Я выложил на стойку монету и, распрощавшись, отправился по новому адресу.

"Серебряная лихорадка" расположилась на втором этаже полуразрушенного супермаркета. Внизу, как вынесли витрины и всё содержимое в самые первые послевоенные дни, остался только бетон да стальные балки. А вот наверху стало очень даже уютно. Не знаю, что тут было раньше, но не удивлюсь, если этот же самый кабак. Здесь, недалеко от барной стойки я и нашел Ткача. Да, это был он. Поистаскавшийся, с опухшей заросшей мордой, но все с тем же цепким прищуром серых глаз, затуманенных, однако, местным бухлом. Это вкупе с обновлённым гардеробом дало мне фору. Ткач сидел вполоборота, держа в одной руке железную кружку, а в другой — початую бутылку "Джонни Уокер". Именно так называлось местное пойло. Весьма странно. Как странно видеть бармена в дурацкой широкополой шляпе и слышать блеяние двух потасканных блондинок, считающих, что они поют… По-английски? Как-то раз я слышал запись американских музыкантов со странным названием "Металлика", которую Фома прокручивал на невесть где и за сколько купленном проигрыватели виниловых пластинок. Звучит… странно. Мало похоже на здешний кабацкий диалект, но на русский и мордовский похоже ещё меньше.

Я подошёл к столу Ткача и сел напротив.

— Угости дядю выпивкой, любезный.

— Мужик, какого хера тебе… — начал было он, но осекся. — Кол?! — Ткач смотрел на меня, как на выбравшегося из могилы покойника. А ведь, наверное, я так и выглядел.

— Тщ-щ-щ. Сейчас ствол моего пистолета смотрит аккурат тебе промеж ног. А мой указательный палец после перенесённой болезни сводит судорогой, стоит мало-мальски понервничать.

— Дерьмо, — ощерился Ткач после затяжной паузы. — Сколько ты заплатил березниковской гопоте, чтобы "умереть"?

— За это платил ты. А мне услуги оказывают безвозмездно — сила обаяния.

— Выпьешь? — приподнял он бутылку, и мой палец на спусковом крючке, в самом деле, едва не свело.

— Воздержусь.

— А я выпью, — плеснул он в опустевшую кружку. — За мечту. Не чокаясь.

— Давай-ка пересядем в уголок. Разговор, чую, будет долгим.

— Мне и здесь неплохо.

— Какое из яиц тебе нужно меньше? — взвёл я курок АПБ. — Пошёл в угол.

— Ладно-ладно. Какой ты вспыльчивый стал после смерти, — Ткач пьяно хохотнул и, взяв с соседнего стула шмотки, проковылял в заданном направлении. — Ну, — уронил он тело на скамью и привалился спиной к стене, — чего дальше?

— Рассказывай.

— Что?

— Все. Цель твоего появления в этих краях, результат твоей вылазки в горы, что там возле этого Камня?

— Не знаю, как и начать.

— Начни с того места, когда ты в Москве свалил от нас с Сиплым. А нет, лучше с того — где ты придумал хуету про центнер герыча.

— Хуету-ни хуету, а ты повёлся, — Ткач налил себе полную кружку, выпил ее залпом и, глядя на кривляющихся певичек, продолжил: — Я должен был добыть для Святых список всех довоенных хранилищ, в которых, вроде как, должно быть немеряно продуктов, оружия, амуниции и даже исправной техники. Да, список из того самого бомбоубежища. Но мы не сошлись в цене. Эти суки потратили целое состояние на информацию о нём, а мне предложили жалкую подачку.

— Но ты всё равно согласился.

— Да. Согласился поработать на себя. Одно большое дело. Последнее дело. И на покой, в новую счастливую жизнь…

— Список у тебя?

— Списка нет. Почти все бумаги испортила вода. Остались только координаты Камня.

— С этого места подробнее.

— Была карта и коды доступа. Цифры здесь, — Ткач постучал указательным пальцем себе по лбу, — а карту я запомнить не смог.

— Топографический кретинизм?

— Типа того. Она, как я понимаю, у тебя?

— Да, и тоже в голове. Так что мы нужны друг другу живыми, если ты, конечно, не сделал копию. А ты ее не сделал.

— Сделал, но она размокла, когда я в Каму упал.

— Не везет тебе с водой. И ты все равно пошел, без карты?

