– А дальше то, что нам надо заняться математикой. Ноль, один, один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один, тридцать четыре, пятьдесят пять – это последовательность Фибоначчи. Ребенок, взглянув на эти цифры, может не заметить систему. Но система есть, и она бросается в глаза. Каждое число в этой серии представляет собой сумму двух предыдущих. И в каждой серии, какой бы случайной она ни выглядела, присутствует некая система. Система, правило, алгоритм. То, что создает порядок из кажущегося хаоса. Нам нужно ее обнаружить. Увидеть, как каждое предыдущее событие связано с предыдущим, потому что тогда мы увидим, каким будет следующее. – Кастон был абсолютно серьезен. – Тогда мы сможем ждать, что произойдет дальше. Тогда все, может быть, станет ясно. Видя, куда показывают стрелки, мы поймем, куда они нас приведут.

– Тогда не исключено, что время уже упущено, – пробормотал Эмблер. – Итак, у нас есть прогрессия. А это значит, что вы, по сути, понятия не имеете, какова ее логика.

– Значит, мы должны найти логику, – сухо возразил Кастон. – Будь я суеверен, сказал бы, что вам не повезло.

– Удача переменчива.

Аудитор качнул головой.

– Истинная последовательность не меняется. По крайней мере, до тех пор, пока вы ее не измените.

Сидя в офисе за столом шефа, Эдриан Чой рассеянно поиграл серьгой, украшавшей мочку правого уха. Сидеть за этим столом было куда приятнее, чем за собственным, а по коридору в этой части здания никто обычно не проходил. Кабинет Кастона не то чтобы ютился где-то на задворках, но определенно лежал в стороне от оживленных магистральных путей. Эдриан поднял трубку телефона.

Кастон не оставлял надежды добраться до личных дел персонала клиники Пэрриш-Айленда, и когда Эдриан спросил, на что ему рассчитывать там, где неудача поджидала самого шифу, аудитор невнятно посоветовал пустить в ход обаяние. Конечно, у него не было тех ресурсов власти, которыми распоряжался Кастон, но ведь есть и неформальные подходы. Набирая номер ассистентки в Едином информационном центре, Эдриан Чой вооружился самой лучезарной из своих улыбок. Шеф уже разговаривал с ее боссом, но наткнулся на глухую стену. Он ворчал, фыркал, протестовал и неистовствовал. Эдриану предстояло испытать иной метод.

Голос молодой женщины, снявшей трубку в информационном центре, прозвучал настороженно. Без хорошей разминки не обойтись.

– Да, я помню, запрос по коду ПФПА З4. Извините, но мне нужно обработать заявку и получить разрешение…

– Нет-нет, копии файлов мы уже получили, – солгал Эдриан.

– Получили? От нас? Из Единого информационного центра?

– Да, – беззаботно сказал Эдриан. – Дело в том, что я прошу еще одну копию.

– О, извините. – В ее голосе уже не ощущалось недавнего холодка. – Наверное, наша ошибка. Бюрократия.

– Можете не объяснять. – Эдриан подпустил доверительных, интимных ноток. – Я бы мог сослаться на угрозу для национальной безопасности, но на самом деле все проще: приходится думать, как прикрыть собственную задницу.

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, Кэтлин… вас ведь так зовут?

– Вы не ошиблись. – Ему показалось или она действительно начала оттаивать?

– Судя по всему, вы из тех, кто никогда не прокалывается, у кого всегда все в порядке, так что на понимание я не рассчитываю.

– Это у меня-то все в порядке? – Девушка хихикнула. – Шутите?

– Нет, я просто знаю ваш тип. У вас все под контролем. Каждая бумажка на своем месте.

– Без комментариев, – отозвалась она, но он услышал в голосе улыбку.

– Все правильно, так и должно быть. Нужно же на кого-то равняться, брать с кого-то пример. У меня даже сложилось определенное представление, так что позвольте держать вас за образец.

– Смешной вы парень.

– Должно быть, так. Только клоун мог отправить единственную копию в офис заместителя Директора и оставить без нее своего шефа. – Нажимать не стоит, а вот сыграть на жалости можно. – Знаете, моего босса чуть удар не хватил. Такого я за все годы в Стэнфорде не слышал. – Он помолчал. – Послушайте, это моя проблема, а не ваша. Вы же ни при чем. Правда. Так что…

Женщина на другом конце вздохнула.

– Вам просто не повезло. У них там в последние дни полная запарка. Уж и не знаю, из-за чего. Ваша информация на уровне Омега, а к нему доступ сейчас закрыт.

– Внутривидовое соперничество всегда самое яростное, верно?

