответ не нравился. В конечном счете здесь, размышляли американские стратеги, повсюду к власти придут левые. В Греции англичане не могут вечно полагаться на силу. (Англичане полностью оценили пассивность Советского Союза в Греции, но американцы ее не чувствовали и не могли оценить.) Новый гегемон думал так: «старый порядок» так или иначе в Европе пойдет на историческое дно, и новый лидер мира не хотел, чтобы у него сразу же появились соперники.
Американцы стали подозрительными. Теперь они считали русских ответственными за каждую резкую статью в местной прессе, за забастовку, за пикет или демонстрацию. В каждой голодной толпе они начинали видеть «руку Москвы». Вашингтон считал, что, если бы не Москва, он смог бы просто продиктовать малым европейским народам оптимальный для них порядок. Американцам не приходило в голову, что не Москва начинает раздел Европы; что именно приказы западных держав, их жесткая политическая линия подталкивают Советский Союз действовать аналогично.