– Им не слова нужны, а документ. С печатью и подписями. На Пэррише таких полномочий ни у кого нет. Так что правила есть правила.

– Какая чушь.

– Хватит, Олсон, – перебил его охранник. – Оставь беднягу в покое.

Уже по одной этой реплике Эмблер понял – охранник не солидаризируется с ним, а скорее просто перечит фельдшеру. Мало того, они, похоже, еще плохо знали друг друга и чувствовали себя вместе не совсем комфортно. Возможно, имел место классический случай с неразрешенной проблемой старшинства: фельдшер явно хотел продемонстрировать свое верховенство, но оружие, что ни говори, было у охранника.

Эмблер благодарно кивнул последнему. Плотный, лет двадцати пяти – двадцати шести, с короткой стрижкой военного образца, охранник смахивал на отставного армейского рейнджера. В пользу такого предположения говорил и висевший у него на бедре пистолет «Хеклер-Кох П7» – марка, давно почитаемая рейнджерами. И хотя он был единственным на катере, у кого имелось оружие, Эмблер понимал – перед ним серьезный противник.

– Ладно, – буркнул после паузы фельдшер. Тон его, однако, вовсе не был примирительным – он как будто хотел сказать: «А тебе-то какое дело?»

Наступившее молчание позволило Эмблеру немного расслабиться.

Они отошли от острова на несколько миль, когда рулевой поправил наушники и, прислушавшись, включил громкую связь.

– Это Пэрриш-Айленд. Говорит Пять-Ноль-Пять. – Голос диспетчера звенел от волнения. – Побег заключенного. Повторяю, побег заключенного.

Эмблер напрягся. Ситуация требовала действий. Надо воспользоваться секундами неразберихи, взять инициативу на себя и отвлечь внимание.

– Что за чертовщина! – Он поднялся со скамейки.

В громкоговорителе захрипело, щелкнуло…

– Катер 12-647-М, заключенный может находиться у вас на борту. Пожалуйста, проверьте и немедленно сообщите. Остаюсь на связи.

Охранник в упор посмотрел на Эмблера. Подозрение только зародилось, и его нужно было отвести, направить в другую сторону, пока оно не оформилось окончательно.

– Вот дерьмо! Теперь вы понимаете, почему я здесь. – Пауза. – Сегодня поступил приказ принять дополнительные меры безопасности. Информация о предполагаемом побеге поступила еще утром. Проверяем весь транспорт.

– Могли бы и сказать, – угрюмо проворчал охранник.

– О таких вещах предпочитают помалкивать. Слухи не идут на пользу заведению. – Эмблер поднялся. – Надо проверить тело. – Он спустился на нижнюю палубу. Слева от входа помещался узкий шкафчик для инструментов. На полу валялись перепачканные машинным маслом тряпки. Все еще пристегнутое к носилкам застежками-липучками, на койке лежало тело, распухшее, тяжелое, с бледно-серым лицом.

Что дальше? Действовать надо быстро.

Через двадцать секунд Эмблер взбежал наверх.

– Ты! – Он ткнул указательным пальцем в фельдшера. – Ты сказал, что пациент умер. Что за чушь! Я только что потрогал его шею. И знаешь, что обнаружил? Пульс! Такой же, как у нас с тобой.

– Что вы такое несете, – презрительно скривил губы фельдшер. – Какой еще пульс? Там труп, понимаете? Мертвец.

Эмблер перевел дыхание.

– Труп? С пульсом под семьдесят? Не похоже на мертвеца.

Охранник повернул голову. Эмблер уже знал, какая мысль шевельнулась в его голове: «Этот парень, похоже, понимает, о чем говорит». Теперь у него было преимущество. Надо только не останавливаться.

– Так ты в этом замешан? – Фельдшер попытался подняться, но Эмблер пригвоздил его взглядом. – Отвечай!

– Что за бред? – На пухлых щеках фельдшера проступили красные пятна. Настороженный взгляд охранника разозлил его еще больше, но вместо того, чтобы перейти в контрнаступление против главного противника, он попытался защититься. – Беккер, не слушай его. Уж пульс-то, черт возьми, проверить я умею. Там, на носилках, покойник.

