Наутро, в десять часов в зал с ложами, балконом и галереей набилось человек восемьсот, сидели на ступеньках и притащенных стульях, отмахиваясь от озверевших пожарных. На сцене, у полотняных кулис, боком к залу стоял стол президиума — никого из министров, только разработчики плана. Лучшие специалисты страны. Чаянов, знакомый по Центросоюзу. Кондратьев — по Питеру. Богданов Сан Саныч — по Капри. Графтио и Классон — по Можайской ГЭС. Вот только киевского математика Евгения Слуцкого я не знал.

Все начальство, то бишь члены ВЦИК и Совнармина, сидели на балконе, чтобы не смущать докладчика взглядом в упор.

На сцене вместо задника висела громадная карта России, ну точно как на известном полотне “Ленин у карты ГОЭЛРО”, вся в разноцветных кружках — до Урала густо, почти сплошь, за Уралом цепочкой вдоль Транссиба. Причем я ничего насчет карты не подсказывал, комиссия все сделала сама.

У карты, с бильярдным кием в руках, стоял Кондратьев. Я настоял, чтобы доклад делал он — пусть авторитет нарабатывает.

— Вся крупная индустрия национализирована и работает по долгосрочному плану под руководством Совета народного хозяйства. В первую очередь это энергетика: уголь, гидростанции, нефть, торф, — с каждым касанием карты загорался тот или иной кружок. — На государственных заводах производится металл, сложная техника, станки, автомобили и так далее. Государство также держит в руках крупное промышленное строительство. Такой подход позволяет избежать массовой безработицы и слишком больших колебаний спроса. Все остальное — легкая и пищевая промышленность, розничная торговля, гражданское строительство — отдано кооперативам и частникам.

Кондратьев подошел к столу президиума и в напряженной тишине налил стакан воды. Выпил и продолжил:

— План верстается в виде государственного заказа, обеспечивающего программы строительства новых путей и предприятий, а также минимальных потребностей населения. Условно говоря, государство заказывает на человека пару штанов, рубаху и четыреста фунтов хлеба в год.

Зал зашумел.

— Участвовать в государственном заказе могут все желающие. Выполнил — получил налоговые льготы на следующий год и право выкупа государственной продукции. Не выполнил — повышение налога, либо, в крайних случаях, конфискация. Все, что произведено сверх заказа, предприятия вольны продавать по свободным ценам. На основании свободных цен определяется средневзвешенная цена изделия на будущий год, она закладывается в план.

Да, вот тут у нас узкое место, сколько тут копий сломано! Ценообразование в плановой экономике — болевая точка. Целые ведомства этим занимались, Госплан, Госснаб, Госкомцен, а толку? Придется на ходу подстраиваться. Ничего, вон какие головы сидят, придумают.

— Подготовка специалистов, важнейший элемент программы. При всех государственных заводах и на стройках создаются школы и училища. Через пять лет мы должны в разы увеличить число квалифицированных специалистов. Пока же у нас преобладание чернорабочих.

— И что с ними делать? — не выдержал и повернулся ко мне Тулупов. — Они же только копать могут.

— Не только. Еще могут не копать.

— Михаил Дмитриевич!

— Молчу-молчу, — я выставил перед собой ладони. — Могут копать — пусть копают. Работы навалом: торф, каналы, ирригация, лесопосадки, насыпи для дорог и так далее.

Кондратьев тем временем перешел к конкретным планам — днепровский каскад, модернизация металлургии, шарикоподшипниковый завод в Москве (его мы отжали у Нобеля, оставив в его руках керосиновую торговлю). Тракторные заводы, механические цеха, сталелитейные и прокатные цеха, завод дорожной техники. И дороги. Железные и обычные, хотя бы щебнем шоссировать. И Госрезерв — по моему настоянию. Засуха через два года, нужно готовится.

И это как бы не десятая часть того, что предлагалось — пришлось сдерживать некоторых особо ретивых товарищей, а то бы такое громадье планов наворотили… У нас, конечно, с промышленностью и транспортом на порядок лучше, чем было после “той единственной Гражданской”, но надо и меру знать! Вот Жора Пятаков, из шведских “практиков”, до сих пор недоумевает:

— Я не пойму: все ресурсы у нас в руках, а мы приняли такой слабенький план!

