— Ты переоцениваешь мою практичность. Я частенько принимаю импульсивные решения.

— Пустишь всё коту под хвост из-за дохлого манси? — "невзначай" приподнял Ткач автомат, чем заставил Красавчика насторожиться.

— Может и пущу. Но не из-за дохлого манси, а из-за твоей самодеятельности. Признаться, она меня здорово раздражает. А терпение моё не безгранично. К тому же, у меня слишком мало радостей в жизни, чтобы отказывать себе в такой ерунде как спонтанное убийство ради удовольствия. Я — мутант. С меня спрос какой? Но ты-то, Алексей, человек. Эталонный, если не считать алкоголизма. Так, будь любезен, постарайся соответствовать высоким стандартам своего биологического вида. И не буди, пожалуйста, животные инстинкты, свойственные таким продуктам вырождения, как я. Договорились?

Ткач сглотнул и со второй попытки сумел-таки заставить себя опустить ствол.

Давно заметил, что спокойный вкрадчивый тон производит на человека куда более действенный эффект, чем бурное негодование с криками и экспрессивными телодвижениями. В этом плане человек похож на собаку. Лающий пёс атакует с куда меньшей вероятностью, чем тот, что тихо рычит, прижав уши. И желание отогнать последнего поленом уступает желанию осторожно отступить, не провоцируя конфликта.

— Договорились.

— Вот и славно. Разбирай эту халабуду, выдвигаемся.

Целый день толкая в гору нарты, которые Красавчик тянул всё с большим трудом, мы были несказанно рады обнаружить к ночи еще одну охотничью избушку. Но, к сожалению, от нее остались лишь три почерневшие бревенчатые стены. Нас, однако, это обстоятельство не смутило, и через час в углу остатков этого искусственного укрытия от ветра красовался балаган. Третья же стена пошла на дрова. "Глюпый" Елдан знатно позаботился о наших желудках. Одно плохо — сытому и разморенному в тепле костра мне, согласно очерёдности, первому выпало охранять покой и сон напарника. Это было непросто. Глаза сами собой закрывались, а перед ними время от времени мелькали картинки из нашего долгого пути от Соликамска до Косьвинского камня.

Не люблю воспоминания. Они всегда не вовремя. Или лишают сна, когда выдается часок-другой, чтобы восстановить силы, или наоборот притупляют внимание и навевают сон, когда надо бодрствовать, как сейчас. К тому же тени прошлого не способствуют пищеварению и вызывают стойкое желание накачать себя бухлом под завязку, что не в плюс ни здоровью, ни делам. Но иногда перебрать пробежавшие дни, как четки бывает необходимо. Тем более вход в хранилище вот он, совсем рядом. Крест, ставший глазом медведя в шаловливых Ольгиных руках, разрисовавших всю карту. Но Ткачу совсем необязательно об этом знать. Завтра утром туда и полезем, а пока есть время, почему бы не прикинуть, каким образом нам выбираться отсюда в случае чего.

Нет, конечно, я уверен в успехе нашего предприятия, иначе бы и не пошел, но соломку в виде нескольких запасных вариантов отхода подстелить надо. Не исключено, что придется сваливать налегке, и по тем же самым местам не хотелось бы. Когда только вступали во все это дерьмо, казалось, что хуже пермских слепых подземных тварей быть ничего уже не может. Но природа-матушка, вернее та чокнутая старуха, в которую она превратилась после войны, подбрасывала нам раз за разом все новые сюрпризы. Сейчас мы с Ткачем, конечно, оба в жестком минусе, но после всего того, что произошло, можно считать, что легко отделались.

Могло ли быть лучше?

Хер его знает. Я особых косяков за собой не припомню. Разве что бабе этой золотой нужно было отсыпать монет, не жаться. А так даже Ткач показал себя молодцом. Вот только в конце подгадил. Не стоило кончать Елдана. Мы бы его сейчас первым в подземелье запустили, а так придется кому-то из нас лезть. Кстати, за этим Алексеем теперь нужен глаз да глаз. На уме у него явно неспокойно. Я, как носитель карты свою ценность вот-вот потеряю, а он все еще ценный хранитель заветных цифр. Как бы не пострелять нам друг друга из-за взаимной паранойи. Хотя, будь я на месте Ткача, я бы себя не стал пускать в расход. Обратно еще ровно столько же пиздовать, и в одиночку выжить будет сложновато. Но я — не Ткач.

