— Валите его!!! — орал кто-то, срываясь на визг, у ворот. — Разнесёт всё к хуям!!!

Грохот ружейных выстрелов потонул в леденящем кровь рёве.

— Бля!!! Стреляй-стреляй!!!

В стену ближней ко мне избы ударилось тело. Ударилось так, будто это был не рослый мужик под сто кило весом, а кошка, которую ухватили за хвост и швырнули, предварительно как следует раскрутив. Оно с хрустом втемяшилось спиной в бревно и, зависнув на мгновение, рухнуло бесформенной грудой окровавленного тряпья. Из окон жахнул залп. Медведь взвыл и бросился за угол. А я метнулся к крыльцу, надеясь застать обороняющихся врасплох и, если повезёт, отыскать пожитки Ткача. Но не тут-то было. Врасплох оказался захвачен я сам и — вот уж от кого не ожидал такой подлости — ни кем-нибудь, а братом-мутантом, за свободу которого так отчаянно боролся в тот самый момент. Горбатая колченогая тварина с "дублёной" шкурой, откуда ни возьмись, появилась на крыше амбара и, в один прыжок махнув не меньше пяти метров, преградила мне путь.

— А ну свали, — поднял я ружьё. — Не до тебя.

Но неблагодарная скотина только пригнулась к земле и сместилась левее, явно улучая момент для атаки. Воспитания ей, конечно, недоставало, да и с этическими нормами наблюдались проблемы, однако, в реакции было никак не отказать. Едва спусковой крючок выбрал ход, тварь метнулась вправо, да так резко, будто и не двигалась только что в противоположном направлении. Вместо фонтана крови из пробитого мяса, пуля извлекла лишь струю грязи из продырявленной земли. В тот же миг тварь бросилась на меня. Накативший раж погрузил мир в вязкую патоку. Дымящаяся гильза вылетела из окна ствольной коробки, когда между мной и находящейся в прыжке тварью оставалось не больше двух метров. Цевьё пошло вперёд, увлекая за собою затвор, толкающий в патронник новый магнум со смертоносной цельностальной пулей. Но тварь была быстрее. Она, казалось, сама словно выпущенный из пушки снаряд. Закраина гильзы ещё не коснулась патронника, а чёрные когти уже дотянулись до меня, оскаленная пасть раскрылась, готовая сомкнуться в следующий миг на моём горле. И тут тварь швырнуло в сторону, будто ударом молота. Явно не ожидая такого поворота, она ухнулась о землю в облаке чёрных брызг и, едва вскочив на ноги, снова завалилась, не удержав на себе вцепившегося в мясистый загривок Красавчика. Я прицелился и нажал спуск. Перед самым выстрелом лежащая на боку тварь повернула голову и заглянула мне в глаза, а потом пуля начисто снесла ей черепную коробку вместе с тем немногим, что было внутри.

— Молодец, — похвалил я Красавчика, разжавшего, наконец, челюсти. — И сам бы справился, но всё равно…

Дьявол! Как же тяжело это говорить. Одно простое слово, а язык костенеет. "Спасибо" — уже и не помню, когда в последний раз произносил такое. Да и с чего бы? Те блага, что мне выпадали, я получал в виде платы за работу, в качестве товара или трофеев. За это благодарить не стоит. А вот бескорыстная помощь… Не знаю, у кого как, но у меня в мозгу эти понятия плохо стыкуются. Людьми движет корысть. Так было и будет. Даже условно благородные поступки совершаются в корыстных целях. Вот герой спасает ребёнка из горящего дома. Бескорыстно? Да, на первый взгляд. Но, стоит присмотреться повнимательнее, и что же мы видим? Наш насквозь моральный герой стоит перед горящим домом, смотрит на вопящего из окна милого но чужого карапуза, и решает непростую дилемму: "Рискнуть жизнью и броситься на помощь, или пройти мимо и мучаться угрызениями совести?". Думает ли герой в тот момент, кем вырастит этот несчастный малыш, какую пользу сможет принести обществу? Нет. Он думает: "Как Я буду жить дальше, если пройду мимо? Смогу ли простить СЕБЯ?". Так что же получается? А получается, что наш герой и не герой вовсе, а махровый эгоист, движет которым всё та же корысть, хоть и взращённая на морали.

— …э-э… за мной.

