– Боюсь, Клей, мне за тобой не угнаться, – вздохнул Норрис, вытягивая ноги на многострадальный кофейный столик. Кастон имел все основания предполагать, что до перемещения сюда со склада отдела офисного снабжения столик выглядел значительно свежее. В кабинете Норриса вещи вообще несли на себе отпечаток не только возраста.

– В общем-то, это практически все, что мне удалось узнать. Исследованиями занимались многие психологи. Например, записывается чье-то выступление, а потом запись просматривают уже в замедленном режиме или кадр за кадром. Вы смотрите и вдруг замечаете выражение, которое не соответствует тому, что говорится. Человек вроде бы печален, но в какой-то момент на лице проскакивает радость. Обычно это выражение столь мимолетно, что мы его пропускаем. Ничего мистического здесь нет – человек просто непроизвольно реагирует на что-то, что выпадает из логической связи.

– Итак, он видит больше, чем мы. Но что именно он видит?

– Интересный вопрос. Ученые-физиогномисты открыли определенные комбинации мускулов, участвующих в передаче эмоций. У одних, когда они начинают улыбаться, моментально опускаются уголки рта. Но когда человек делает то же самое принужденно, в действие приходит подбородочная мышца, которая в первом случае остается неподвижной. У других фальшь выдают лобовые мышцы. Гнев или удивление вызывают сокращение мышц лба и век. Так что если вы не высококлассный актер, если не прошли соответствующую подготовку по специальной методике, если не чувствуете по-настоящему, а лишь притворяетесь, то те или иные мускульные движения обязательно вас выдадут. В большинстве случаев никаких несоответствий мы не замечаем. Существуют сотни комбинаций взаимодействия лицевых мышц. Мы как будто смотрим на красочное полотно, но, не различая красок, видим только оттенки серого. Такой же человек, как Таркин, наблюдает все многообразие цветовой гаммы.

– Чертовски опасное оружие. – Темные, кустистые брови Норриса сдвинулись к переносице. Небольшая лекция по физиогномике явно навела его на мрачные размышления.

– Несомненно. – Кастон решил пока не делиться с ним своими подозрениями: не стали ли необыкновенные способности Таркина причиной заключения и исчезновения всех следов его физического существования. Логической связи он пока не обнаружил, но ведь еще не вечер.

– И этот Таркин двадцать лет работал на нас.

– Верно.

– А теперь, как можно предположить, работает против. – Норрис резко тряхнул головой, словно отгоняя неприятные мысли. – Не хотел бы я видеть его на другой стороне.

– Какой бы она ни была, – хмуро добавил Кастон.

Когда позвонила Лорел, сумрак монреальского вечера как будто рассеялся.

– У тебя все в порядке? – первым делом спросил Эмблер.

– Все хорошо, Хэл, все хорошо, – с наигранной бодростью ответила она. – У меня все в порядке. И у тети Джил все в порядке. И с ее шестьюдесятью баночками консервированных персиков тоже ничего не случилось. Да и что с ними случится, если на них никто не покушается? – Он услышал, как Лорел, прикрыв трубку ладонью, сказала что-то в сторону. – Тетя Джил спрашивает, любишь ли ты консервированные персики.

Эмблер напрягся.

– Что ты рассказала ей о…

– О тебе? Ничего. – Она понизила голос. – Тетя Джил думает, что я разговариваю со своим бойфрендом. Точнее, не с бойфрендом, она таких слов не употребляет. С кавалером. Представляешь?

– Ты уверена, что не заметила ничего необычного? Вообще ничего?

– Ничего, – ответила Лорел и поспешно добавила: – Ничего.

– Расскажи мне об этом ничего.

– Ну… нет, правда, ничего. Минут двадцать назад позвонил какой-то мужчина из нефтяной компании. Они проверяют данные по своим клиентам, и он задал мне несколько вопросов. Потом спросил, какое у нас оборудование и какой нагреватель. Я пошла посмотреть и увидела, что тетя Джил пользуется не мазутом, а природным газом. Хотела объяснить, но они уже повесили трубку. Должно быть, что-то перепутали.

– Как называется компания?

