Набиру и право на жизнь получал лишь один из двух. И я готов был пойти на любые ухищрения, чтобы им оказался именно Вилдор.

Как же он распорядится первой, отданной в его Право жизнью, мне было все равно.

Даже если бы мне пришлось умереть в тот день от его руки… для меня это стало бы счастьем.

Своему другу, который немедленно становился моим соперником, о своем выборе испытания я сказал еще до того, как Совет наставников высказал свое мнение на этот счет. И каким оно будет, сомнений у меня не было — такое противостояние между послушниками только приветствовалось. А голос одного Тинира, который был против жертв там, где без них можно было бы обойтись, не мог ничего изменить.

О том, что стояло за такой позицией, я узнал значительно позже. Но будь это даже по-другому, от своих намерений я вряд ли бы отказался.

Вилдор же… просто молча кивнул, принимая мои слова к сведению и предложил пойти размяться с мечами.

И по безразличию, мелькнувшему в его глазах, я предположил самое худшее для себя — возможность того, что победу зачтут обоим, тем самым нарушив мои планы. И чем ближе был день испытаний, тем более вероятным мне казался такой исход. Не было ни одного предмета, ни одного единоборства, где бы один из нас мог уступить другому.

То утро было промозглым и дождливым. Когда добрались до площадки с мечами, мы мало напоминали тех изысканных юношей, которыми начинали свой путь. Наши ладони одновременно обняли рукояти мечей и мы встали напротив друг друга, готовясь к первой схватке, победой в которой была не только жизнь, но и Честь.

Тот бой показался мне вечностью. Любая моя попытка подставиться под его удар заканчивалась одинаково — ему удавалось в последний момент отвести клинок от моего тела. И это все более и более убеждало меня в том, что он собирался надеть набиру на нас обоих. Видя за моим стремлением сразиться с ним, лишь желание доказать себе, ему, что из нас двоих сильнее именно я и доказывая мне своим благородством, что это далеко не так.

Разве мог он допустить хотя бы мысль о том, что мне нужно совершенно иное.

Я уже видел, как поднимается со своего места наставник, собираясь остановить бой и… Вилдор лишь на мгновение отвел взгляд, проследив за моим, и его меч оставил кровавую полосу на моем плече….

— Почему он это сделал? — госпожа Лера была вынуждена повторить свой вопрос, настолько я ушел в воспоминания.

С того времени прошло значительно больше двух тысяч лет, а то, как я опал на колено, под опущенной головой пряча свой торжествующий взгляд, до сих пор видится мне очень ясно.

— Назвав меня своим слугой, Ялтар Вилдор спас мне жизнь, — спокойно, но так, чтобы не оттолкнуть бесстрастностью сказал я. Мысленно давая системам команду переключить контроль на меня.

Не думаю, что она удовлетворится таким ответом, а давать Вилдору основания заподозрить меня в манипулировании им, мне не хотелось. Потому что итог этого был мне заранее известен — он не медля ни мгновения поставит точку в моей жизни. И хотя я, как и прежде, не боялся уйти в Пустоту от его руки, каждый день рядом с ним был для меня ценен.

— Он сказал, что мог удержать удар, но не стал этого делать, — в ее взгляде было смущение.

И я догадывался, что было тому причиной: она была уверена, что Вилдор нас в этот момент слушает. Впрочем, его трактовка тех событий тоже не способствовала тому, чтобы ощущать в себе спокойствие. Тем более что госпожу все более и более тянуло к Ялтару. И вряд ли дело было лишь в том, что ее душа начала осознавать их связь.

Просто… они удивительно подходили друг другу. И он был настолько же сильным снаружи, насколько чутким и трепетным внутри, а она… напоминала легкий весенний ветерок, будучи предвестницей бури.

— Ему легче думать так, чем смириться с тем, что ради него кто-то готов на все. Даже на бесчестье.

Лера вскинула ресницы, в очередной раз потрясая меня пронзительной голубизной своих глаз, напоминающих бескрайнее небо в обрамлении золотого сияния солнца. Не знаю, как воспринимал госпожу Вилдор, но при всей схожести ее с Единственной, она была совершенной другой. И не только внешне. Встреться ему две тысячи лет тому назад именно принцесса, все могло бы быть иначе.

