К моему ужасу она смотрела прямо на меня.

— Что? — спросила я, — не уверена, что могу вспомнить, о чём я тебе писала.

— Ты сказала, что это прекрасная мелодия длительностью не менее десяти минут. Ты описывала какой она была сложной, но приятной для слуха, — и она посмотрела на меня такими широкими, невинными глазами что я даже не знала как на это ответить чтобы не чувствовать себя скотиной.

— Да, точно, — почему Ребекка не такая же бесталанная неумеха, как я? Она наверняка идеальна во всём, — думаю, я немного преувеличила. Уверена, это никому не интересно.

Боже, все смотрят на меня. Двадцать восемь глазных яблок направлено на меня прямо сейчас. Эта нелепо огромная комната с огромной мебелью внезапно стала тесной как лифт.

— Не нужно быть скромной, дорогая, — сказала Виктория. Она провела меня к углу комнаты. Как я не заметила пианино? Опасность! Опасность!

— Нет, правда, я не могу, — сказала я, пытаясь сопротивляться.

— Не разочаровывай гостей, Ребекка.

В голосе Виктории проскользнула нотка злости и тут я поняла что происходит — я позорю её. Перед её гостями. Думаю, это не вписывается в образ Хорошо Воспитанной Девушки. Я сделала глубокий вдох и просто кивнула ей, ломая голову, как бы выкрутиться, но ничего не приходило на ум.

Думаю я и правда сорвалась на неё этим утром, а сейчас она устроила вечеринку в честь моего приезда. Это меньшее что я могу сделать, верно? Я медленно подошла к фортепиано, будто шла по доске. Ничего хорошего не выйдет. Люди сойдут с ума, если я буду играть 10 минут.

Ладно. Вот пианино. Надеюсь, им нравятся «Chopsticks».

Я села за пианино, мечтая, чтобы это Эмили играла вместо меня. Или просто сидела рядом, пока я подвергаюсь пыткам.

Стоп! Это идея!

— Эмили? Возможно, гостям больше понравится дуэт. Я знаю кое-что попроще, и смогу научить тебя.

Её глаза широко распахнулись, она поправила локон за ухо и посмотрела по сторонам, будто не верила в свою удачу. Так мило.

— Правда. Присядь. Если гости могут насладиться выступлением одного игрока, то разве им не будет вдвойне приятнее слушать двоих? — я теперь выражаюсь как они, да? Да?

Она кивнула и чуть ли не прыгнула за пианино. Эта девочка совсем как щеночек.

Мы обе сняли перчатки и положили их наверх инструмента. Я показала ей повторяющийся набор нот, нижняя часть из «Heart and Soul» (прим. пер.: «Heart and Soul» — популярная песня, с музыкой Хоги Кармайкла и текстом Фрэнка Лэссэра, впервые опубликована в 1938), это всё что я могу хорошо исполнить. Если Том Хэнкс смог это сделать на огромном пианино в «Большом», думаю, Эмили справится.

Как только Эмили задала хороший ритм, я подхватила мелодию на высоких клавишах. Нужно использовать кучу клавиш и всего пару пальцев. Именно такую песню я и могу исполнить. Клавиши холодят мою кожу, пока я заканчиваю первый раунд, мелодия заполнила комнату, а толпа погрузилась в тишину.

Люди смотрели на нас, пододвигаясь поближе, и я чувствовала, что взгляд Алекса обжигает меня. Я хотела взглянуть на него, но знала, что тогда отвлекусь от игры, и потому не стала этого делать. Я видела, что Эмили наслаждается игрой, потому что она покачивалась в такт и улыбалась так широко, что я буквально могла чувствовать это.

Я толкнула Эмили локтем, показывая, что пора остановиться.

Когда мы закончили, я посмотрела вокруг, и все зааплодировали. Даже Виктория выглядела довольной. Думаю «Heart and Soul» не известна никому старше шести лет в этом времени. В какой-то момент мне показалось, что все смотрят на меня, как будто я им нравлюсь.

А потом я встала и попыталась задвинуть сиденье, но Эмили всё ещё сидела на нём. И стоя под аплодисменты, я неловко свалилась на пол.

— Ох, я, ох, — в долю секунды я вскочила на ноги, отмахнувшись от джентльмена, который рванулся вперёд, чтобы помочь мне. Вау. Теперь я вся покраснела. Смахнула всю возможную пыль со своих юбок.