– Покажи нам, как ты это умеешь, – мрачно проговорил Эмблер и, повернувшись, начал спускаться. Употребив местоимение нам, он как бы провел разделительную линию между тем, кого обвинили, и остальными. Сейчас важно было держать всех в напряжении: сеять раздор, поддерживать огонек подозрительности и не давать им опомниться. Стоит им успокоиться, как подозрения незамедлительно падут на него, на чужака.

Оглянувшись, Эмблер заметил, что охранник расстегнул кобуру и держит руку на рукоятке пистолета. Спустившись, они втроем подошли к каюте. Фельдшер распахнул дверь и застыл как вкопанный.

– Какого дьявола…

Его спутники заглянули внутрь. Носилки лежали на полу. Тело исчезло.

– Ты, кусок дерьма! – взорвался Эмблер.

– Я… я не понимаю… – растерянно пробормотал фельдшер.

– Зато мы понимаем, – ледяным голосом произнес Эмблер. Правило простое, но эффективное: чем чаще человек употребляет личное местоимение первого лица во множественном числе, тем сильнее его авторитет. Он бросил взгляд на дверцу шкафчика, надеясь, что никто не заметит, как она выгнулась под давлением двухсот-пятидесятифунтового тела.

– Уж не хочешь ли сказать, что труп сам отсюда вышел? – Охранник медленно повернулся к побледневшему южанину. Пальцы его сжали рукоятку оружия.

– Может, поскользнулся и свалился за борт? – усмехнулся Эмблер. – Нырнул и не вынырнул. Или решил искупаться. (Дави, не останавливайся. Не дай им подумать, найти альтернативный вариант.) И, главное, что мы ничего не услышали. И не увидели. В таком-то тумане. До берега три мили. Не так уж много, если подумать. Типичное для трупа поведение, а?

– Это какое-то сумасшествие! – запротестовал фельдшер. – Я здесь абсолютно ни при чем! Поверьте, я совершенно ни при чем. – Слова оправдания срывались с его губ автоматически, но при том достигали нужного эффекта: никто уже не сомневался, что беглец – человек на носилках.

– Теперь понятно, почему он так возмущался, когда увидел меня. – Эмблер повернулся к охраннику. – Послушай, надо срочно связаться с Пэрриш-Айлендом. А я пока присмотрю за подозреваемым.

Охранник медлил, на лице его отражались противоречивые импульсы. Эмблер наклонился к нему и заговорил доверительным тоном.

– Знаю, ты к этому отношения не имеешь. Я так и укажу в рапорте. Тебе беспокоиться не о чем. – Смысл в данном случае крылся не словах, а в подтексте. Охраннику еще и в голову не пришло, что кто-то может подозревать его в помощи заключенному, совершившему побег из столь тщательно охраняемого учреждения, как клиника Пэрриш-Айленда. Уверяя потенциального союзника, что ему ничто не угрожает, и упоминая о «рапорте», Эмблер ненавязчиво закреплял за собой право распоряжаться, выступать от имени власти, порядка, дисциплины.

– Понял. – Охранник посмотрел в глаза Эмблеру, словно ища в них подтверждения.

– Дай мне пистолет, – продолжал, не повышая голоса, Эмблер. – Я позабочусь о нашем шутнике. И поторопись – там ждут ответа.

– Сделаю. – События развивались по совершенно невероятному сценарию, и охранник, привыкший действовать по инструкции, еще не заглушил в себе привычный голос осторожности. В последний момент, прежде чем передать человеку в серой форме заряженный пистолет, он заколебался.

Но только на мгновение.

Даже отдав службе три десятка лет, Клейтон Кастон не пропускал мимо внимания некоторые детали комплекса Центрального разведывательного управления, такие, например, как скульптуру под названием Криптос, представляющую собой S-образный перфорированный буквами медный экран, плод сотрудничества одного скульптора и некоего шифровальщика Управления. Или барельеф Аллена Даллеса на северной стене с вырезанными под ним словами: «Его памятник вокруг нас». Не все, однако, добавления более позднего времени были столь же приятны. К старому или, как его называли, «оригинальному», комплексу добавился завершенный в 1991-м новый, состоящий из нескольких шестиэтажных офисных зданий. Чтобы попасть в вестибюль нового комплекса, нужно было пройти через четвертый этаж, что само по себе нарушало естественный порядок вещей и, на его взгляд, не служило доброй рекомендацией.