Перед отправкой на юг Медведник представил ВЦИКу и Совнармину общий план действий — опорные пункты, мобильные отряды, бронепоезда… Егор модифицировал тактику своего старого знакомца Китченера в Трансваале, с которой столкнулся лично. Бронепоезда Егору срочно клепали в Москве, Екатеринославе и Калуге, причем к московскому добавили нашу “пожарную команду” — автоотряд Жекулина. И два жилых состава, два товарняка с запасами патронов, снарядов, продовольствия, топлива, шпал и бог знает, чего еще. Любопытное соединение получилось, эшелонная война 2.0. Заодно напихали Терентию в котомку два десятка радиостанций “Норд”, дали обученных радиотелеграфистов и даже два аэроплана “Дукс” с летчиками и обслугой.

— Товарищи! Я предлагаю назвать нашу бригаду — Московской Пролетарской! Кто за?

Площадь взревела, вверх полетели шапки и папахи. Даже увивавшийся возле ног Терентия приблудный кот взмявкнул и принялся драть когтями штанину матроса.

Город расстарался, экипировал своих бойцов как следует: снабдил теплыми вещами, обувью и всем, вплоть до табачка. Разнобой, конечно, но пока так. А когда вернутся — оденем в “скамовскую” форму, как раз пошить успеют. Будет еще один образец для подражания, помимо “идеального колхоза” и показательного рабочего района. Удачная практика оказалась, многие приезжавшие не только цокали языком, но и начинали внедрять у себя. И Моссовет сейчас подбирал площадку для ВСХВ — если Нижний не успеет раньше, быть выставке у нас…

— Слово председателю ВЦИК товарищу Скамову-Большеву!

Я поежился под холодным ветерком и шагнул к парапету трибуны. Симоновцы, красногвардейцы — самая мотивированная наша сила. До ужаса жалко посылать их в бой, где неизбежны потери, но в цейтноте нет другого выбора. База-то у нас расширилась, однако понимающих пока критически мало, а для разгрома калединцев нужны стойкие и уверенные бойцы. К власти Советов прилепиться сейчас многие желают, но рассчитывать на них пока рано. Есть небольшой костяк непрерывно работавших в Союзе Труда, кооперативах, профсоюзах, остальные — вернувшиеся в движение “спящие”, да и просто новички. А они, даже если и горят энтузиазмом, запросто могут его растерять после первого боя. Тут и в мирные дела команду сложно набрать: а чо, власть взяли, социализм образуется сам по себе, инициативой масс — чего дергаться-то?

Так что работать, пинать, тащить за собой. И посылать на смерть лучших.

— Ребята, я знаю вас двадцать лет. Я учил вас и ваших детей. Мы вместе строили заводы и машины, дома и клубы. Я знаю, на что вы способны. Просто вломите этой сволочи по-рабочему!

Я сорвал с головы мохнатую шапку, подаренную мне сибирскими кооператорами, и потряс ей в воздухе.

— Урра-а-а! — отозвалась площадь.

— Бригада! Нале-во! На погрузку ша-агом… марш!

Грянул оркестр, мимо трибуны пошли взвода и роты. Во главе второй шел Митя.

***

Бронепоезд и эшелоны бригады гнали на юг “зеленой улицей” — Викжель расчищал колею идущим на защиту угля, задерживая или переводя на другие пути прочие составы. За недолгую дорогу Митя сошелся со своим ровесником Мишей Левандовским, начальником бронедивизиона из Питера, и совсем молоденьким командиром орудия Костей Калиновским.

— А чего ты вдруг на бронепоезд пошел? Ты же чистый артиллерист? — спросил его Митя в одну из тихих минут.

— Нравится мне это дело, — улыбнулся пухлыми детскими губами Костик и погладил стальную стенку вагона. — Да и отчество способствует — Брониславович я, так что броня это мое.

В штабном вагоне бывший полковник, а ныне комбриг Шорин и его штаб работали с картами, получали и посылали телеграфные сообщения. А еще Шорин натаскивал, насколько было возможно, “молодую гвардию” — Митю, Костю и Мишу.

Замысел Чернецова был вполне понятен: взять Дебальцево или Алчевское, окружить Луганск, занять патронный завод, после чего Донская армия сможет резко расширить свои действия. Оттого Медведник и стягивал к станциям все наличные силы и требовал ускорить движение бронепоездов.

