Эмблер кивнул.

Фентон взял бумажку и поднес к ней кончик сигареты. Листок полыхнул розовато-белым пламенем – как роза, появившаяся внезапно в руке у фокусника, – и исчез, практически не оставив следа. Эмблер огляделся – никто ничего не заметил.

– Помните, Таркин, мы хорошие парни. – Слова слетели с губ колечками белого пара. – Вы ведь мне верите?

– Верю, что вы верите себе.

– И вот что я вам скажу: это только начало. Дальше вас ждет нечто особенное. Позаботьтесь о Бенуа – и вы займете в нашей организации прочное положение. Вот тогда мы и поговорим.

На мгновение Эмблер закрыл глаза. Ситуация была деликатная. Он мог бы предупредить правительство относительно Дешена, но какой смысл? Ведь заказ Фентону на француза поступил именно из правительства. К тому же ему никто не поверит. Таркина бывшие боссы определили в сумасшедшие, а что касается Харрисона Эмблера, то его ведь никогда и не было. Без причины человека в психиатрическую клинику не определяют. И эпизод с параноидным бредом записан не случайно: в случае необходимости пленка послужит доказательством его невменяемости. Фентон же просто поручит исполнение другому.

К ним вдруг направился полицейский.

– Вы, сэр! – рявкнул он, обращаясь к Фентону.

– Я?

– Вы! – Лицо стража порядка приняло оскорбленное выражение. – Вы что, считаете себя особенным? Думаете, закон не для вас?

Фентон недоуменно пожал плечами.

– Извините?

– Здесь не курят, – наставительно, но с оттенком угрозы произнес полицейский, едва ли не дыша в лицо миллиардеру. – В этом городе курение запрещено во всех муниципальных зданиях. И не изображайте невинность. Не прикидывайтесь, что вы об этом не знали. Здесь повсюду таблички.

Эмблер, повернувшись к Фентону, покачал головой.

– Ну вы и попались.

Через пару минут мужчины уже шли по пешеходной дорожке, выложенной плитами из голубого песчаника. По обе стороны от нее лежал снег, кое-где из-под него выглядывали куцые кустики.

– Так мы договорились? – спросил Фентон.

Вступить в организацию, чьи базовые принципы деятельности совершенно неприемлемы для него? Присоединиться к людям, ставящим себя над законом? Безумие! Но отказаться означало бы выпустить из пальцев нить Ариадны, а этого Эмблер позволить себе не мог. Не мог, пока оставался в лабиринте. Потерять нить – потеряться самому.

– Договорились. Расплатитесь со мной информацией, – услышал Эмблер собственные слова.

Фентон кивнул.

– Обычная история, да? Вас кто-то подставил. Вы хотите выяснить, кто и почему. Что-то вроде этого, верно?

Нет, это совсем не обычная история, подумал Эмблер, но вслух сказал другое:

– Что-то вроде того.

Небо потемнело, потяжелело, стало свинцово-серым. Казалось, глядя на него, нельзя было даже представить, что оно когда-то было или может быть иным – например голубым.

– При ваших способностях проблем, полагаю, не возникнет, – заговорил Фентон. – А если возникнут, если вас схватят – что ж, вы ведь Тот, Кого Не Было. Официально вы не существуете. Никто ничего и не узнает.

– Разумный план, – сдержанно согласился Эмблер. – Удобный. Для всех. Кроме Того, Кого Не Было.

Клей Кастон неодобрительно посмотрел на серовато-желтое ковровое покрытие в кабинете заместителя начальника разведки: в паре футов от кожаного диванчика красовалось темное пятно. Присутствовало оно и в его прошлый визит сюда. Мало того, у Кастона были все основания предполагать, что оно не исчезнет и к следующему разу. Калеб Норрис решительно отказывался его замечать. И так везде и во всем. Люди не видят что-то не потому, что это что-то скрыто, а потому, что у них, как говорится, «замылился взгляд».

– До сих пор мне все было понятно, – сказал Норрис. – Ты получил данные из клиники и провел… э… как его…

– Дисперсный анализ.

