Когда эти условия выкатили немцам, они заартачились. Еще бы, какой нормальный политик подпишется под требованием ободрать страну как липку? Брестский договор — еще цветочки по сравнению с Версальским, тут как бы снова война не вспыхнула. Все, кто мог, кинулись уговаривать и убеждать Германию. Кроме нас — зачем давить на тех, с кем надеешься посотрудничать? Захотят немцы воевать — пусть воюют со свежеобразованной Чехословакией и восстановленной Польшей. И без союзников: Австро-Венгрию разобрали по кирпичикам, от Болгарии толку ноль, а Турция оккупирована больше, чем наполовину. Да и флот немецкий интернирован в Скапа-Флоу.

Так что обошлись без нас.

Подписание назначили в Версале, как раз на годовщину убийства Потиорека в Сараево. Несмотря на зиму, погоды стояли теплые на удивление, даже лужайки знаменитого парка зеленели. Народу во дворец набилось незнамо сколько — сотни репортеров и просто любопытствующих. Поглядел я на Черчилля и даже на Лоуренса Арабического — очень забавное сочетание длинного английского лица с арабским платком, прихваченным понтовыми жгутами. Да и британскую форму он носил своеобразно, с подворотами на брюках. Хипстота, одним словом.

Договор подписывали в Зеркальной галерее, и тут у меня чуть было не случился конфуз — оказывается, нужна личная печатка, заверить подпись. Но печаток не оказалось у многих, и потому договор среди прочего проштамповали оттиском английского фунта, канадской пуговицы и… звездочки с серпом и молотом, которую снял со своей формы Медведник.

За Германию подписывали два министра, чрезвычайно подавленных условиями и обстановкой — руки у них тряслись. Стоило им поставить росчерки, как за окнами грохнул салют, а публика ломанулась брать автографы у делегатов. Немцы сидели одни, как бедные родственники, пока я не протянул им свой органайзер.

— Не боись, ребята. Репарации с вас скостят, да и растянут на несколько десятков лет. Войска скоро уйдут, с продовольствием мы поможем. Все будет хорошо.

И заговорщицки подмигнул.

Весна 1919

В марте нас не миновал конфликт на КВЖД — первый по счету и не последний на этой дороге. Установление власти Советов в почти полностью артельной Сибири и на таком же Дальнем Востоке прошло даже быстрее и бескровнее, чем в европейской части — сибиряки, искони жившие по принципу “до бога высоко, до царя далеко”, привыкли полагаться на свои силы и всякую мелкую контру придушили весьма эффективно.

Мелкая контра сильно обозлилась, ушла за границу и трансформировалась в хунхузов, даже хуже. Хунхузы хоть зря никого не убивали, а эти… Так-то после русско-японской войны в Маньчжурии было спокойно и русское влияние только нарастало, опять же, потери у дальневосточных казаков были куда меньше. Пятнадцать лет все, что севернее КВЖД, вдоль которой стояли крепкие гарнизоны, от китайских банд методически очищали. И переселенцев русских прибывало — маньчжуров-то империя Цин как пылесосом на юг вытягивала, на административные и командные должности, земля пустела и ее подбирали те, кому не страшно. Так и складывалось: к северу от границы служилое казачество, южнее — вольное, еще южнее — железная дорога, посередине — Харбин, русский город. И с каждым годом Хэйлунцзян все больше становился Приамурьем.

Но война и революция, что в России, что в Китае, власти ослабила. Зашевелился криминальный элемент, да и военные правители — дуцзюни и супердуцзюни — всякие там Ян Юйтины и Чжан Цзолини, которым раньше было стремно бодаться с Россией, потихоньку поползли на север. То на одной станции, то на другой китайцы вмешивались в управление, порой арестовывали специалистов, а на ноты протеста внимания не обращали. Пришлось даже урезать делегацию на Парижской конференции и формировать спецпоезд — срочно везти домой часть руководства и специалистов Нармининдела и Нарминвоена. Вместе с ними вернулись и мы с Наташей.

