От прохладного свежего воздуха у Ариты закружилась голова. Она покачнулась и упала бы, если бы кто-то не подхватил её под руку.

Киммерийка оглянулась.

Рядом стоял молодой плечистый скиф. Длинные русые волосы, густые и мягкие, как степные травы, покрывала скифская шапка. Тёмные глаза смотрели остро и хмуро, словно сквозь облака едва пробивалось солнце. Мех на его накидке, перехваченной поясом с массивной золотой пряжкой, трепетал при малейшем дуновении ветерка, отчего скиф был похож на льва.

Не успев опомниться, Арита оперлась на его руку, и её пронзило, словно молнией. Она вздрогнула и выдернула ладонь.

Скиф не засмеялся. Напротив, он ещё больше нахмурился, словно его тоже обожгла её маленькая горячая ладонь.

— Меня зовут Тирсай, — голос скифа прозвучал низко и глухо.

— Арита, — коротко ответила киммерийка и поспешила уйти прочь.

С того дня она видела Тирсая почти каждый день.

То он проходил мимо, то оказывался рядом с ней за трапезой. Но ни разу они не заговорили друг с другом.

Однако, Арита никак не могла понять, почему она всё чаще думает о нём, почему он попадается ей на глаза — то ли он постоянно рядом с ней, то ли она невольно оказывается поблизости.

В тот день был праздник Великой Богини Табити. В честь покровительницы одной из самых могучих стихий — огня — готовилась совместная трапеза, на которую участники приносили яства, приготовленные собственными руками для общего стола.

В бронзовых котлах варилось мясо, в собственом жиру жарились кабаньи туши и тушки птиц. Скифы с наслаждением пили из большой золотой чаши, ходившей по кругу, синеватое кобылье молоко и быстро хмелели. Было людно, возбуждённые громкоголосые скифы сновали повсюду, но Арита чувствовала себя чужой среди них, не различая голосов, не узнавая напевов. Ей хотелось остаться одной, и она решила уйти к небольшому ручью, резво вытекавшему из-под городской стены.

Девушка присела у самой воды, обхватила руками колени, опершись на них подбородком, и стала слушать, как звенит вода, сталкивая друг с другом гладкие камешки. Здесь было спокойно и так хорошо просто посидеть, послушать незатейливую песню ручья, вспомнить о Гирте…

Неожиданно совсем рядом, прямо над головой, она услышала:

— Арита? Почему ты здесь одна? Разве ты не пойдёшь на праздник?

Она обернулась на голос и увидела Тирсая.

На скифе был короткий кафтан с длинными рукавами и вырезанным воротом, длинные широкие штаны, заправленные в мягкие кожаные сапоги. На узком ремне висел короткий меч.

— Киммерийцы не поклоняются скифским Богам, — сказала Арита тихо, но непреклонно.

— А каким Богам поклоняешься ты?

Тирсай присел рядом. Его крепкое плечо коснулось плеча девушки. От смущения она напряжённо уставилась на воду:

— Богу, который внутри меня, — ответила она.

Тирсай внимательно смотрел на неё.

— И чему же учит твой внутренний Бог?

— Он учит жить на своей земле, не убивать и не грабить…

Арита осекла себя, понимая, что не смеет дерзить, если хочет убежать отсюда до того, как её казнят за такие речи. Но куда ей было бежать? В степь?

Тирсай же, напротив, решил поддержать разговор.

— А разве у киммерийцев нет культа Великой Богини? — продолжал он. — Культы Богинь плодородия есть почти у всех народов. Египептская Сехмет, семитская Астарта, вавилонская Иштар, греческая Деметра…

— Откуда ты всё это знаешь? — спросила Арита, удивлённая познаниями молодого скифа. Она внимательно посмотрела на его лицо. Это было лицо человека, способного осмысливать жизнь. Она уже чувствовала странную власть его над собой, и боялась её.