– Вот именно. Дисперсный анализ. Ты просматриваешь финансовую отчетность и находишь некие скрытые взаимосвязи… – Норрис выдержал паузу. – Понятно. И что ты там откопал на сей раз?

– Ничего.

– Ничего, – со вздохом повторил Норрис. – Что ж…

– Именно это меня и заинтересовало.

– Вот как?

– Именно. Понимаешь, странно, когда тебе попадается пес, который не лает. Специальная операция даже низкого уровня секретности не проходит без кучи согласований, запросов и прочих бумаг, даже если реально потрачено всего лишь полсотни долларов. Любой сотрудник низшего уровня, если речь идет о расходовании бюджетных средств, заполняет с десяток разных форм. Другими словами, оставляет след. Чем выше исполнитель, тем меньше бумажек от него требуется, а следовательно, тем меньше и следов. Им не нужно делать запросы, потому что они сами и распределяют ресурсы. Я хочу, чтобы ты понял, Калеб, что отсутствие каких-либо отступлений от норм, как и отсутствие следов, указывает на присутствие в деле игрока высокого уровня. Никто сам по себе не поедет в клинику Пэрриш-Айленда, чтобы сдаться на милость врачей. Пациентов туда привозят люди в белых халатах. А это уже перераспределение материальных и людских ресурсов. Я смотрю в документы, пытаюсь найти хоть какое-то эхо этого события и ничего не нахожу. Как будто ничего и не было.

– И насколько, по-твоему, высок уровень этого игрока?

– По крайней мере Е17. То есть кто-то твоего ранга или даже выше.

– Это сужает список претендентов.

– Неужели? Видимо, правительство провело решительные сокращения, пока я посещал туалет.

– Хм. Кстати, о туалетах. Помню, как ты прищучил того парня из Оперативного управления, тайком слетавшего в Алжир. Воспользовался фальшивым паспортом, замел все следы так, что и комар носа не подточит. Мы-то все считали, что он провел неделю в Адирондаке. Но ты его поймал! И на чем? Заметил перерасход туалетной бумаги в туалете рядом с его офисом!

– Ну, не заметить было трудно – каждый день расходовал по целому рулону!

– И ты пришел к выводу, что у него диарея. Жиардиаз – эндемическое кишечное расстройство вирусного характера, характерное для Алжира. Через пару дней мы его раскололи. Боже, попасться на перерасходе туалетной бумаги. – Норрис ухмыльнулся. – Но расскажи, что ты выяснил насчет нашего беглеца?

– Немного, но пара интересных деталей есть.

– Хорошо. Я вот думаю, что бы такое подбросить ему в качестве приманки. На что он клюнет.

– Не так-то это легко. Случай не совсем обычный. Любопытное обстоятельство: с этим парнем никто не садился играть в карты.

– Вот как? Жульничал? – Калеб Норрис ослабил узел галстука, но снимать его не стал. Теперь он походил на типичного редактора какого-нибудь скандального таблоида. Под расстегнутым воротничком курчавились черные волоски.

Кастон покачал головой.

– Вам знакомо немецкое слово Menschenkenner?

Норрис, прищурившись, посмотрел на аудитора.

– Кто-то, кто много знает о других?

– Не совсем. Menschenkenner – человек, умеющий определять чувства других людей, оценивать их истинную сущность.

– То есть он их читает.

– Как книгу. Если есть что скрывать, от такого лучше держаться подальше.

– Живой детектор лжи. Не отказался бы приобрести.

– Люди, с которыми я разговаривал, сомневаются, что Таркин сам знает, как у него это получается. Но, разумеется, исследования проводились.

– И что? – Норрис плюхнулся на диванчик.

– В феномене такого рода приходится учитывать множество переменных величин, но если коротко, то картина выглядит следующим образом: Таркин способен улавливать или регистрировать так называемые «микровыражения» – выражения лица длительностью не более тридцати миллисекунд. Большинство из нас их просто не замечают. Специалисты пользуются такими терминами, как «утечка» и «символ». По их мнению, скрыть эмоции полностью невозможно. Просто мы не настроены на прием широкого спектра передаваемой лицом информации. В большинстве случаев срабатывает защитный механизм, предохраняющий нас от эмоциональной перегрузки.