— Вы, товарищи, забываете, что у нас для такого количества заводов что сейчас, что через пять лет, просто нет подготовленных кадров.

— Подготовить! Ускоренные курсы, обучение на рабочем месте, факультеты рабочей молодежи…

— Хотите, я скажу, чем это закончится? — мрачно заметил со своего места Савинков, не поднимая головы от писанины в блокноте. — При нехватке обученного персонала вы начнете использовать необученный. Пойдет в лучшем случае брак, а в худшем — аварии и даже катастрофы. Но человек так устроен, что не любит признавать свои ошибки, человеку проще найти внешнюю причину. Вот вы и будете искать виноватых. А поскольку виноватых будет много, то возникнет мысль — а не организация ли это вредит? И вместо того, чтобы двигать завод вперед, вы займетесь ловлей вредителей, вся вина которых — в необученности.

— Ну, это вы загнули!

— Вовсе нет, — поддержал Савинкова Ленин. — При случае напомните мне, я вам расскажу десяток-другой архипоучительных историй, со времен еще первых подпольных кружков.

А в Новониколаевске все-таки пришлось задержаться на обратном пути, уж больно на меня насели сибирские кооператоры. Вот мы и сидели на третьем этаже здания Сибсоюза, построенного на углу Базарной площади и Николаевской улицы. Большие окна, строгие эркеры, суровая простота — в том же стиле рационализма, что и мой дом, и Центросоюз в Москве.

— Нам, Михаил Дмитриевич, нужен металл и машины, а с Москвы или даже с Урала не навозишься. Вот, хотели бы по старой памяти попросить, нельзя ли у нас поближе большие заводы поставить, сперва железоделательный, а потом и сельского инвентаря.

Я переглянулся с секретарем, тот покопался в портфеле, вытащил и положил перед собой папку..

— А что сами не построите?

Вот, солидные люди, деловары, масло аж в Европу продают, все костюмах, с часами и авторучками, а шаг в сторону — оторопь, инерция мышления. Но не тянуть же всю программу только за государственный счет? И я объяснил:

— У вас под боком Кузнецк, там уголь, на Алтае железо, все рядом.

— Кузнецкие каменноугольные копи национализированы, железорудное месторождение под Белорецком известно, Гурьевский завод сто лет как работает, — пододвинул мне справку секретарь.

— Думайте. Заведете свой завод — не только маслом торговать будете. А если сил не хватит — зовите в долю государство.

Думали они секунд тридцать, а потом взорвались возгласами и все скопом кинулись выяснять у меня подробности. И то ли от этих криков, то ли от духоты меня повело и только далеко-далеко, на краю восприятия, я слышал голос секретаря:

— Товарищи, вы что! Михаил Дмитриевич человек в возрасте, устал, нельзя так!

Лето 1919

Первый вопрос Митя задал еще в дверях, не раздевшись:

— Как состояние Михаила Дмитриевича?

— Стабильное, — успокоила Наташа.

— Говорить начал?

— Нет, только пузыри пускает. И пачкает пеленки.

Митя наконец выпростал руку из куртки, закинул картуз на вешалку и шагнул навстречу сопящему кульку на руках Ольги.

— Назад, — придержала за локоть Наташа. — Руки мыть.

Счастливый отец вздохнул, послушно сполоснул руки и только потом был допущен к укачиванию и укладыванию Михаила Дмитриевича Внука.

Внизу Аглая накрывала обычные два стола к большому семейному ужину — на восемь взрослых и шестерых детей, не считая новорожденного. Устоявшийся быт в целом не изменился, разве что стал проще. Давно не было веселых застолий с коллегами-инженерами — за редчайшими исключениями гости в последнее время приходили только по делу. В одной из комнат хозблока поставили аппарат Юза и рацию “Норд”. Митя улыбнулся, вспомнив, как заважничал Иван, которого после курсов радиотелеграфистов перевели из артельных сторожей в главного по связи дома в Сокольниках. Терентий же так и занимался автоотрядом московской милиции, поставив дело на недосягаемую высоту.