— А ты бы не пошел? Не пошёл бы? — Ткач подался вперёд. — Я на это всё поставил, всё, что у меня было. Распустил отряд, профукал все накопления, мосты сжёг. Я же не знал, что… А не важно.

— Не знал что? Мне все важно. Продолжай.

— Это… бредово звучит. Не поверешь.

— Сделай попытку.

— Эх… Я действительно купился на твой трюк с головой и спокойно начал готовиться к походу на Камень. Бабла на лошадь у меня уже не хватало, да и бесполезна она тут с местными речками и болотами, как оказалось. Краем уха я слышал, что уходившие в горы никогда не возвращались. Местные несли какую-то чушь о злых духах, движущихся горах, проклятых местах. У меня были подозрения, что такие слухи распускает тот, кто давно вскрыл хранилище под Камнем, чтобы местные не совались. Плохо, но все равно надо было проверить. Я хотел выйти, как только сойдет снег, но проторчал в Березниках до конца апреля. Сначала долго искал проводника. Думал, как-нибудь заменить им карту. Но ни один местный не соглашался пойти в горы, хоть убей.

— У тебя же почти не осталось денег?

— А кто говорит, что я собирался расплачиваться? — ощерился Ткач. — В общем, с проводником не получилось, я плюнул и решил идти наобум. Думал: "Тут всего полторы сотни километров по прямой". Как же я ошибался.

— Не узнаю тебя Алексей. Ты как баба стал после этой вылазки. Тебе там яйца прищемили что ли? — я щелкнул пальцами, подзывая официантку. Облезлый тулуп я давно сбросил, так что теперь публика от меня не шарахалась, опасаясь обзавестись тифозными вшами.

— Посмотрел бы на тебя, — Ткач печально изучал дно кружки. — На том озере ты бы и остался со своими подъебками.

— А ты?

— А я, как видишь, здесь.

— И что это за озеро такое расчудесное?

— Обычное озеро. И охотничий домик на нем. Таких домиков по всей тайге дохера понатыкано. Те, что поближе, вполне себе обжитые, а возле гор — много лет заброшены. Как и тот, на берегу. Однако в нем и печка есть и крыша не дырявая. А что еще надо? К нему я на шестой день вышел. Рассчитывал к этому времени добраться до посёлков, что вверх по Яйве. Там целый куст их, промахнуться сложно.

— Но ты промахнулся.

— Я на север чутка забрал.

— Сильно забрал, — я посмотрел на потолок, представив разинутый синий клюв, к которому были подрисованы глаза и субтильное тельце. — Знаю там только одно озеро в семи километрах от поселка Усть-Сурмог.

— Это я потом понял, когда сюда еле ноги унес. А ты что, вот так всю карту помнишь? — Ткач с сомнением посмотрел на меня.

— Да. Не отвлекайся. Что там с этим чертовым озером?

— Кто бы мне сказал. Переночевал я там и дальше на восток пошел, а через три часа опять к этому озеру вышел с севера.

— Ну так тебя все время налево заворачивает. Ты что компасом пользоваться не умеешь?

— Иди ты…

— Дальше рассказывай.

— Так вот… Снова пошел. Еще несколько часов по оврагам и склонам лазал, смотрю — опять впереди этот домик маячит. Третий раз поперся. Даже отдыхать не стал, так мне там все обрыдло. И что ты думаешь?

— Обратно к дому на озере пришел.

— Вот-вот. Тут уж я плюнул и завалился спать на топчан. Утром снова выдвинулся, но уже на юг. Дай, думаю, с разворотом крюк такой заложу.

— И?

— И опять к озеру вернулся. И еще два раза так. На третий день пошел обратно к Березникам. Испугался я, Кол, вот что. Сразу те байки о проклятых местах в голову полезли. Сдался я. Обратно не пошел, побежал даже. Язык на боку, пот глаза заливает. Я его вытер, и снова передо мной этот домик. Так разозлился, что хотел спалить его к ебеням. Потом смеяться начал, потом опять от злости землю ногтями скрести. День в траве провалялся. Хорошо в полдень уже тепло стало.

— Ну и как же ты оттуда выбрался, — спросил я, обеспокоенно оглядывая зал. Слишком многие клиенты этого заведения смотрели в мою сторону, и взгляды их не сулили мне ничего хорошего. — И это, давай чуток потише.

— Короче, — Ткач придвинулся к столу и заговорил шёпотом, — я так решил — раз по земле мне оттуда ходу нет, по воде выберусь.