Поклонился черт и говорит:

— Добрый день, господь бог.

— Здравствуй, черт.

— Скажи мне, господи, почему это я тебя господином величаю, а ты меня просто чертом называешь?

Отвечает ему бог:

— Видишь ли, я всем господин, потому что дал людям добро, ты же вечно козни строишь, глаза бы людей на тебя не смотрели.

Так шли они, шли, разговаривали, вдруг видят: пасется на лугу корова.

Обрадовался лукавый:

— А давай-ка посмотрим, как эта тварь нас встретит.

Согласился бог:

— Ладно, ступай ты к корове первый, увидим, что она с тобою сделает.

Подошел черт к буренушке поближе, наставила она рога, вот-вот бодаться начнет.

Просиял добрый бог:

— Ну, видишь, чертов сын, корова — и та тебя не любит.

Отвечает ему черт:

— Теперь, боже, твоя очередь, ты к корове подойди, интересно, как она тебя встретит.

Приблизился господь бог к животному, увидела его бедная корова, испугалась божьего сияния. Бросилась бежать со всех ног, со страха дороги не разбирая, и попала в овраг. А на дне оврага была топь, никак корове оттуда не выбраться.

Тут дьявол и говорит:

— Что же ты, господи, наделал, как теперь нам быть?

На счастье, увидал корову в овраге пастух, побежал он в деревню, позвал хозяина. Прибежал хозяин коровы, давай ругаться:

— И какой тебя черт туда занес?

Услышал нечистый, обиделся:

— Справедливо ли это, боже: ты скотину в овраг загнал, а ругают меня?

Пошел мужик за помощью, самому ему было не справиться. Сошлись соседи, кричат, галдят, руками машут, а в грязь никому лезть не хочется.

Надоело дьяволу без дела стоять.

— Не говорил ли я тебе, господи, что черт сильнее тебя? Теперь смотри.

Пошел нечистый и помог мужику корову из оврага вытащить.

Обрадовались тут люди, давай благодарить:

— Вот, слава богу, помог нам.

Улыбнулся тогда лукавый и сказал всевышнему:

— Ты уж прости людям, господи, не ведают часто они, что творят.

Жил один мужик очень бедно, а были у него жена и семеро детей. И вот однажды нечего было есть в его доме, пошел он в костел и стал просить бога послать ему что-нибудь, а сам подумал, что если уж бог не поможет, то придется пойти и украсть.

Молится крестьянин и вдруг слышит позади себя чьи-то шаги. Оглянулся он и видит: стоит у амвона человек, одетый во все черное. Наклонился черный, отодвинул каменную плиту, что-то из-под пола вытащил и воскликнул:

— Флорек, все твое, только дырявый мешок мой!

Потряс он мешок, посыпалось оттуда золото. Обрадовался мужик, собрал деньги и пошел домой. По дороге купил детям подарки, себе сермягу. Увидели злые люди, что завелись у бедного крестьянина деньги, пошли к пану и наговорили ему, что украл Флорек у него золотые. Забрал богач у холопа все золото, а его, беднягу, приказал посадить в яму. Ночью пришел к пану черт, взял да и отнес его на высокую липу, а сам остался под деревом.

Проснулся богач, испугался, давай кричать;

— Господи, где я?

Отвечает ему нечистый:

— Ты сидишь так же высоко, как Флорек глубоко. Вспомни-ка, свои ли ты деньги у него взял, за что ты его в яму посадил?

Затрясся богач, пообещал все вернуть крестьянину, да еще и двадцать ренских прибавить, только бы снял его нечистый с липы.

Отнес черт пана домой, а наутро позвал богач Флорека к себе и отдал ему все деньги, да еще и двадцать ренских дал в придачу.

Приземистые сосны с чуть розоватыми стволами покачивались на пригорке. Сучья их сплелись, точно сосны обнялись в горе. Нижние ветки, сухие, совсем голые, торчали в разные стороны. Под одним таким большим корявым деревом стоял батрак Янюрек и распутывал веревку. Глаза его жалобно смотрели прямо перед собой, а руки дрожали и не могли завязать петлю.

