Террористов оказалось двое, и оба входили в состав делегации банкиров из Дубая. Как он их опознал? Таркин не распространялся о неких практически неуловимых признаках скрытности и страха – такие объяснения ни о чем не говорили. Все было проще: он увидел их и узнал. Так же, как всегда. Вот и все. Прибывшая вместе с ним спецгруппа ППС потратила потом целый день, устанавливая то, что он понял с первого взгляда. Выяснилось, что молодые люди были племянниками председателя банка и что, учась в университете, они вступили в некое «Братство джихада». «Братство» поручило им приобрести промышленное оборудование, которое, будучи безобидным само по себе, могло в сочетании с другими, еще более обычными, материалами использоваться для производства военного снаряжения.
Несколько секунд Эмблер неподвижно лежал на воде. Эти люди знают, на что ты способен. Меняется ли от этого все уравнение?
– В Куала-Лумпуре вас спрашивали, как вы это сделали, и вы отвечали, что все было очевидно. Но никто, кроме вас, ничего подозрительного не заметил. Аналитики ППС несколько раз потом просматривали видеоматериалы. По общему мнению, те двое ничем не отличались от других. Такие же немного усталые, такие же деловые, такие же вежливые. И только вы обнаружили в них что-то еще.
– Я просто увидел их такими, какими они и были на самом деле.
– Вот именно. Вы увидели то, чего не увидел больше никто. Мы ведь так по-настоящему и не поговорили об этом. Удивительная способность. Дар.
– Которым я бы с удовольствием поменялся.
– Почему? Ноша оказалась слишком тяжела? – усмехнулся Осирис. – Заключили сделку с дьяволом? Получили амулет от какого-нибудь шамана?
– Об этом не меня надо спрашивать, – нахмурился Эмблер. – Думаю, дело вот в чем. Большинство людей видят то, что хотят видеть. Они все упрощают, во всем ищут подтверждения собственным предположениям. У меня не так. Я вижу то, что есть. И по-другому не могу. Это нельзя включить и выключить.
– Не знаю, благословение это или проклятие. Может быть, и то, и другое. Comme d’habitude. Состояние, когда знаешь слишком много.
– В данный момент у меня другая проблема: я знаю слишком мало. Вы знаете, что мне нужно. Ясность. – Для Эмблера ясность и впрямь была вопросом жизни и смерти. Он отчаянно жаждал правды, понимая, что иначе его затянет в пучину подсознания, из которой уже не выплыть.
– Ясность приходит постепенно, – сказал Осирис. – Я предлагаю вам не столько информацию, сколько свое субъективное мнение. Изложите факты, и, может быть, мне удастся помочь вам осмыслить их.
Эмблер посмотрел на собеседника – Осирис, похоже, ничуть не устал. На широких плечах держались капельки воды, но рыжеватая бахрома волос на затылке оставалась сухой. Неподвижные голубые глаза смотрели на него благожелательно, даже сочувственно, а сохраняющаяся в них напряженность не была следствием ни расчета, ни обмана. Эмблер понимал, что должен избавиться от чисто автоматической недоверчивости и воспользоваться предлагаемой возможностью.
Китаец в хорошо пошитом костюме – первоклассная шерсть с едва проступающей клеткой – прошел через вращающиеся двери отеля «Плаза» на Пятой авеню и уверенно зашагал через просторный вестибюль. Невысокого роста, подтянутый, с тонкими чертами лица и ясными дружелюбными глазами, он мимоходом кивнул портье, и она автоматически ответила тем же, решив, что постоялец, должно быть, спутал ее с другой девушкой, той, которая его регистрировала. Потом китаец кивнул консьержу, отозвавшемуся привычной услужливой улыбкой, и, не останавливаясь, прошествовал мимо лифта. Если бы мужчина замедлил шаг, задержался, чтобы оглядеться, сориентироваться, на него непременно обратили бы внимание кружащие по фойе сотрудники, и тогда вслед за вежливым «Чем могу помочь, сэр?» последовали бы другие вопросы. Но молодой китаец знал, что в отеле, насчитывающем восемь сотен номеров, самая надежная маскировка – выдать себя за постояльца, за одного из тех, кто имеет полное право здесь находиться.
Ему хватило нескольких минут, чтобы убедиться в том, что ни в вестибюле, ни в ресторане «объекта» нет; еще через несколько минут он удостоверился в том, что нет его и в других публичных местах нижних уровней: в художественных галереях, магазинах и салонах.
