А если нет?

Эмблер прокручивал странички, бегло пробегая назначения, должности, поручения… Доктор Курт Золлингер знал несколько языков, и работы у него хватало. Карьера его пусть и не стремительно, но постоянно шла вверх. В кругу высокопрофессиональных чиновников-технократов он приобрел репутацию человека умного, способного и честного. Очередной раздел очерка шел под заголовком «Восточная команда», и в нем освещалась деятельность Золлингера в должности председателя специального комитета по вопросам торговли Запад – Восток. Интересно. В заметке говорилось, что группа под его руководством, проведя огромную работу, практически подготовила специальное торговое соглашение между Европой и Китаем, подписание которого, однако, откладывалось на неопределенный срок из-за смерти главного участника переговоров с европейской стороны, Курта Золлингера.

Сердце заколотилось, и Эмблер понял, что нащупал нечто важное. Он ввел имя Бенуа Дешена. Учеба в лицее и университете… научная работа и преподавательская работа… бюрократические детали сотрудничества в качестве эксперта с различными международными организациями… И вот вершина карьеры – стремительный взлет, назначение директором Международного агентства по атомной энергии.

Теперь он знал, что искать, и нашел это в конце файла. Дешен назначил специальную комиссию, поставив перед ней задачу расследовать выдвинутые в адрес китайского правительства обвинения в распространении ядерного оружия. Одни считали, что эти обвинения сделаны в политических целях; другие выражали беспокойство, ссылаясь на то, что дыма без огня не бывает. На посту главы МАГАТЭ Дешен зарекомендовал себя человеком неподкупным, объективным и независимым. Основываясь на информации из многочисленных источников, аналитики Госдепартамента пришли к выводу, что доклад, составление которого заняло не меньше года, полностью очистит китайское руководство от всех подозрений. В дополнении к статье, сделанном буквально несколько часов назад, утверждалось, что публикация материалов и выводов комиссии откладывается на неопределенный срок из-за гибели ее председателя.

Китай.

Все нити паутины сходились в одной точке. Китай. Это слово говорило ему многое и одновременно ничего. Ясно стало одно: устранение Ван Чан Люна не было результатом ошибки, упущения или преступной халатности, невероятной доверчивости, проявленной кем-то наверху к распространяемым про молодого политика слухам. Наоборот, дезинформацией сознательно и ловко воспользовались. Судя по всему, смерть Ван Чан Люна была частью некоего более масштабного плана по устранению, физической ликвидации всех влиятельных фигур мировой политики, настроенных позитивно в отношении нового китайского руководства.

Но зачем?

Вопросы и выводы. Если его использовали втемную против тайваньского политика, то подобный же прием могли применить и в отношении других. Например, в отношении Фентона, фанатизм и неуемная энергия которого лишь облегчали задачу. Слепая вера часто подавляет в людях естественную настороженность, делая их марионетками в чужой игре. Все, что требовалось, это воззвать к его патриотизму и подсунуть специально составленную дезинформацию – а потом сиди и жди результатов.

Но опять-таки – зачем?

Эмблер взглянул на часы. Он уже превысил лимит времени, и теперь каждая лишняя секунда многократно увеличивала риск. И все же, прежде чем выключить монитор, он набрал еще одно имя.

Через десять долгих секунд напряженной работы жесткие диски остановились, признав тщетность своих усилий.

Харрисон Эмблер не найден.

Выйдя из остановившегося на посыпанной щебнем парковочной площадке лимузина «Даймлер», Эллен Уитфилд на секунду замерла перед величественным зданием.

