Долгие часы напряжения вымотали его так, что сил уже не оставалось. Город Эмблер покинул в старом голубом мини-вэне, который угнал прямо с улицы в нескольких кварталах от интернет-кафе. Неуклюжий «Додж-Рэм» привлек его внимание только тем, что хозяин оставил своего четырехколесного друга практически без присмотра, понадеявшись на простенькую охранную систему. Мини-вэн Эмблер сменил на двенадцатилетнюю «Хонду», уведенную с круглосуточной стоянки возле железнодорожного вокзала Трентон. Ничем не примечательная модель успешно справилась со своей задачей, оправдав возлагавшиеся на нее надежды.
Выехав из города на автостраду № 31, Эмблер попытался привести в порядок разбегающиеся мысли. Кто стоит за всем тем, что случилось с ним? Вопрос был не нов, он мучил его все месяцы заключения. Против него мобилизованы ресурсы секретных служб. И это означает… что? Что его оклеветали, подставили. Что кто-то убедил высшее начальство в его безумии, в том, что он опасен. Или кто-то – может быть, некая группа, – имеющий выход на самый верх, постарался сделать так, чтобы Эмблер исчез. Кто-то, рассматривающий его в качестве серьезной угрозы, но почему-то не считающий нужным убивать. Разболелась голова, в висках стучало, за глазными яблоками ядовитым цветком раскрывалась боль. Помочь могли бы коллеги по Подразделению политической стабилизации, но где их искать? Эти люди не приходили на работу к девяти, не сидели за столом в офисе, а постоянно перемещались, как фигуры на шахматной доске. К тому же его исключили из всех электронных форумов. Харрисон Эмблер не найден – нелепость, безумие, но и в безумии, как известно, есть свой порядок. Он чувствовал это, ощущал опасность так же, как пульсирующую боль, из-за которой каждое мысленное напряжение превращалось в предсмертную агонию. Они попытались спрятать его. Похоронить заживо. Они! Идиотское слово, пустое местоимение, скрывающее за собой все и не значащее ничего.
Чтобы выжить, нужно было знать больше, но чтобы знать больше, нужно было выжить. Местечко Баррингтон-Фоллз, округ Хантердон, штат Нью-Джерси, расположено в стороне от автострады № 31. Проверяя, нет ли «хвоста», Эмблер дважды сворачивал с нее на безымянные проселки, но ничего подозрительного не обнаружил. Увидев дорожный знак с надписью «Баррингтон-Фоллз», он посмотрел на часы – 15.30. Утром – в закрытой психиатрической клинике на острове, в половине четвертого – почти дома. Неплохо.
В четверти мили от нужного поворота Эмблер съехал с дороги и укрыл «Хонду» в кедровой рощице. От холода спасала украденная по пути коричневая шерстяная куртка. Шагая по устилающему землю ковру из осыпавшейся пружинящей хвои и прелых листьев, он чувствовал, как уходят напряжение и усталость. До озера оставалось уже немного, и Эмблер вдруг обнаружил, что узнает едва ли не каждое дерево. Он слышал, как бьет крыльями сова на огромном лысом кипарисе, красноватый, морщинистый и заскорузлый ствол которого, потеряв по какой-то причине кору, стал похож на шею зажившейся на свете старухи. Он даже рассмотрел трубу над хижиной старика Макгрудера, приютившейся в опасной близости от воды на другом берегу. Казалось, следующая буря непременно снесет его прямо в озеро.
Миновав густую хвойную рощу, Эмблер вышел к той самой волшебной поляне, где семь лет назад решил построить дом. Заслоненная с трех сторон величественными старыми деревьями, она не только обеспечивала уединение, но и дышала покоем и безмятежностью: летом озеро казалось гигантским сапфиром в зеленой оправе.
Вернулся. Наконец-то. Эмблер глубоко, прочищая легкие, вдохнул, раздвинул ветви двух елей, сделал два шага вперед и… оказался на уютной, совершенно пустой поляне, где должен был стоять его домик. Должен был. Но не стоял.