– Как называется? – Лорел помолчала. – Знаешь, вообще-то они не сказали.

В груди похолодело. Знакомый подход: обычный деловой звонок – возможно, один из нескольких десятков, – внешне невинные вопросы и голосовой анализатор на одном конце провода.

Они ее вычислили.

Эмблер помолчал.

– Когда это было?

– Я же сказала, минут двадцать назад. – Она все же уловила его волнение.

Двенадцать слоев лака. Двенадцать слоев страха.

– Слушай меня очень внимательно. Тебе нужно немедленно уехать.

– Но…

– Тебе нужно немедленно уехать. – Он коротко и четко продиктовал, что именно ей надо сделать. Отвезти машину в автомастерскую. Попросить отрегулировать рулевое управление. Уехать на любой машине, какая только у них найдется. Это был самый дешевый и самый легкий способ получить «незасвеченный» автомобиль.

И уехать куда-нибудь. В любое место, где ее не станут искать. В любое место, которое никак с ней не связано.

Лорел выслушала странные инструкции, потом повторила их, успокаивая себя переводом опасности в набор подлежащих исполнению указаний.

– Хорошо, я сделаю, – сказала она, переведя дыхание. – Но мне необходимо тебя увидеть.

– Невозможно, – мягко сказал он.

– Иначе я просто не смогу. – Лорел не угрожала, не шантажировала, а спокойно констатировала факт. – Просто не смогу. – Голос ее все же дрогнул.

– Завтра я уезжаю.

– Тогда увидимся сегодня.

– Лорел, я не думаю, что это хорошая идея.

– Мне нужно увидеть тебя. Сегодня, – твердо повторила она.

Поздно вечером Эмблер стоял у окна в номере мотеля неподалеку от аэропорта имени Кеннеди на двадцатом этаже – он выбрал его специально, попросив повыше и обязательно с окнами на север, – наблюдая за снующими по 140-й улице машинами. Дождь уже час лил как из ведра, потоки переполняли водосточные желоба. Здесь было потеплее, чем в Монреале, но все равно холодно и вдобавок еще сыро. Лорел сказала, что приедет на машине, а погода не располагала к путешествиям. И тем не менее он ждал ее, не позволяя себе замерзнуть, как будто уступив холоду, он потерял бы всякую надежду согреться хоть когда-нибудь. Ему казалось, что сейчас согреть его может только она.

Ровно в одиннадцать окуляры бинокля поймали подъезжающий седан «Шевроле». То, что это Лорел, он понял еще прежде, чем рассмотрел за мутным ветровым стеклом ее темные с рыжинкой волосы. Она в точности исполнила полученные инструкции: выждала минуту перед мотелем, потом проехала до следующего перекрестка и развернулась в обратную сторону. Эмблер внимательно наблюдал за дорогой; если за ней следят, он засечет «хвост».

Минут через десять «Шевроле» подъехал к мотелю, и Эмблер сразу же позвонил Лорел по сотовому, чтобы сообщить, что слежки нет. Она вышла из машины, прижимая к груди что-то, завернутое в пластиковый пакет. Еще через три минуты в дверь постучали. Едва переступив порог, Лорел сбросила промокшую насквозь голубую нейлоновую парку и положила на тумбочку пакет. Не говоря ни слова, она шагнула в его объятия, и они еще долго стояли, прижавшись друг к другу, чувствуя гулкое биение двух сердец. Эмблер вцепился в нее, как тонущий цепляется за спасательный канат.

Лорел подняла голову и нашла его губы.

Он первым прервал поцелуй.

– Лорел, тебе нужно отступить. После всего, что случилось… Ничего еще не кончилось.

Она умоляюще смотрела на него и ничего не говорила.

– Лорел, пойми, я не уверен, что мы… что у нас…

Эмблер знал, что после перенесенной психологической травмы у человека может развиться та или иная форма зависимости, выражающаяся в искаженном восприятии действительности. Лорел все еще видела в нем спасителя и отказывалась признать, что именно он-то и был первопричиной ее несчастий. И еще он знал, что больше всего она нуждается сейчас в утешении. Просто так отодвинуть ее, предоставить самой себе Эмблер не мог, да и не хотел.