Я выглянул из-за угла во двор и остался доволен — хозяин тайги отыграл свою роль на совесть, перед тем как уйти со сцены. Трудно подсчитать, сколько трупов он после себя оставил — слишком уж сильно некоторые фрагментированы — но никак не меньше пяти. Практичный зверь успел даже перекусить по ходу представления, хорошенько объев местного конферансье. Тот, судя по размотанным на весь двор кишкам, ещё пожил некоторое время, лишившись жира на брюхе и боках. Постояльцы клеток тоже не остались сторонними наблюдателями — кого приобщила к процессу шальная пуля, кого тяжёлая лапа, ну а кто-то сумел улучить момент и выбраться из застенков невредимым.

— Не время расслабляться, — обратил я внимание на пустую клетку, в которой проживала примеченная мною ранее собака-бык.

Но не только это меня насторожило. С реки доносился рокот баржи, а в избах… в избах стояла мертвенная тишина. Где же стрелки, отогнавшие медведя ружейными залпами? Почему затаились? Что-то здесь не так…

— Красавчик, — кивнул я на дверь, а сам, стараясь не шуметь, взобрался на высокую завалинку под окном, — давай.

Но и на стук никто не ответил.

Я приподнялся и заглянул в окно — чисто. Встал в полный рост — ах ты ж бля! На полу в лужах крови две бабы и пацанёнок лет пятнадцати. Возле баб по ружью, а приклад третьего торчит из чулана. Вокруг следы рифлёных подошв. Хорошо знакомые следы.

— К причалу! Перехвати его!

Красавчик бросился из ворот вниз по берегу, а я вдогонку. Но поздно. На отчалившей барже застучала автоматная очередь, несколько пистолетных выстрелов, снова автомат, и всё стихло. Неуклюжая ржавая махина порожняком разворачивалась восвояси. Впрочем, одного зверя она всё же приняла на борт.

— Блядь!!! — саданул я в сердцах кулаком о землю, но ничего, кроме грязи, брызнувшей в глаза, мне это не принесло. — Как?! В руках же был! Вот! Вот тут прямо! Ка-а-ак?!

Красавчик сидел, склонив набок голову, и с интересом наблюдал за моим полным экспрессии монологом.

— Всё, — поднялся я, скрипя зубами, и пошёл обратно, к посёлку, — впизду дипломатию, нахуй переговоры. Заебал, сука. Красавчик, ищи живых.

Забежав в центральный дом, мой бескорыстный товарищ покружил по сеням и, остановившись в углу, принялся скрести половик. Я отодвинул тот в сторону и, осмотрев крышку на предмет сюрпризов, открыл подпол.

— Через три секунды после того, как я закончу говорить, вниз полетит граната, так что настоятельно рекомендую вылезать с поднятыми руками.

Внизу зашебуршились.

— Не надо, — раздался из дыры в полу девичий голосок, — мы выходим.

Первой вылезла дрожащая как осиновый лист девчушка, лет восьми, несущая на одной руке замотанного в тряпки младенца, а вторую — держа поднятой. Следом, шмыгая носами и старательно задрав ручонки над головой, выползла целая гурьба детворы, ещё младше своей предводительницы, и построилась в рядок, боязливо зыркая то на меня, то на Красавчика.

— Дьявол, — смерил я взглядом потенциальные источники информации. — Это все?

— Угу, — кивнула старшая.

— Так, — открыл я дверь в избу, чем ожидаемо вызвал плач и распускание соплей у тех, что успели обзавестись мозгами. — Да, очень печально. А теперь заткнулись и слушаем меня. Это сделал дядька, которого посадили в клетку ваши ныне почившие предки. Сделал, и сбежал. Уплыл на барже, пришедшей, чтобы забрать зверей. Ясно? Я на этого дядьку очень зол и очень хочу сделать ему больно. Но прежде мне нужно его найти. А для этого я должен узнать, откуда пришла баржа. Кто-нибудь из вас, сопляков, может дать внятный ответ?

— Бе… Березники, — поборола старшая очередной всхлип.

— Как добраться туда знаешь?

— Ездила с отцом.

— Дорогу помнишь?

— Угу.

— Славная девочка. Передавай дела, ты идёшь со мной.

Пока я впрягал лошадей, девчушка — даром, что малая — бойко и чётко раздавала поручения остальной детворе, поспевая между делом успокаивать ревущих шкетов и собирать вещи в дорогу. Закончив с наставлениями, она вышла на крыльцо, оглядела заваленный трупами двор и пошла к телеге, стараясь не наступать в кровяные лужи.