Голова закружилась, к горлу подступила тошнота – накатила волна дезориентации, по земле как будто прошла дрожь. Невероятно. Дома не было. Не было даже никаких признаков того, что здесь когда-то вообще стоял какой-то дом. Растительность выглядела нетронутой. Он прекрасно все помнил, но видел перед собой только клочья мха, жмущиеся к земле кустики можжевельника и низенький, обглоданный оленями тис, простоявший здесь, судя по виду, лет двадцать или тридцать. Эмблер медленно обошел поляну по периметру, отыскивая глазами следы человеческого обитания. Ничего. Девственный участок, пребывающий в таком же состоянии, как и в тот день, когда стал его собственностью. Не в силах больше противостоять давящей силе непонимания, он опустился на холодный, сырой мох. Вдруг стало страшно. Вертящийся в голове вопрос требовал четкой формулировки: может ли он доверять собственным воспоминаниям? Воспоминаниям последних семи лет? Можно ли полагаться на память? Или все происходящее с ним сейчас – всего лишь иллюзия, и он, очнувшись, обнаружит себя в белой, запертой снаружи палате № 4В?
Кто-то когда-то говорил Эмблеру, что человек во сне не чувствует запаха. Если так, то он не спал. Он ощущал запахи: озерной воды, прелых листьев, взрыхленной червями земли, смолистых шишек. Нет, он не спал.
Эмблер поднялся. Ярость и отчаяние, смешавшись в комок, вырвались из горла низким протяжным ревом. Он вернулся домой, в свое убежище, святая святых и… не нашел ничего. Пленник тешит себя надеждой на побег; жертва пыток – он испытал это на себе – рассчитывает на передышку. Но на что надеяться, на что рассчитывать тому, кто утратил святыню, приют души?
Все было знакомым и все было незнакомым. Вот что сводило с ума. Он прошелся по поляне взад-вперед, вслушиваясь в щебетанье и посвист оставшихся на зиму птиц, и вдруг услышал слабый, более резкий и не похожий на птичий свист и одновременно ощутил удар и почувствовал боль под шеей.
Время замедлило ход. Эмблер поднял руку, нащупал торчащий из тела предмет и выдернул его. Это был длинный, похожий на шариковую ручку дротик. Дротик, ударившийся в верхнюю часть грудины, в дюйме от горла, и застрявший там. Дротик, воткнувшийся в него, как нож в дерево.
Эмблер вспомнил: эта часть кости имеет свое название – рукоятка грудины. В руководстве по рукопашному бою говорилось, что она выполняет защитную функцию. Это означало, что ему очень повезло. Он нырнул в заросли тсуги и, почувствовав себя в относительной безопасности, уже внимательнее рассмотрел стрелу.
Она оказалась не просто дротиком, а дротиком-шприцем с зазубринами на острие и состояла из двух частей, стальной и пластмассовой. Маленькие черные буквы на шприце определяли его содержимое как карфентанил, синтетический опиоид, в десять тысяч раз более мощный, чем морфин. Для полного обездвиживания шеститонного слона хватило бы всего лишь десяти миллиграммов; эффективная человеческая доза измерялась микрограммами. Кость грудины так близко подходит к коже, что зазубринам просто не за что было зацепиться. Но что случилось с содержимым шприца? В нем не осталось ни капли, но когда карфентанил вылился, до того, как он выдернул дротик, или после? Эмблер ощупал место ранения. В месте удара остался болезненный след. Пока он чувствовал себя в порядке. Сколько эта штука была в нем? Определенно, не более двух-трех секунд. Но ведь достаточно одной капли, чтобы… И, конечно, оружие такого класса рассчитывалось на молниеносное срабатывание.
Тогда почему он еще не потерял сознание? Возможно, ответ придет сам собой и уже в самое ближайшее время. Эмблер поймал себя на том, что мысли как будто расходятся, внимание рассеивается, голова словно наполняется наркотическим туманом. Ощущение было знакомо – скорее всего, его травили чем-то похожим в клинике Пэрриш-Айленда. И не один раз. Не исключено, что организм даже успел привыкнуть к наркотику, и порог восприимчивости повысился.
Сыграл роль и еще один защитный фактор. Полый наконечник, воткнувшись в кость, заблокировал путь жидкости, не позволив ей свободно проникнуть в кровь. И, конечно, полную дозу при заправке шприца рассчитали так, чтобы она не оказалась смертельной; в противном случае проблему решили бы без хлопот, с помощью обычной пули. Дротик означал, что его собирались похитить, а не убить.
