И сегодня выйдет иная панна замуж и сделается наседка-наседкой, всего-то у нее много, а она знай под себя подгребает: ну, клуша, да и только!

У второй повадки, как у утки; доберется эта утка до кучки ячменя и всю ее переворошит снизу доверху.

Третья — гогочет, как гусыня.

У четвертой — нрав овечий, она спокойна и тиха, словно овечка.

А пятая похожа на медведицу: спросишь ее о чем-нибудь, а она так и зарычит в ответ, как медведь.

Шестая же пошла от той змеи. И лжива-то, как змея, и кругом у нее одно притворство. Ей бы только укусить либо поссорить кого-нибудь…

А седьмая? Седьмая и должна быть настоящей женой, у нее Евин характер. Но, по правде сказать, и она не настоящая, потому что Адам с Евой жили вместе больше трехсот лет и тоже раз повздорили друг с другом. Тогда Ева оставила Адама, ушла от него навсегда. Так и теперь ее дочери оставляют своих мужей и уходят с другими.

Весной ласточки прилетают из чужих краев и видят пустые амбары.

— Когда мы отправлялись в путь, амбары были битком набиты, а теперь в них нет ничего! Кто тут хозяйничал? — спрашивают они воробья. А воробей скачет по балке:

— Это я, это я, это я!

Ласточки поднимают крик:

— Вилами его, вилами его, ах, он негодник, чтоб ему пусто было!

Слетятся воробьи на спелые колосья пшеницы и начнут чирикать:

— Чиу-чви, чиу-чви, чиу-чви… — Словно быстро-быстро друг с другом разговор ведут: — Поспела панская пшеница! Жать пора! Жать пора!

А потом станут ее делить, приговаривать:

— Мне чет, тебе нечет, мне чет, тебе нечет…

Любят воробьи поболтать между собой:

— Видишь у ксендза на поле пшеницу?

— Вижу!

— Видишь?

— Вижу!

— Видишь?

— Вижу! Ким-ким-ким-ким. (Будто по-еврейски: «Иди, иди, иди — полакомимся пшеничкой!»).

Сын однажды настрелял много воробьев. Отец ему говорит:

— Ну, если ты и завтра столько же набьешь (а было это в канун праздника святого Идзия), я за каждого воробья дам тебе по дукату.

На следующий день с раннего утра пошел сын на гумно, насыпал свежей мякины и ждет. Нет воробьев! Подсыпал он тогда пшенички, воробьи все не летят. Приходит сын обедать, отец спрашивает:

— Что, много настрелял?

Сын отвечает:

— Ни одного.

И тут отец рассказал ему такую притчу:

— В праздник святого Идзия, первого сентября, черт меряет воробьев четвертью, и тех, что останутся поверх четверти, выпускает на волю, а тех, что в четверти оказались, ссыпает в ад. Делает он это для того, чтобы на земле не развелось воробьев больше положенного.

Такая притча о воробьях возникла вот почему: об эту пору у хозяйственных строений почти не видно воробьев.

Сотворил пан бог землю, всех зверей, и увидел он, что очень уж много наплодил змей, червей и прочей твари. Спустился бог на землю и упрятал всю эту почисть в огромный мешок. Потом позвал слугу Войтека и велел бросить мешок в глубокое море, да только строго-настрого запретил заглядывать внутрь.

Войтек, мужик худой, с длинным носом, был толковый малый, и ему ничего не стоило исполнить божье приказание. Взвалил он торбу на плечи и, не тратя времени даром, отправился в путь-дорогу. Тяжела была ноша, а путь долог, и Войтеку захотелось передохнуть.

А пока отдыхал, его все время так и подмывало заглянуть в мешок. И мужик-таки не утерпел, заглянул. Едва успел он развязать мешок, как вся нечисть поползла оттуда в разные стороны.

Одни удрали в море, другие расползлись по земле, а третьи поднялись в воздух. Страшно стало Войтеку: очень уж провинился он перед богом; стал тут бедняга догонять и хватать гадов. Да только все понапрасну. Не успевал он одного засунуть в мешок, как трое других вылезали обратно.

Войтек покалечил себе ноги, в кровь изодрал руки, а все без толку. Что ему оставалось делать? Одно только — вернуться обратно.

И вот грязный, сгорбленный, уныло повесив нос, пришел он к богу. В это время пан бог был занят каким-то новым делом и ворошил горящие поленья. Как узнал он, что натворил любопытный слуга, рассердился страшно и закричал на Войтека:

— Как? Ты распустил всю эту мерзость? Так знай же, теперь и ты и твои потомки будете собирать ее, съедать и очищать от нее землю.

И как запустит в Войтека горящей головней! Мужик едва успел отскочить в сторону, так что огонь чуть-чуть опалил ему бок.

Превратился тут слуга в большую неуклюжую птицу. Вместо носа у него вырос длинный клюв, а на том месте, куда попала головня, осталось большое черное пятно.

С той поры аисты собирают старательно жаб, ящериц, ужей и червей — все, что распустил по земле их любопытный предок.

Вот почему и сейчас еще можно слышать, как люди называют аиста Войтеком.

Наделял бог Адама всякими злаками для посева: вот это — людям, это — скоту… А нечистый тут как тут. И видит, что для них, чертей, ничего у бога не приготовлено. Вот он и попросил для своей братии хоть что-нибудь. У бога же к тому времени оставались только репа и овес. «Э, ладно, — думает бог. — Много ли проку в репе да овсе?»

— Тебе будет репа и овес.

Чтобы не забыть, черт стал повторять про себя:

— Репа и овес, репа и овес…

И пошел прочь. Но святой Мартин пожалел, что репа и овес достались нечистым. Пусть не много пользы от овса да репы, а все же и они могут пригодиться людям.

Крикнул святой Мартин в сердцах на черта, тот и позабыл с перепугу, что ему бог дал. Спрашивает у святого Мартина, а тот отвечает:

— Репей и осот.

Обрадовался чертяка:

— Ага, верно, верно! Репей и осот!

И всегда с той поры среди хлебов сеет черт осот, а у домов, где люди сажают картошку да капусту, черт сажает репей.

Порой слышишь, как люди говорят, качая головой:

— Завистливому и жадному не бывать на небе!

Есть еще и такое присловье:

— Скуп, как Петрова мать.

В пословицах всегда скрыта какая-нибудь мудрость, однако со временем эта мудрость забывается. Не каждый, например, слышал о матери святого Петра. Библия о ней не упоминает, между тем существует легенда, некогда всем известная, которую стоит припомнить.

Святой Петр, как самый старший из апостолов, находился в большой чести у пана Исуса и за праведную жизнь был взят на небо. Зато мать его ничем не походила на сына. За всю свою жизнь она никому не сказала доброго слова, и ни один бедняк не дождался от нее помощи. По всякому поводу Петрова мать клялась и божилась. Вот почему после смерти черти потащили ее душу прямо в ад.

Святой Петр, занимавший должность небесного ключаря, был примерным сыном и очень убивался, что его родная мать, хоть и была она большой грешницей, очутилась в одной компании с душами, осужденными на вечные муки. Он стал горячо просить пана Исуса вызволить мать из чертовых лап.

— Как же я ее вызволю, — отвечал пан Исус, — если злости в ней больше, чем костей? Нашелся бы в ее жизни хоть один добрый поступок, за него можно бы, пожалуй, извлечь душу твоей матери из адской бездны.