В Дебальцево рабочие механического завода и вагонных мастерских спешно строили две бронелетучки. Со всей округи к городу отступали шахтерские отряды, принося нерадостные вести: убито десять человек, захвачена шахта, расстреляно сорок, уничтожен Совет, повешено пятеро… Приходили под защиту Советов и небольшие группы казаков, все больше из артелей — с ними начали сводить счеты резко взявшие верх богатеи, давние конкуренты. Шли иногородние и бежавшие из Ростова и Таганрога рабочие. Прибывшие с Медведником офицеры экстренно обучали желающих встать в строй.

Всю эту кипучую работу и застал комсостав Пролетарской бригады.

— Привет, — Егор поздоровался с Шориным, обнял Жекулина и Митю. — Не успел я вас в обход направить, придется отсюда обратно ехать.

— Как обратно?

— На Попасную и оттуда на Родаково. У Алчевской левый фланг рыхлый — нутром чую, Чернецов туда бить будет. Там рабочий полк формируется, но ядро пока слабовато.

— А здесь кто же?

— Остальная бригада, да еще бронепоезд из Екатеринослава гонят. Ваша задача — удержать Алчевское, пока мы подойдем для удара во фланг. Так что дуйте на всех парах, тут верст сто десять-сто двадцать, через четыре часа доложите с места. Связь телеграфом.

— А если перебьют? — оторвался от записей Шорин. — У нас радиостанции есть, можем поделиться.

— Отлично, парочку дадите?

— Да хоть три.

Эшелон, выгрузив броневик и пяток пулеметных авто, ушел со станции в тыл, а бронепоезд остался на путях восточнее Алчевской. Митя и Костя на автомобиле двинулись на окраину, где занимали оборону местные красногвардейцы. Появление подмоги вызвало радостную волну вдоль цепей, особенно командир отряда оценил пулемет.

— Так, я на колокольню, — Костя закончил протирать бинокль, — буду тебе данные по целям скидывать. А ты уж по радио на бронепоезд.

Митя с телеграфистом развернули свое хозяйство, включили, проверили работу, отстучали пробное сообщение и едва получили ответ от Левандовского, как совсем рядом в небе вспух первый разрыв.

— Ориентир один — колокольня! — крикнул сверху Калиновский. — Пусть подтвердят, что видят.

Телеграфист кивнул и отбил вызов.

Митя поморщился — с противным свистом пролетели и разорвались над околицей две шрапнельные гранаты.

— Спокойно, товарищи, спокойно! — пошел вдоль окопчиков командир отряда. — Казаки пристреливаются.

— Да какое тут спокойно… — пробурчал здоровенный рабочий-металлист. — Давеча с рудника прибежали: казачье опять две дюжины расстреляло, а восьмерых шашками порубали. И баб тоже, того…

— Чего того?

— Того! Сам, чтоль, не понимаешь?

— Вот, нам их пропускать никак нельзя! Так что ждем спокойно, товарищи.

Заговорили винтовки — казачьи цепи двинулись к поселку. Вдалеке опять басовито рявкнули пушки, и разрывы на этот раз легли гораздо ближе.

— Эй, заснул? — крикнул Митя наверх.

— Хочу батареи засечь поточнее. Пусть обозначатся как следует!

Перестрелка усиливалась. Вскоре цепи противника подобрались на расстояние последнего броска и с гиком и посвистом рванули вперед.

И тут за спиной рабочих медные трубы грянули “Интернационал”.

Полузамерзшие, остервенелые металлисты, не дожидаясь подкреплений, выскочили из мелких ячеек и со страшным ревом бросились в штыки. Удар был столь внезапен и силен, что цепь “партизан” не выдержала и побежала.

— Назад! Назад! — надрывался командир отряда.

Но рабочие рвались вперед.

Гнали казаков, пока встречь не хлестнули пулеметные струи.

Теперь уже побежали защитники Алчевского. Казачьи орудия ударили снова, над рабочими разорвались снаряды… Молодого парня шрапнель посекла всего в дюжине шагов до окопа, вырвав из тела куски мяса. Горячие брызги долетели и до тех, кто успел спрыгнуть в траншею.

— Мать вашу, почему команду не слушаете? — орал командир. — Глядь, сколько народу положили!