Что еще? На носу только голод в Поволжье.

— Здравствуй, Савелий Анисимович!

— И вам не хворать, Михал Дмитрич, — поднялся мне навстречу из-за стола во весь свой рост Губанов.

Работать он любил в своем старом кабинете в Центросоюзе, несмотря на свой нарминовский статус. Впрочем, определенный резон в этом был — большинство продовольственных вопросов так или иначе решалось именно через Центросоюз, хоть министерские и ворчали.

— Что по запасам зерна?

— Копим резерв на будущий год, но с большим трудом.

— В чем проблема?

— В экспорте. Всем нужна валюта, всем нужны станки и технологии, а из экспортного товара у нас, почитай, только зерно и лес. Вот и трясут меня на каждом заседании Совнармина, как грушу — дай хлеб, дай хлеб…

— А ты?

— А я не даю. Ты же мне всю плешь проел, что засуха будет, я-то тебе верю, а вот мне остальные не очень. Как я им объясню, а?

— Да хоть на мой ревматизм ссылайся. Надо! И все тут! — посоветовал я, а сам подумал, что никак иначе мое послезнание не залегендируешь. — И всех, кто сомневается, гони ко мне, я им лично политпросвет проведу.

— Ага, вот я к тебе все село, от артелей до последнего единоличника и направлю. Им-то интереснее урожайные сорта сеять, а не засухоустойчивые! Экономика!

Нда, загвоздочка… Силком не заставишь, а денег на такую операцию сейчас нет. И Губанов правильно подметил — вот я уверен, что засуха будет, вот есть десяток-другой людей, которые меня знают давно и привыкли к моим словам прислушаться, но как втолковать всем остальным? Так-то все понимают, что лучше сегодня потратить пару миллионов золотом на профилактику, чем вбухивать десятки миллионов в экстренной ситуации, но откуда товарищ Скамов взял, что такая ситуация неизбежна? Какие есть ваши доказательства? Сплошной волюнтаризм выжившего из ума старикашки.

— Хорошо… То есть, плохо, конечно, но давай-ка еще раз прикинем, что мы сможем сделать.

— Ну, закрыть вывоз хлеба, как только станет ясно, что у нас засуха. Но это не раньше июня, к тому времени запасов почти не останется.

Как там это в мое время называлось? Госрезерв? Отличная идея, жаль, что только сейчас вспомнил, ну да лучше поздно, чем никогда.

— Так, а знаешь что… Давай твои резервы превратим в государственные.

— ???

— Постановлением Совнармина, образование специального хранения, утвердим на ВЦИК и вуаля — никто свои лапы на запас зерна не наложит. Позвони Муравскому, подготовьте проект постановления, я внесу.

Может я себя успокаиваю, но у нас обстановка все-таки заметно лучше: нет такой катастрофы с транспортом, сельское хозяйство продвинутое (ну, как минимум в артелях), многополье не в новинку, рабочих рук хватает,

Главное — война Поволжье не затронула. А где затронула, то есть в Западной Сибири, на Украине, Кубани, Дону и Тереке, все прошло быстро и “малой кровью” в прямом и переносном смыслах.

— Миша, тебя не беспокоит, что у нас все получается?

Я чуть не вздрогнул. Дотянулся чертов скептик до болевой точки, дотянулся — вдруг все посыпется, как только я уйду? Вечный мой страх, но есть надежда, что за двадцать с лишним лет я привил привычку к анализу, прогнозу, тщательной подготовке и планомерному исполнению. Ведь на стройке никак иначе нельзя: приехала бетономешалка, ты ее разгрузил, приехала следующая — и ее в дело. И так далее, шаг за шагом. А если ура-ура и штурмовщина и приехало сразу двадцать, то что с ними делать? Или наоборот, нет ни одной? Очень строительное производство приучает к порядку. А если на площадке бой, порыв и подвиг, то инженеров и руководство нужно гнать поганой метлой. А то и выпороть прилюдно, чтобы в следующий раз неповадно. Чтобы как у американцев “Утюг” строили: неделя — этаж, неделя — этаж, год — и небоскреб.

Вот мы и готовимся. Изо всех сил.

— Меня больше беспокоит, что мы перестанем вперед думать. А коли нет, так ведь при правильной постановке задачи, подготовке и планировании все и должно получаться. Так что давай-ка ты заблаговременно с Колей пишите постановление об остановке вывоза, о запрете на непищевое использование зерна и о беспроцентных ссудах до нового хлеба.