— Не хочется, ох, как не хочется мне расставаться с жизнью, — бормотал он чуть слышно. — Жаль покидать белый свет, оставлять жену и детей… Да что поделаешь, камни есть не будешь, семью ими не прокормишь…

— Да ты никак вешаться хочешь? — закричал вдруг старый лесной чертушка Ярошек, просунув сквозь густой кустарник свой рогатый лоб.

— Эх, хотеть не хочу, а приходится, — вздохнул крестьянин. — Приготовился умирать.

— Знать, бедность тебя заела?

— Не так бедность, как «добрый» хозяин.

— Что, обидел?

— Скорее помог. С его-то благодеяний все и началось.

— Ничего не пойму, несешь какой-то вздор.

— Понял бы, кабы попробовал его доброту на собственной шкуре.

— Нет уж, лучше, видно, не пробовать. Это не сладость, если потом от нее горько становится. Так что же все-таки тебя мучает?

— Расскажи я все, ты ведь только руками разведешь, а мне воспоминания пуще душу разбередят.

— Как знать? Может, смогу я твоему горю помочь.

— Нечистый и помощь… Совсем так, как если бы надумали поженить воду с огнем.

— Ну и маловер же ты, как я посмотрю.

— Как же я тебе могу поверить? Ведь хозяин, который мне петлю на шею накинул, сделал это, наверно, не без бесовской помощи.

— Черт черту рознь.

— Э-э, да, пожалуй, тем только и отличаются они, что у одного рога подлиннее, а у другого покороче.

— Плетешь языком, скоро уж моего терпения не хватит. Что ни слово, то оскорбление. Скажи мне наконец толком, что там у тебя стряслось?

Уселись они под сосной, мужик — на одном пне, чертушка — на другом. Ветер шумел в верхушках деревьев, трещали кузнечики в траве, стрекотали синицы.

А Янюрек рассказывал:

— Взял я у хозяина деньги в долг, иначе было не прожить. Работы нет, земли нет, дома своего — и то нет. С утра до вечера гнул я спину на хозяйском ноле. Солнце меня с косою на работе встречало, ночь провожала. Заработка никакого, зато детей как галчат. Что ни год, то рот. А тут, будто этого мне только и недоставало, одолели болезни. И в боку колет, и в спине колет, и черт знает где не болит. От слабости руки не подымаются, а работы благодетель наваливает все больше и больше. Голод покоя не дает, объедками с барского стола сыт не будешь. На те деньги, что в долг брал, проценты наросли. Хозяин кривится, косо на меня смотрит. А сегодня взял да и выложил, что у него на душе. Сказал, что не даст больше муки и чтоб убирался я из его дома на все четыре стороны. Давай тут дети плакать, жена причитать. В отчаянии схватил я веревку и приплелся в лес. Не работник я, так и грешно мне у семьи кусок отнимать. Скорей люди их пожалеют, если меня не станет.

С этими словами он стал было опять трясущимися руками завязывать петлю. Сучок торчал невысоко над его головой, можно было расстаться с жизнью, не карабкаясь на дерево.

Да только, видно, не судьба. Положил Ярошек лапу с длинными когтями на веревку, посмотрел Янюрек на него: по щекам черта бежали слезы. Потягивал он носом, казалось, что вот-вот заблеет, как молодая коза.

— Иди-ка ты, куда шел, — вздохнул крестьянин, — мне и так тошно, а тут еще ты…

— Послушай, я без тебя отсюда не уйду.

— И куда же ты меня отведешь, благодетель? Ведь и так я рано или поздно, а все равно попаду к тебе в ад.

— А речь как раз идет о том, чтобы ты не очень спешил туда.

— Думаешь, что сможешь помочь?

— Пожалуй, да… Жаль мне твою детвору. Настряпал ты их здесь, на грешной земле, столько же, сколько и я там у себя в пекле.

— Знать, не обошла нас судьба, раз детьми наделила.

— Ну, идем, что ли.

Завел Ярошек мужика в глухую лесную чащу. В такие дебри, где птица не пролетит, мышь не пробежит. Янюрек, когда опомнился, понять не мог, как пробрались они сквозь заросли и кусты. Должно быть, без чертовых штучек тут не обошлось. Остановились они под дикою грушею, росла она посреди поляны, и груш на ней было больше, чем листьев. Застучал об землю чертушка копытом — тук-тук, закричал по-петушиному — ку-ка-ре-ку!