В номере «объект» находиться не мог – такую возможность Джао Ли исключил с самого начала: в заведениях высокого уровня гостю предъявляли ряд требований, и «объект», не имея надежных документов, вряд ли захотел бы рисковать. С учетом всего этого оставалось всего два варианта.
Джао Ли решил начать с фитнес-центра.
Никто из служащих отеля не видел, как он свернул в коридор между двумя лифтами, а потом проскользнул за дверь, помеченную табличкой «Служебный вход». Никто не видел, как он открыл портфель и собрал то, что принес с собой. Никто не видел, как он надел серый комбинезон уборщика, скрывший от посторонних глаз легкий шерстяной костюм, и вошел в кабину служебного лифта, катя перед собой тележку с ведром и шваброй.
Те, кто встретил молодого человека в вестибюле, вряд ли узнали бы его сейчас. Не прибегая к гриму и прочим театральным уловкам, он тем не менее как будто состарился на двадцать лет. Теперь в лифте поднимался понурый пожилой китаец, один из десятков уборщиков, присутствие которых мало кто замечает.
Осирис заговорил быстрее, немного задыхаясь, хотя признаков физической усталости Эмблер не замечал.
– Вы не понимаете. Есть ведь и альтернативная гипотеза. – Гребя, он изящно, словно дирижер небольшого камерного оркестра, шевелил руками.
– И она не противоречит тому, что со мной случилось за последние двадцать четыре часа?
– Нисколько. Вы все изумительно ясно изложили. Вас смущает тот факт, что ваше представление о том, кто вы такой, не согласуется с миром, в котором вы находитесь. Вы делаете вывод, что с миром что-то случилось, что им кто-то манипулирует. Но ведь есть и другое объяснение. Что, если манипулируют не миром, а вашим сознанием?
Слушая объяснения слепого оперативника, Эмблер чувствовал, как в животе затягивается холодный узел страха.
– Это же «Бритва Оккама», помните? Из двух объяснений выбирайте более простое. Другими словами, проще переменить то, что у вас в голове, чем изменить весь мир.
– Что вы имеете в виду? – пробормотал Эмблер.
– «Блюберд», «Артишок», «Мкультра»… Знакомые названия, не так ли? В пятидесятые таких программ, посвященных изучению поведения человека, было немало. Потом их рассекретили и успешно провалили. Вроде бы любопытный эпизод в истории шпионских служб, не более того. Так, по крайней мере, до сих пор думают люди.
– И правильно думают, – нахмурился Эмблер. – Забавы и глупости «холодной войны», фантазии давно минувшей эпохи. Списано и забыто.
– В том-то и дело, что нет. Названия программ поменялись, но исследования не прекращались ни на день. И история эта не такая уж маловажная. Началась она с кардинала Йозефа Миндсенти. Припоминаете такого?
– Да, одна из первых послевоенных жертв коммунистических режимов. В Венгрии над ним устроили показательный суд, вынудили признаться перед камерой в государственной измене и коррупции. Все, конечно, было фикцией.
– Конечно. Но ЦРУ заинтересовалось. Достали аудио– и видеозапись признания. Прогнали ее через все эти стресс-тестовые индикаторы. Хотели обнаружить свидетельства того, что кардинал лжет. И, странное дело, ничего не нашли. Тесты стопроцентно подтверждали, что Миндсенти говорил правду. Но в ЦРУ знали точно – обвинения сфабрикованы. Тут уж они призадумались. Неужели прелат действительно верил в то, о чем свидетельствовал? Если да, то как им удалось убедить его в этом? Если использовались наркотики, то какие? И так далее. Вот так и начались наши собственные эксперименты по контролю над сознанием. Первые лет двадцать ничего не получалось. Доводили подопытного до комы с помощью пентотала, потом вводили бедолаге декседрин, пока у него глаза на лоб не вылезали. Вопрос ставился так: как сделать испытуемого восприимчивым к наркогипнотическому внушению? Постепенно к решению проблемы подключились самые талантливые, самые умные. К делу привлекли Бюро технических служб. Ресурсов не хватало, и тогда наверху решили перевести исследования в Отдел специальных армейских операций в Форт-Деррике, в Мериленде, где находится Центр биологических исследований.
