Съезд Советов открылся пением “Интернационала”. Следом, как из пулемета, делегаты приняли закон о социализации земли. Разве что с отсрочкой исполнения до окончания военных действий, причем дезертиры и те, кто начнет дербанить землю самовольно, из очереди исключались.

Приняли закон о гражданстве — всех, родившиеся на территории Союза Советов или имеющие родителей, родившихся на таковой, признавали равноправными гражданами. А титулы, чины и сословия отменили.

Во исполнение решения Учредительного собрания избрали следственную комиссию по делам Временного правительства. Съезд также подтвердил отказ от признания всех долгов, набранных за последние месяцы.

Поставили под государственное управление все банки, национализировали все железные дороги. Последние и так были у нас в руках, а в банки мы готовили “десант” из кадров Павла Свинцова, знакомых с финансовым делом. Сам Паша, когда на него взвалили эту задачу, просто взвыл — я, говорит, уже не знаю, куда от бумаг деться! Одно счастье — весной езжу в Михайловское пахать, вот брошу все и вернусь крестьянствовать! Но ничего, крякнул и принялся за дело, а там и во вкус вошел. Еще бы, одно дело Московский Народный, один из многих, а другое — будущий единый Госбанк.

Постановили все Советы именовать просто Советами, чем ликвидировали разносортицу рабочих, крестьянских, казачьих, солдатских, инородческих, мусульманских, безземельных и еще черт знает каких.

Приняли закон о рабочем контроле, существенно расширивший полномочия профсоюзов.

Ну и сформировали правительство, но тут, следом за Свинцовым, пришлось утешать Чернова — он не попал в число народных министров, и очень дулся на то, что советским премьером съезд назначил товарища Ульянова.

— Ты блестящий теоретик, Виктор, твои статьи мы держим в наших сердцах, — говорил я Чернову в кулуарах, — но как доходит до практики, ты, прямо скажем, слабоват. А у нас работы невпроворот! И потом, в правительстве полно твоих кадров, сильных организаторов! Вольский, Пешехонов, Вологодский, Авксентьев, да мало ли! Каждый должен заниматься своим делом, так что давай мы с тобой останемся членами ВЦИК и будем спокойно думать о судьбах Родины.

ВЦИК, как орган управления между съездами, был сформирован напоследок и на его первом же заседании председателем избрали товарища Скамова. Потом в коридорах хихикала и подначивала меня вся наша банда — Савинков, Красин, Муравский, Губанов, Носарь…

Вот же сволочи, а я хотел строительством заняться, еще над Свинцовым посмеивался.

Осень 1917

Финны перекрыли границу под лозунгом “Вы там сперва разберитесь, кто в доме главный, а мы потом посмотрим”. Но обращение с просьбой о признании полной независимости и свободы направили все-таки не Временному правительству, а Учредительному собранию.

Что, в общем-то, неудивительно: на принятие Финляндией закона о восстановлении автономных прав временные с грацией бегемота ответили указом о роспуске Сейма, назначением нового генерал-губернатора и Сената, то бишь правительства. Мало того, командование Петроградского фронта заняло войсками здание парламента в Гельсингфорсе. В условиях, когда на только что прошедших выборах финский аналог нашего “широкого фронта” получил три четверти голосов (сто два у эсдеков, шесть у Крестьянской партии и сорок три у Аграрного союза), ничего лучшего и придумать было нельзя.

С обращением, правда, вышел пролет — неторопливые финны опоздали. Хотя надо признать, что добираться им пришлось практически подпольными тропами, через Петроград. Так что когда официальная делегация Эдускунты (финского Сейма) доехала до Москвы, Учредительное собрание уже самораспустилось.

Делегация пометалась между Большим и Малым театрами, а потом ее глава, социал-демократ Вяйне Таннер сообразил ткнуться к отлично знакомому по кооперативному движению Губанову. И свежеиспеченный товарищ народного министра земледелия притащил растерянных финнов ко мне, как к главе государства.

В кремлевском здании Сената дым стоял коромыслом, из помещений “уплотняли” в подвал тамошние канцелярии, а на их место въезжали новые министерства, комиссии ВЦИКа и прочие органы новой власти. По коридорам таскали шкафы и столы, орали грузчики и сурово рыкали стоявшие на часах красногвардейцы.