Генштаб предложил накостылять китайцам, чтобы впредь неповадно было и заодно проверить кое-какие тактические наработки. По плану создавались заслоны в Благовещенске, Хабаровске, и две ударные группы — Читинская и Приморская. На восток потянулись эшелоны с полками, имуществом, самолетами, броневиками. Перебрасывали бронепоезда из Туркестана, где Фрунзе и Триандафиллов совместно с Алтайской народной армией помножили на ноль Анненкова с его бешеной дивизией.

Пока готовились, Мукденская клика обнаглела в край и направила нам ноту с требованием освободить всех арестованных китайцев. Таких насчитывалось несколько десятков тысяч и называть их скорее стоило военнопленными, потому как их не арестовывали, а винтили в пограничных стычках начиная еще с 1916 года. Заодно китайцы подзуживали ту самую мелкую контру: отряды Унгерна и Семенова провели несколько налетов на территорию Советов, а также расстреляли сотрудников дороги в Муданьцзяне. Все это сопровождалось бессмысленными жестокостями, попыткой мести за то, что население не очень-то хотело следовать за атаманами.

Ну и по всем линиям границы и железки, да и среди “вольного маньчжурского казачества” немедленно возникли отряды самообороны. Штабы установили с ними связь, выбрали время и две ударные группы двинулись вдоль дороги.

Войска Чжан Цзолиня исчислялись солидной цифрой — двести тысяч человек, но против нашпигованных техникой ударных групп оказались слабы. Двухнедельная операция полностью восстановила контроль над КВЖД, заодно зачистили и мелкую контру. Унгерна и Семенова без затей грохнули те же самые казаки-пограничники, чьи станицы жгли атаманы. Мукденские милитаристы затихарились и мы аккуратно установили свою военную администрацию на всех станциях дороги. А китайцев выдавливали на юг, за Великую стену.

По итогам событий на востоке страны ВЦИК решил наградить отличившихся, для чего их собирали в Красноярске. Туда же ехали министры и разработчики экономического пятилетнего плана — именно там, на выездной сессии Совнармина, мы и должны были его принять. Почему так далеко? Во-первых, нельзя все делать в Москве, нам нужны центры притяжения по всей стране. Во-вторых, специалистам полезно проехаться дальше Волги, чтобы понимать размеры страны не умозрительно — намотают тыщи четыре километров и проникнутся. Ну и в-третьих, коли в Красноярск ехать, то Собко коллегию МПС назначил в Новониколаевске, по дороге.

Поезд председателя ВЦИК был полным-полнехонек — ехали инженеры и министры, экономисты и красные командиры, изобретатели и кооператоры. И поезд председателя Совнармина тоже. И поезд начальника штаба Красной армии. И в каждом спорили, ежечасно, ежеминутно — в купе, на остановках, за спиной у митингов и концертов.

Кроме военных и причастных поезда везли бригады инструкторов и агитаторов. Нет, не за Советскую власть, за это чалдонов и кержаков агитировать не надо — сами собрались, сами установили, сами защитили. За новую экономику, за то, чтобы детей учиться посылали. Станция — митинг, станция — митинг, так до Новониколаевска и доправились. Там большая часть путейцев осталась готовить коллегию, а я двинул дальше, в Красноярск.

Встречные паровозы приветствовали нас гудками, вокруг вставала морозная покамест сибирская тайга. В салон-вагон, переоборудованный под кабинет и комнату для совещаний, набились военные и заводские техники — мы сцепились из-за стрелкового оружия.

Федоров (тот самый) и Дегтярев (тот самый) ратовали за автоматы и автоматические карабины. Лебедев им резонно возражал, что автоматика вещь, конечно, хорошая, но…

— У нас призывников — половина неграмотных и малограмотных. Такому и мосинскую винтовку освоить непросто. Опять же, у крестьян отношение к технике какое? Как к граблям и косе, бруском отбил, ножом древко поправил, вот и все. На сложные изделия месяцами натаскивать надо, да и то, без понимания. Только простейшие вещи, “раз так — то делай это, а не так — делай то”. А почему это, отчего — не понимают. Эх, нам бы образованного солдата…