— Эмили? Почему бы тебе не сыграть следующую? — сказала я в надежде отвести глаза.

Она только сверкнула улыбкой и повернулась обратно к пианино. Слава богу.

Я нашла недалеко стул и села перевести дух. Моё лицо успокаивалось, пока я смотрела, как Эмили играет, всё еще улыбаясь от уха до уха. Её ореховые глаза блестели, а кудряшки подпрыгивали от энтузиазма.

Почему-то она выглядела больше похожей на тринадцатилетнюю, хотя ей восемнадцать. Наивный, полный надежд лучик.

Я такая дура, что притворяюсь Ребеккой. Притворяюсь другом Эмили. Потому что я хочу по-настоящему с ней дружить. Без лжи между нами.

Ложь будет расти и расти. И она не может длиться вечно.

Она узнает. Из-за того, что я исчезну и вернусь обратно в двадцать первый век, или все узнают правду. Она узнает.

И может я трусиха, но надеюсь, меня уже тут не будет.

Эмили закончила приятную мелодию, и гости снова захлопали.

— Вы будете прекрасной женой для Денворта! — сказал кто-то из них, и я чуть не подавилась.

Женой?

Улыбка застыла на лице Эмили и свет в её глазах угас.

Теперь она выглядит на восемнадцать.

— Спасибо, — сказала она.

Я сжала зубы. Что тут происходит?

— Но пока ещё нет, — добавила Эмили.

Как раз когда Виктория открыла рот, чтобы что-то сказать, Эмили начала играть другую мелодию, быструю и громкую, никто бы не услышал, что Виктория собиралась произнести.

Ясно, Эмили не хочет обсуждать при Виктории ситуацию с Денвортом.

Но я должна узнать что происходит, что-то не сходится. Эмили должна быть рада замужеству, если это то, что происходит.

Завтра я узнаю, что тут к чему.

Проснувшись следующим утром, я поспешила к завтраку, который был подан на застеклённой террасе, комнате гораздо меньше той, где вчера проходил ужин.

Я рада, что мы не там. Не хочу вспоминать абсолютную катастрофу во время ужина.

Всё началось с того что слуга вошёл в гостиную после моего музыкального дебюта и огласил что ужин подан. С учётом того что я пропустила ужин исследуя Харксбери, я была голодна. Так что я встала и направилась в столовую.

Только вот я была одна. Все остальные разбились на пары, а я застряла в конце с пожилым мужчиной, который очевидно, был не так богат, как все остальные. И пока мы шли следом за этим парадом, я поняла, что мы расположились в порядке значимости.

Угадайте кто позади всех.

Я. И почему по ощущениям я будто снова в школе? Разве это не ужин в мою честь! Не то чтобы мне требовалось так много внимания, но всё же.

Так всё и покатилось по наклонной. Я снова разговаривала со слугами. Да, это было ошибкой. Когда я спросила, есть ли у них кетчуп, воцарилась абсолютная тишина. А потом я засунула себе в рот нож, нанизав на него кусок курицы. Ошибка номер два. А, и ещё я должна была держать в одной руке кусочек хлеба, а в другой вилку, чтобы есть рыбу. Ошибка номер три.

Я и правда не могла быть с ними на одной волне.

Этим утром я была рада увидеть Эмили за столом, одиноко поглощавшей завтрак. По крайней мере, ей будет всё равно, и я могу ошибаться сколько угодно.

Вокруг не было никого из прислуги, так что я просто взяла себе немного ветчины и фруктов из буфета.

— И так, хм, никакого бекона? — пошутила я. У них всегда подготовлено гораздо больше еды, чем мы можем съесть.

Эти люди никогда не слышали слово «умеренность».

Эмили отвела взгляд от тарелки:

— Виктория, эм, Её Светлость говорит, что бекон это пища для простонародья.

— О, — сказала я неуверенная, что знаю, как на такое ответить. Это довольно странно, что мы едим ветчину, но не бекон, но пофиг. Я ничего не понимаю в этом столетии. Я взяла себе тарелку и села напротив Эмили. Солнечный свет уже струился сквозь окна. Уже десять или даже одиннадцать утра. Я бросила попытки пытаться определить тут время.

Комната снова погрузилась в тишину.

— Так что, Эмили, — сказала я.

Она минут десять ковыряла свою еду, а когда я нарушила тишину, посмотрела так, будто забыла, что я тоже нахожусь в этой комнате.