Хотя… разве можно что-то говорить об этом сейчас.

Я был в том набеге вместе с ним и видел, как его случайный взгляд упал на дочь вождя племени, к тому моменту почти полностью истребленного. Он не остановился ни на миг, но по тому, как на мгновение сбился ритм его движения, я ощутил, что произошло нечто особенное, способное лишить его той уверенности, что не просто была ему присуща — он сам ею был.

Уже позже я пытался понять, как это существо — дикарка, смогла покорить сердце бесстрастного воина. И… не находил ответа, посчитав, что зная лишь силу, мы не подозреваем о коварстве слабости. А та юная девушка была слаба, несмотря на то, что визжала и царапалась как дикая кошка.

— Ты не боишься, что он тебя услышит?

Я знал, какой вопрос она хочет, но не решается мне задать, ощущая внимание контролирующих систем и не догадываясь об уровнях их управления. И мне предстояло сделать выбор: услышать его и дать ответ, уже не себе, а ей или… продолжать оставаться один на один с тем, что уже столь долго и так принадлежит только мне. Нельзя сказать, что меня это тяготило, но… мне всегда хотелось, чтобы хоть кто-то мог меня понять.

— Он предпочитает не интересоваться тем, что здесь происходит, — ее густые ресницы взлетели вверх от испытанного удивления. Но прежде чем она успела до конца осознать мои слова, я посчитал нужным сказать и обо всем остальном. Стараясь при этом, чтобы мой голос звучал как можно нейтральнее. — Система настроена на параметры опасности и сейчас находится под моим контролем.

Прекрасно осознавая, что в этот момент я переставал быть для нее только слугой, буквально подтверждая ее подозрения о том, что я, к тому же, и соглядатай. Но и давая понять, что спокойно восприму ее интерес к себе, надеясь при этом, что она правильно поймет и мои слова, и мои интонации.

— Тогда мне остается спросить, зачем ты это сделал?

Она чуть двинулась в кресле в котором сидела, забравшись в него с ногами и ее волосы брызнули искрами в льющемся из окна свете, создав вокруг ее головы сверкающий ореол.

У Таси волосы были более темными, больше похожими на бронзу и… гладкими. Да и цвет глаз больше напоминал морскую гладь, чем небо. Но… они все равно были удивительно похожи и все несовпадения лишь больше подчеркивали схожесть.

Она терпеливо ждала моего ответа, не торопя ни словом, ни взглядом. Даже ее дыхание словно растворилось в тишине, не мешая литься моим мыслям.

Вот только… как сложно оказалось облечь в словесную форму то, чем живет не разум, а душа. Чем наполнено сердце, а не мысли. Что можно выразить, лишь опустившись на колено и отдав себя на волю того кто, причиняя боль, одаривает своей милостью.

И как бы я ни хотел объяснить ей все это… вряд ли она могла до конца это осознать. Она принадлежала другому миру, в котором что-то было проще, а что-то, возможно, не менее сложным.

— Когда я увидел его впервые, понял, что он — моя жизнь. А жизнь без него для меня страшнее Пустоты Хаоса. У меня был выбор… и я выбрал то, что для меня было ценнее, чем моя Честь.

Я не смотрел на Леру, пока говорил. Мой взгляд, так же как и моя память были очень далеко отсюда, скользя из далекого прошлого, перебирая дни и события, лица, слова, встречи, схватки. Видя в них себя, Вилдора…

Его бесстрастные глаза, за выжженной пустошью которых, то скрывалась неутоленная ярость, то стонала лопнувшей раной горечь….

Как он смотрел в глаза своей матери, умоляя ее взглядом не позволить отцу взять на свое ложе его Единственную, и как надежда сменилась ужасом, когда она молча вышла за дверь, давая свое молчаливое согласие…

Как кинжал, мирно покоящийся сейчас в ножнах на поясе у госпожи, вонзился в грудь любимой им женщины, за мгновение до того, как окутавший новорожденную Асию Хаос добрался до ее души…