Замок де Гурнэ, находящийся всего в сорока минутах езды от Парижа, настоящее сокровище архитектуры восемнадцатого века, может быть, не столь показушное, как расположенный неподалеку Версаль, но не менее впечатляющее в том, что касается деталей. Спроектированный Франсуа Мансаром для некоего герцога времен правления Людовика XIV, замок входит в число наиболее замечательных памятников своего времени. Его зал – апофеоз классицизма, его выточенный из камня буфет растиражирован в тысячах фотографий. Одиннадцать спален сохранились в неприкосновенном виде, как и появившиеся в более позднюю эпоху теннисный корт и пруды. В последнее полстолетия замок не раз становился местом проведения международных конференций, совещаний крупнейших промышленников и медийных магнатов. В данный момент его арендовал щедро финансируемый консервативный научный центр со штаб-квартирой в Вашингтоне. В свою очередь, центр всего лишь отозвался на просьбу профессора Эштона Палмера, возглавлявшего одну из программ «Тихоокеанского Кольца» и всегда предпочитавшего декорации, которые выражали наилучшие достижения цивилизации.

В фойе заместителя государственного секретаря встретил одетый в ливрею слуга.

– Мсье Палмер ожидает вас в Голубой гостиной, мадам, – сказал француз. Это был мужчина лет пятидесяти шести – пятидесяти восьми со сломанным носом, квадратной челюстью и фигурой борца, обладавший, похоже, опытом не только слуги. Уитфилд не удивилась бы, узнав, что Палмер нанял ветерана Французского Легиона; профессор всегда верил в прислугу «двойного назначения» – камердинер мог знать несколько языков, а дворецкий исполнять обязанности телохранителя. Такая склонность к многообразию объяснялась увлечением Палмера эстетикой эффективности: он верил, что человеку по силам играть на сцене истории больше одной роли; что тщательно рассчитанное действие может иметь не один, а несколько эффектов. Именно доктрина множественности лежала в основе разыгрываемого сейчас сценария.

Голубая комната оказалась восьмиугольным залом с видом на конюшни. Высокий, по меньшей мере в двенадцать футов, сводчатый потолок, широкие старинные ковры, достойные места в музее канделябры. Заместитель госсекретаря подошла к окну. Бывшие конюшни, при строительстве которых камень удачно сочетали с деревом, были давно превращены в жилые помещения.

– Кое-что они умели, верно?

Голос Эштона Палмера.

Эллен Уитфилд повернулась – профессор появился в комнате незаметно, пройдя через боковые двери – и улыбнулась.

– Как вы всегда говорили, дело не в умении, а в степени умения.

– Это и есть самая примечательная черта двора Короля-солнце: высочайший уровень цивилизованности, умение ценить достижения литературы, искусства, науки. И в то же время они не видели того, что представляется нам таким очевидным: критической нестабильности общественного порядка. Того базиса революции, которая спустя всего столетие поглотила их детей. Они жили в иллюзорном мире, содержавшем семена саморазрушения. Люди быстро забыли то, чему учил нас еще Гераклит: «Война привычна, соперничество неизбежно, и все происходит из-за раздоров и нужды».

– Я так рада встрече с вами, Эштон, – с теплой улыбкой сказала Уитфилд. – Мы живем, как говорили китайцы, в интересные времена.

Эштон Палмер тоже улыбнулся. Его посеребренные волосы изрядно поредели с тех пор, когда Уитфилд была его студенткой, лоб как будто стал еще выше, чуть прищуренные глаза лучились интеллектом. В нем ощущалось что-то вневременное, что-то выходящее за пределы обыденности. За свою карьеру Эллен Уитфилд встречала немало тех, кто претендовал на место в истории, но всегда считала, что только Эштон Палмер, во многих отношениях истинный провидец, достоин подлинного величия. Как ей повезло, она понимала еще тогда, когда встретилась с ним в свои двадцать с небольшим.

– Пока все идет точно так, как вы и предрекали. – Глаза ее блеснули. – Нет, лучше сказать, как вы и предвидели. – Она повернулась к большому венецианскому зеркалу. Проникающий через освинцованное стекло жидкий свет французской зимы подчеркивал ее высокие скулы и сильные, выразительные черты. Аккуратно разделенные пробором каштановые волосы были тщательно завиты; для визита Эллен Уитфилд выбрала светло-вишневый костюм, из украшений – нитку жемчуга. Мягкие тени выявляли голубизну глаз. – Удачное место.