— Я служил у царевича Анахарсиса, брата царя Савлия. Царь отправил брата послом в Афины, а я поехал вместе с ним. В Афинах царевич изучал философию у самого Солона, одного из семи греческих мудрецов, получивших знания ещё у египетских жрецов. Когда Савлий призвал Анахарсиса обратно, тот не стал торопиться и по пути домой посетил немало городов. В Кизике, где по преданию жили долионы, потомки греческого Бога Посейдона, на горе Диндим есть святилище фригийской Богини Кибелы, олицетворения матери-природы. У неё есть и более древние имена: лувийская Ати Купапа, микенская Тейайа Матреи, Матерь Богов. Анахарсис говорил, что святилище Кибелы Диндимены на горе над Кизиком основали ещё аргонавты, посетившие город на своем пути в поисках Золотого Руна. Анахарсис принял участие в мистериях в честь Богини. Вернувшись домой, мой хозяин хотел ввести культ Кибелы среди скифов, но царь Савлий страшно разгневался и убил его собственными руками.

Этот скиф, он говорил с ней так, как когда-то с ней говорил с ней Гирт. А она смотрела на его губы, как смотрела когда-то на губы Гирта.

Но они были чужими, незнакомыми, и… она печально опустила глаза.

Вдруг, словно её обдало жаром костра, она остро почувствовала горячее сильное плечо скифа. Арита подняла глаза и увидела в распахнувщемся вороте кафтана могучую грудь Тирсая.

Заполночь уставшие скифы разошлись, и всё стихло.

А чуть позже, перед самым рассветом, когда едва уловимый ветерок принёс из степи запахи влажной после дождя земли и посвежевшей зелени, и ещё что-то такое, от чего замерает сердце, она очнулась в полутёмной палатке. Светильники догарали.

Арита не понимала, отчего так размякла. Куда подевалась её злость? Разве она больше не жаждет мести? К своему удивлению, она осознала, что мстить не хочет. Напротив, ей нравился этот молодой скиф, бывший так близко, рядом, и говорящий с ней так, будто они знакомы с детства. Она вглядывалась в точёное лицо, и не ненавидела ни его, ни себя. Она не видела ничего, кроме глаз и улыбки, такой близкой теперь. Было ясно одно, эта ночь была ночью истинной жизни и глубоко скрытых желаний сердца. Истина была обнажена, а она обнажена как истина. Она не смогла бы сейчас солгать даже в мелочи, в пустяке, потому что поняла — всё, что она делает, теперь имеет значение, каждое слово, как сакральная правда.

— А ты и вправду киммерийская царевна? — неожиданно спросил Тирсай.

Арита растерялась, ведь она помнила, что её приняли за царевну, потому что нашли при ней Лазуритовый Жезл. А вдруг только это обстоятельство заставило скифов оставить ей жизнь?

— Я наследница Великой Царицы Намму, — прошептала она. — У меня есть доказательство — царский жезл.

Это было правдой. Получив посвящение там, в беспредельной степи, той тёмной звёздной ночью, она стала полноправной наследницей своего Рода, заплатив за это великую плату — она заплатила жизнью своих родных, соплеменников, жизнью любимого. Она потеряла всё, но преобрела что-то новое, что-то, что не совсем ещё осознавала. Она только нащупывала путь, по которому должна пройти в этой жизни.

Арита посмотрела в глаза Тирсаю, взяла его руку и увидела…

…Она уйдёт из этого города. Обязательно уйдёт от людей, жестоко расправившихся с её племенем. Она уедет верхом рано утром, навстречу рассвету, спрятав Жезл в сумку у седла. И никто не догонит её, ведь она умчится, как степной ветер. Тирсай поможет ей, она знала это уже тогда, в то пасмурное утро, когда они впервые соприкоснулись руками, и её пронзило, словно молнией. Она и не знала, что эта вспышка была первым опытом Дара Прозрения, который она получила по наследству от Великой Богини.

Табити, скифская Богиня подземного огня, грозная, воспламеняющая Богиня, имела и другие имена… Огненная, могучая и властная, Табити позволила киммерийке заглянуть в своё волшебное зеркало, в котором был виден весь мир, и где отражались все людские судьбы….

… Она обязательно уйдёт. Но только не теперь…

Меткая скифская стрела, догнавшая её в степи, когда она, не помня себя от ярости, мчалась отомстить за смерть Гирта, была выпущена Тирсаем. Она вспомнит потом, как, очнувшись от конского топота, почувствовала себя лежащей поперек седла связанной, как чья-то сильная рука, вцепилась в узду, как качалась степь, мелькали перед глазами алые цветы маков, гнущиеся на тоненьких огненных стебельках, как белым пятном промелькнул лошадиный череп.