Одно радует, на какое-то время, на несколько дней уж точно, можно будет забыть об этом колотуне, без устали сковывающем руки и обжигающем лицо. Там внизу будет просто холодно. Разве я когда-нибудь мог представить, что стану мечтать о том, чтобы просто дрожать от холода? Легкий и приятный морозец — это совсем не то, что чувствовать, как отваливаются от ломоты заледеневшие пальцы, будто по ним лупят розгами.

Больно. Чертовски больно. Но я терплю, стиснув зубы так, что они едва не крошатся.

— Ты всё понял, сучёнок?! — орёт мне в лицо Валет, потрясая отмоченным в солёной воде ивовым прутом.

Я молча киваю.

— Скажи, что всё понял! — снова орёт он, раскрасневшийся от бухла и от злости, что не может выдавить ни слезы из упрямого сопляка, посмевшего без спросу тронуть его драгоценное барахло.

Я снова киваю, и снова получаю прутом по пальцам.

Блядь! Все-таки заснул. Это Красавчик, мой недоношенный пес, кусает меня за рукавицы.

Растереть рожу снегом и обойти вокруг нашу стоянку, иначе опять кто-нибудь возьмет нас тепленькими.

Ну, ничего, совсем недолго осталось. Утром начнется новая жизнь.

Утром началась метель. Здесь, в горах в отсутствие вековых елей, мощных разлапистых кедров и плотного шатра из сосновых крон ее уже ничего не сдерживало. Время шло, а этот ебаный вход все никак не находился. Мы вдоль и поперек облазили склон, где на карте в виде крестика был обозначен искомый объект.

— Ну и? — Ткач зло поглядел на меня, воткнув лыжную палку в наст.

— Должен быть тут. Погоди. Это такой большой крест. Его эта маленькая сучка сделала глазом у нарисованного медведя.

— А что было вторым глазом?

— Вторым глазом? Блядь! Вторым глазом тоже был крест, но он там нарисован прямо на дороге и я подумал…

— Что?

— … Я подумал, что ни один идиот прямо на дороге не будет делать вход в секретное хранилище.

— Кол, ты голова. Я восхищён твоими аналитическими способностями.

— Заткнись.

— Я заткнусь, а ты пока подумай, что вход мог быть замаскирован под что-то безобидное. Попробуй, пошевели своими гениальными мозгами, — все больше и больше заводился Ткач, — а я пойду, посмотрю, так ли оно на самом деле.

Оно было так. На неприметной, продуваемой всеми ветрами просёлочной дороге, возможно, когда и заасфальтированной, стояла полуразрушенная автозаправка и небольшой ремонтный бокс при ней. Причем правое его крыло было уничтожено огнем, и за обломками перегородки отчетливо виднелся наклонный въезд, закупоренный массивными подъемными воротами. Судя по всему, пожар произошел очень давно. Как бы не пятьдесят лет назад. Но следы его были все еще заметны. В том числе и под воротами, опущенными не до самой земли. Впрочем, пролезть бы под ними ни я, ни Ткач все равно бы не смогли. Зато рядом с металлической махиной обнаружилась дверь без единого намека на замочную скважину. Нам она и ни к чему. Механический кодовый замок прятался за ржавой панелью на стене справа. Ее-то и поддел ножом мой напарник.

— Э-э-э… Кхм-кхм, — Ткач что-то слишком долго отогревал закоченевшие пальцы.

— Ну что там? Не томи, — от меня не укрылось, как мой напарник снял свой автомат с предохранителя и, как бы невзначай направил его ствол в мою сторону. Я и сам давно развернул дробовик так, чтобы Ткач не смог увернутся от горсти картечи, случись что.

— Да ща….

— Забыл что ли?

— Хуюшки.

— Тогда открывай. Кстати кто первым пойдет ты или я?

— Граната.

— У тебя есть?

— Я думал, у тебя есть.

— Понятно. Значит, бросаем жребий.

— Нет. Я пойду.

— С чего бы такой героизм?

— Ну, хочешь, иди ты, — пожал плечами Алексей, всем видом стараясь показать, что ему все равно. И тут до меня дошло — больше, чем получить пулю в живот от незнакомца за воротами или угодить в пасть подземному монстру, он боится, что я кину его, закрывшись изнутри.