Губанов кивнул и сделал пометку в своем настольном органайзере.

— Надо будет еще КБС подключить, — заметил он, закончив писать.

— Спекуляции?

— Спекуляции, перекупка, сговор с целью повышения цены, сокрытие хлеба.

Теперь уже пометки делал я.

— Понял, тогда Борису, как увижу, задачу поставлю.

Черт, еще же надо врачей настропалить! Если дело до массового голода дойдет, неизбежны эпидемии! Кто из врачей мне поверит? Федоров, Гедройц? Вот всем вместе на Семашко и насесть, а еще Наташу подключить, Николай Александрович к ней прислушивается. Но это на завтра, сейчас к Борису.

Савинков мои замечания выслушал, в свою очередь сделал несколько дополнений — например, что обязательно нужно будет подготовить милицию и, возможно, отряды из рабочих, охранять склады.

— Но большой проблемы с нашей стороны я тут не вижу. Обычная работа по саботажу.

Он почесал кончик носа резинкой фаберовского карандаша — пока немецкого, но на следующий год в Дорогомилове начнется строительство Концессионной фабрики канцелярских товаров и будут у нас свои карандаши не хуже.

— Но меня другое волнует. Что-то у нас все больно легко получается.

И этот туда же. Они что, сговорились?

— Что значит “легко”? Ты же знаешь, мы все готовим загодя, стараемся думать на два хода вперед…

— Да это понятно. Я о другом. Видишь… — Борис задумался, подыскивая подходящие слова.

Потом встал, прошел к окну, поморщился, с досадой щелкнул пальцами…

— Не знаю как сказать.

— А ты попробуй.

— Слишком… все получается без сучка, без задоринки. И люди привыкают и думают, что так будет всегда. А если нет? Если вдруг встанет колом, что тогда? Испугаются? Посчитают, что плохо подготовились и ну ее, эту нерешаемую задачу? Трудности нужны…

— Для превозмогания?

— Миша! Ты же отлично понимаешь, что это не шутки!

— Боря, у нас впереди задач незнамо сколько! И возможный неурожай это еще не самое сложное. Нам предстоит драться за нефть, поскольку кто будет владеть ею — будет владеть миром.

— То есть схлестнуться с англичанами на юге, в Персии и Месопотамии?

— И не только там. И даже это — не главная схватка.

— А какая главная?

— Вторая Мировая война.

Савинков заторможено повернулся ко мне от окна.

— Снова? После такой бойни? Нет, это невозможно…

— Возможно. Как только вырастет невоевавшее поколение. И нам нужно любой ценой создавать крепкий блок в Европе, так, чтобы англичане не могли сунутся на континент. Пусть они с американцами грызутся, те давно на британское наследство зарятся. Пусть свою “свободу” друг другу насовывают. А нам надо следить, чтобы все справедливо было и не бояться советских чиновников к порядку приводить.

Осень 1920

Кончать надо с политикой. Интриги мутить, соратников убеждать, пальцами искрить в моем возрасте уже тяжело. Три часа в приемной председателя ВЦИК — и все, меня можно разве что в тихом месте прислонять к теплой стенке, на большее не годен. Смена выросла, а я ей, пока силы есть, напишу нечто вроде политического завещания. Вот прямо сейчас, только дождусь, когда солнце намного сдвинется за Антипьевскую церковь и лучи, бьющие прямо в окна моего кабинета, оттуда, где встанет (или не встанет) Дом на набережной, перестанут слепить глаза. Минут пятнадцать и все, можно начинать. А пока сижу на солнышке, греюсь.

Кроме обычной писанины, ко мне попадали и все прошения о помилованиях, шедшие во ВЦИК нескончаемым потоком. Во первых, КБС крепко взялась за старых специалистов и местами вылезало не просто неприятие власти Советов, а натуральное вредительство, в паре-тройке случаев организованное. А народные заседатели, как и на Донбассе, снисхождением не увлекались и фигачили приговоры на полную катушку. Постановление Верховного Суда полгода назад мозги малость вправило и высшую меру по нерасстрельным статьям давать прекрати, но наш человек изобретателен — стали навешивать именно что расстрельные. Вот я и разбирался.