Я потрясла головой в надежде, что это поможет отбросить воспоминания назад в глубины сознания, где они и должны быть. Мой отец хотя бы звонит дважды в неделю и платит алименты вовремя.

Алекс подонок, жить вот так и иметь ребёнка на стороне. Серьёзно, ему девятнадцать. Это просто неправильно.

Я спустилась по лестнице и направилась в восточное крыло.

Харксбери казалось было сделано в дань прямоугольной моде, вокруг внутреннего двора, который я уже видела раннее. Два главных крыла смыкались в большое фойе и огромную лестницу, а потом расходились в противоположные стороны, пару сотен футов или больше, каждый коридор, где за дверью выстроились двери за дверями. Это бы заняло у меня дни, открыть их все, но не думаю, что стоит попробовать, потому что ничто из того, что я нашла, не было полезным.

Внизу много гостиных, столовых и несколько небольших спален.

Наверху библиотека и еще больше спален, но эти больше, некоторые со встроенными гостиными.

Паркет только в некоторых частях дома. Остальные устланы коврами. Всё больше чем обычно, величественно и грациозно. Двери подошли бы трёхметровому человеку, а потолок так высоко, что я могла бы встать на стул и подпрыгнуть, но так и не коснуться его.

Но от этой грандиозности веет холодом. Трём людям не нужен дом такого размера. Особенно учитывая, что слуги занимают нижний этаж, кроме тех случаев, когда прибирают.

А они много прибирают. Они везде, вытирают пыль, подметают, выбивают ковры.

Каждый раз, когда я находила еще одну комнату, причудливую картину или предмет мебели значительно больше обычного размера, я думала о пачке писем запихнутых под матрац. Как он может жить так, когда его дочь неизвестно где.

Презираю его. Он отвратительный. Ненавижу.

Я бормотала про себя пока выходила из дома и блуждала сквозь сад. Они всё еще могут прятать где-то тут личный самолёт.

Я замедлилась, проходя мимо амбаров. Какой-то ритмичный звук звучал изнутри. Почти музыкальный.

Когда я завернула за угол, увидела мужчину с перевернутой корзинкой, по которой он бил двумя палочками, как барабанщик. Двое мальчишек младше тринадцати лет танцевали самый смешной риверденс из всех, что я видела (прим. пер.: риверденс — театрализованное танцевальное степ-шоу), прыгая туда — сюда, как маленькие счастливые лепреконы, они махали локтями, и их ноги почти не касались земли.

Я не смогла сдержать смех. Зажала рот рукой, но было уже поздно, они его услышали. Один из мальчиков остановился так быстро, что упал и покраснел как буряк.

И мне стало по-настоящему жаль, потому что я знаю каково это, когда щёки пылают.

Последнее что я должна это смеяться над другими.

— Извините, я не должна была смеяться. Просто, э-э, никогда раньше не видела такого танца.

Мальчик помладше, с рыжими волосами, поднялся с земли и широко распахнул глаза.

— Вы американка, — сказал он, будто я мифическое существо.

Я кивнула.

— Да, там, откуда я, танцуют по-другому.

— Можете показать нам как? — второй мальчик, с тёмными волосами заинтересовался и сделал шаг вперёд.

Я подавила смешок.

— Эм, нет, я ужасно танцую.

— Пожалуйста? — попросил рыжий, — я никогда не видел американский танец.

Тридцать секунд назад я над ними смеялась. Не будет ли слишком жестоко, если я еще и одурачу их?

— Сомневаюсь, что вы захотели бы увидеть эти танцы, — сказала я увиливая. Я чувствовала себя плохо. Но я, и правда, не могу танцевать. Выставлю себя дурой.

— Но я хочу. Несомненно.

— Ох, — тогда ладно.

Я могу попробовать, верно? Что-то одно?

Но чем мне поделиться? «MC Hammer»? «The Running Man»? «The Electric Slide»? Немного макарены?

— Эх, — сказала я и шагнула вперед, — как на счет, э-э, робота?

— Робота? — спросили оба мальчика хором.

В 1815 году вообще существовало слово «робот»?

— Ага. Вы, эм, держите свои руки вот так, — я начала рассказывать, демонстрируя как встать в позе пугала. Не верится, что я это делаю, — а потом расслабьте локти и позвольте рукам болтаться. Вот так.