— Но, господин председатель… — неуверенно начал Таннер.

— Товарищ. Мы же с вами социалисты, не так ли?

— Таа, — от волнения растянул гласные финн.

— Такая вот, товарищ Таннер, у нас коллизия. Обращение ваше — в адрес Учредительного собрания, а его уже нет. Поэтому давайте вы мне пока расскажете, как вы добились такого успеха на выборах, а я попрошу присоединиться к нам товарища министра юстиции Муравского, он подскажет, как поступить правильно.

— Как вы знаете, — начал финн, — по новому закону избирательный возраст мы снизили с двадцати четырех до двадцати лет. От эттогоо число голосующих увеличилось примерно на десятую часть. А среди молодежи наши позиции всегда были сильнее, чем среди старших.

— А что консерваторы?

— О, они остались в “пеньковом Сенате”, — Вяйне увидел непонимание в моих глазах и поспешил объяснить. — Это тот, созданный Временным правительством. Наша коалиция сразу из него вышла, остались старофинны и младофинны.

— Этто как ваши консерваторы и кадеты, — дополнил еще один член делегации. — Только у ваас они объединились в Прогрессивный блок, а у нас поссорились.

— Не без нашей помощи, — хитро улыбнулся Вяйне, — и нам на радость.

Нравился мне этот парень — по северному флегматичный, с чистым русским языком, лет тридцати пяти, аккуратно и без выпендрежа одетый… Разве что из нагрудного кармана торчал такой знакомый колпачок авторучки Montblanc с белой шестигранной звездочкой. Сколько в ней моих патентов — шесть, семь? Я только вздохнул, но воспоминания прервал вошедший Коля и сразу взял быка за рога.

— Товарищи, вот какой казус получается. Учредительное собрание передало полномочия съезду Советов, съезд тоже закончился. Кроме того, по принятой конституции ВЦИК такие вопросы сам решить не может, это прерогатива исключительно съезда.

— Но надо что-то делать, нельзя давать правым такие козыри!

— А мы и не дадим. Я предлагаю следующее: ВЦИК делает заявление, в котором, во-первых, принимает ваше обращение к сведению, во-вторых, объясняет, что решать это должен съезд, в-третьих, заявляет о поддержке вашего стремления к независимости.

Финны облегченно заулыбались, а я подхватил:

— А мы тем временем ликвидируем Временное правительство, восстанавливаем власть над Петроградом и приступаем к переговорам о предоставлении независимости.

— Переговорам? — нахмурился Вяйно.

— Конечно! Необходимо обеспечить безопасность Петрограда и сохранить контроль над заливом, тем более в условиях войны с Германией.

— Вы имеете в виду базы в Хельсинки, Свеаборге и систему береговой обороны?

— Да, это тоже. А еще взаимный обмен гражданами, буде найдутся желающие, вопросы долгов, компенсации за имущество, поставки продовольствия…

Вот тут Россия могла держать животноводческую Финляндию практически за горло — горячим парням приходилось импортировать две трети зерна. Нет, теоретически можно было покупать и в Германии, и в США, но у нас ближе и дешевле. Да и Германия, боюсь, еще сколько лет не сможет вернуться в стан продавцов.

— Так что спокойно, не торопясь, обсудим все вопросы, чтобы потом не было взаимных обид и претензий. То, что Финляндия должна быть независимой, сомнений не вызывает, просто давайте все сделаем правильно.

То есть не задаром. Российского имущества в Суоми навалом, Выборгскую губернию надо бы вернуть обратно, а там пока переговоры, глядишь, и до власти Советов у северных соседей дойдет.

***

Вторым внешнеполитическим направлением чуть было не стала Украина, где скучковавшиеся вокруг Грушевского самостийники объявили о создании Центральной Рады и об автономии Украинской Республики в составе восьми губерний. Их, правда, довольно быстро взяло к ногтю военное командование, сильно недовольное брожениями в частях, набранных в тех самых губерниях. Советы в Киеве, Херсоне, Харькове и Екатеринославе только приветствовали такой поворот и продолжили работу.