– Пожалуй, – неуверенно согласилась она. – Послушайте, я посмотрю, что можно сделать, о’кей?

– Вы спасаете мою жизнь, Кэтлин. Я серьезно.

Бертон Ласкер в очередной раз посмотрел на часы и прошелся по залу аэропорта. Фентон никогда не опаздывал. Однако посадку на рейс «Эр Франс» уже объявили, а шеф еще не появился. Ласкер уже справлялся у контролера, и сейчас в ответ на его вопросительный взгляд он лишь отрицательно покачал головой. Ласкер раздраженно поморщился. Конечно, задержку можно объяснить сотней причин, но Фентон, готовясь к путешествию, всегда принимал меры, сводящие такие причины к минимуму. Человек с развитым чувством ответственности, он всегда держался в границах допустимого, не позволяя себе испытывать терпение подчиненных. Так где же он сейчас? И почему не отвечает на звонки?

Ласкер работал на Фентона около десяти лет, причем в последние годы исполнял обязанности ближайшего помощника. Любой план требует наличия человека, который целиком и полностью посвящает себя исключительно исполнению задуманного, реализации конкретной поставленной задачи. Ласкер справлялся с этим отлично. Ветеран спецслужб, он никогда не относился к штатским с презрением, свойственным многим военным: Фентон был для него патроном, покровителем оперативников, сродни меценатам художников или музыкантов. А уж голова у него работала! Миллиардер был, возможно, одним из немногих, кто по-настоящему понимал, как частно-государственное партнерство может трансформировать силу Америки в тайные операции. Фентон, в свою очередь, уважал Ласкера за огромный опыт и знания, полученные в годы службы в различных контртеррористических подразделениях. Именно годы сотрудничества с могущественным магнатом бывший оперативник считал самыми плодотворными за всю свою взрослую жизнь.

Так где же он? Посадка уже закончилась, и служащий компании, сочувственно пожав плечами, закрыл выход. Впервые за долгое время Ласкер ощутил холодок страха. Что-то случилось. Он позвонил в отель, где они с Фентоном остановились несколько дней назад.

– Нет, мсье Фентон не выписывался, – вежливо сообщил портье.

Теперь Ласкер уже не сомневался – случилось что-то очень серьезное.

Лорел Холланд присоединилась к ожидавшим ее в зале на четвертом этаже мужчинам на несколько минут позже условленного времени.

– Вы, должно быть, Клейтон Кастон, – сказала она, протягивая руку. Слова эти, как и сдержанный жест, выдавали настороженность по отношению к чиновнику, представлявшему, что ни говори, Центральное разведывательное управление. Вместе с тем Лорел полностью доверяла мнению Эмблера. Раз он решил объединить силы с Кастоном – что ж, она последует его примеру. Эмблеру оставалось лишь надеяться, что он не ошибся в новом союзнике.

– Просто Клей. Рад с вами познакомиться, Лорел.

– Хэл сказал, вы впервые во Франции. Я, как ни странно, тоже.

– Да, я здесь в первый и, смею надеяться, в последний раз, – проворчал Кастон. – Эта страна не по мне. Представьте, в номере поворачиваю кран с буквой «С» и на меня низвергается кипяток! Клянусь, я даже услышал, как смеются сразу все пятьдесят миллионов французов.

– Пятьдесят миллионов французов ошибаться не могут, – с серьезным видом объявила Лорел. – Так здесь, кажется, говорят?

– Пятьдесят миллионов французов могут ошибаться одновременно в пятидесяти миллионах случаев, – укоризненно качая головой, возразил Кастон.

– А кто ведет счет? – весело спросил Эмблер, наблюдая из окна за редкими прохожими. Взгляд его остановился на газете, которую принесла с собой Лорел. «Монд дипломатик». На первой странице была помещена статья некоего Бертрана Луи-Кона, очевидно, авторитетного интеллектуала. Эмблер пробежал глазами по строчкам. Статья посвящалась открывающемуся в Давосе Всемирному экономическому форуму, но содержала довольно туманные рассуждения общего характера о нынешней экономической конъюнктуре. Что-то насчет «la pensee unique», определяемого некоторыми, отмечал Луи-Кон, как «la projection ideologique des interets financiers de la capitale mondiale» – идеологическая проекция финансовых интересов мирового капитала – или «l’hegemonie des riches», гегемония богатых. И так далее, и тому подобное; обычная левая критика «l’orthodoxie liberale», не содержащая ничего нового. Вся заметка оставляла впечатление некоего стилизованного интеллектуального бессмысленного умственного упражнения, стилизованного интеллектуального театра кабуки.