У меня и правда получается не очень, но судя по их глазам, я только что исполнила танцевальный номер с Джастином Тимберлейком. Они повторили мои манёвры, делая их непринуждёнными.

Барабанщик тоже встал и присоединился к действию, свободно размахивая руками. Парень лучше меня после двухсекундной демонстрации. Решено.

— Окей, потом, э-э, вы вроде как идёте, но все ваши движения прерывистые и, хм, неестественные, — я показала им свою лучшую походку робота, механические движения руками.

Мальчишки и барабанщик мгновенно скопировали меня, а через четыре или пять шагов они, и правда, выглядели как роботы.

Они моментально сымпровизировали, и их смех зазвучал под крышей амбара.

Да. Это был знак для меня уйти, пока вдохновение не накатило, и я не попыталась показать им брейк-данс, свернув себе шею.

Я ускользнула незамеченной, улыбаясь себе, пока шла по дорожке из гравия по направлению к дому, мои юбки собрали всю грязь.

Хоть где-то я не «Неуклюжая Кэлли». Даже если это какой-то старый вонючий амбар.

Для меня ещё есть надежда.

Вернувшись к себе в комнату, я легла на кровать и уставилась в потолок.

Знаю, надо прочесть письма, засунутые под матрац, но я не могла заставить себя вытащить их.

Они сильно напоминают о доме.

Маленькая бедная девочка вырастет без своего отца. По крайней мере, она не знает что теряет. Я, у меня был отец 12 лет. И он не был таким плохим отцом. Почти всё время занят, но он не был плохим.

А потом, неожиданно, он бросил мою маму. И с тех пор нас было двое. Я почти уверена, что она позволила мне поехать в Лондон только потому, что это удобный предлог не ездить к отцу в Лонг-Айленд. У меня не было времени поразмыслить об этом до того как вошла горничная, половицы заскрипели у неё под ногами.

— Я пришла помочь вам переодеться к ужину.

Я села и посмотрела на свою одежду. Она чистая и относительно не помялась, что для меня уже достижение. Я из тех, кто вечно роняет еду на себя.

— Уверена, что это подойдёт, — ответила я.

Её рот дёрнулся, как будто она пыталась не улыбаться.

— Утреннее платье не подходит к званому ужину.

— Званый ужин? — мне не нравится, как это звучит.

Она кивнула и усадила меня на стул возле гардероба.

— Да, Её Светлость пригласила соседей на ужин, чтобы отпраздновать ваш приезд. Вы не можете пойти в повседневной одежде.

Повседневная? Эта и повседневная? Сравнить с её черным платьем, так я одета для светской вечеринки.

Она бросала одежду в мою сторону, и я не знала, что должна делать, так что просто ловила их, и охапка в моих руках всё росла. А потом я увидела, что поймала последним и замерла, держа это на вытянутых руках, будто тифозное одеяло.

На самом деле это нечто гораздо хуже. Это корсет.

Она на самом деле собирается натянуть на меня корсет.

— У меня строгий приказ от хозяйки дома сделать вас попрезентабельнее. Вы гость Харксбери, и как таковой, вы должны выглядеть соответственно, — горничная поправила за ухо сбившуюся прядь своих тёмных волос, таким движением будто предугадала её появление.

Не задавая вопросов, я знала, что эти слова — не её, я буквально слышала ворчание старой леди, даже сквозь акцент горничной.

Я сглотнула и, кивнув, сделала шаг, вперёд смирившись со своей судьбой. Очень надеюсь, все девушки в исторических новеллах преувеличивали.

На самом деле у меня высокий болевой порог. В последний раз я плакала, когда переела.

Пока она шнуровала корсет, и уровень воздуха в моих лёгких сходил на нет, я поняла, что недооценивала своих предков. Это ужасно. Конечно, сначала было не так плохо. Но это совсем как надеть пару туфлей, которая немножечко впритык. Вы не обращаете на это внимание первые 10 минут, но затем это становится ясно, и вы не можете просто проигнорировать этот факт. Это как пояс и бюстгальтер пуш-ап вместе, и мне кажется моя грудь прямо под подбородком, потому что места рядом с рёбрами для неё не осталось.