— На наш отряд возложена большая задача, — заключил он. — Слово предоставляется комиссару.

Я рассказал, какое серьезное значение придает Центральный Комитет партии развитию партизанской борьбы. Подчеркнул, что вокруг нашего отряда надо создать крепкое боевое соединение, с тем чтобы парализовать работу рославльского железнодорожного узла, развернуть рельсовую войну, установить взаимодействие с брянскими партизанами, помешать оккупантам угонять в рабство советских людей и вывозить продовольствие.

— Эти задачи нам по плечу. Но предстоит здорово поработать, друзья, завоевать добрую боевую славу в народе, добиться, чтобы нас поддерживали в каждой деревне. Последнее время мы жили исключительно за счет помощи населения. Советские люди отдают партизанам все, что у них есть: последнюю буханку хлеба, одежду, обувь. А как они живут сами? Плохо, очень плохо. Их грабят оккупанты. В наших руках оружие, и мы обязаны защитить жителей. Но от их помощи продовольствием придется отказаться.

— А что будем есть? — спросил кто-то из партизан.

— Питаться и одеваться будем за счет врага.

Заканчивая выступление, я еще раз подчеркнул, что правильные взаимоотношения с населением и высокая личная дисциплина партизан во много крат увеличат наши силы, дадут нам сотни боевых помощников за пределами отряда.

— Начштаба, доложите оперативную обстановку, — приказал командир.

Данильченко сообщил, что Ворговский, или, как его еще называют, Мухинский, лес удобен для расположения отряда. В ближайших прилесных деревнях оккупантов нет. Много фашистов в Рославле, постоянно стоят гарнизоны в районных центрах Ершичи и Шумячи, на станции Понетовка и в рабочем поселке Ворга. Связь с поселком установлена, получены данные, что в гарнизоне до двухсот человек, часть из них восстанавливает стекольный завод. В лесу за рекой Вороница есть партизаны, с месяц назад они уничтожили до взвода гитлеровцев. С севера на юг и юго-запад лес пересекают дороги с мостами, большаками, за которыми постоянно наблюдают наши разведчики. По Хотимскому большаку движения почти нет, здесь появляются только гражданские. По Мглинскому ежедневно проходит несколько машин с фашистами.

— У кого есть вопросы к командованию? — спросил Кезиков, когда кончил докладывать начальник штаба.

— У меня, — сказал, поднимаясь, старший лейтенант Андропов. — Разрешите нам идти через линию фронта?

— Кому это вам?

— Группе десантников. Мы с Сухиным, Беловым, Винником, Поповым присоединились к отряду во время перехода, не скрывая своих намерений… Нам кажется, там принесем больше пользы…

— Значит, вы не хотите вместе с нами решать задачу, поставленную Смоленским обкомом?

— Мы хотим бить врага на фронте, — упрямо повторил Андропов. — Мы армейские офицеры и должны быть в армии или получить приказ о вступлении в партизаны.

— Может, ты боишься оставаться с партизанами? — напирал на Андропова Клюев. — Какой тебе приказ нужен? Ты коммунист. Решение обкома для тебя приказ!

— Не горячись, Петрович! — остановил Клюева командир. И, обращаясь ко мне, попросил: — Дай-ка мне, комиссар, твой документ.

Я достал из внутреннего кармана удостоверение, вы-данное Смоленским обкомом партии, и подал его Кезикову. Он бережно взял удостоверение и сказал:

— Подойдите, старший лейтенант, прочитайте!

— Я вам верю, товарищ командир.

— А раз верите, тогда слушайте. Документ подписан не только секретарем обкома, но и членом Военного совета Западного фронта. Это и директива партии, и приказ… Я тоже офицер и также давал присягу на верность Родине, партии… Силой удерживать вас не будем. Хочу только напомнить: фронт стабилизировался, перейти его очень трудно. Обидно будет погибнуть, ничего не сделав для Родины. А здесь, в тылу врага, в рядах партизан, каждый может принести посильную пользу, борясь с врагом. Подумайте и не торопитесь с решением. Даю сутки на размышления… А теперь несколько приказаний командирам. К вечеру пересмотреть все автоматическое оружие и получить у начхоза оружейное масло — разведчики расстарались. Всем подразделениям по графику штаба изучить местность, чтобы за несколько дней узнали каждую лесную тропку. Начальнику разведки Шумаеву внимательно присмотреться к ближайшему волостному центру. Начальнику штаба и командирам подразделений отобрать всех, кто знаком с подрывным делом, и дать предложения о создании в отряде диверсионной службы. И последнее. Чтобы завтра к обеду все были пострижены и побриты. Чтобы не осталось ни одной бороды! Взыщу строго. Ясно?

Партизаны разошлись.

— Ну как думаешь, комиссар, — обратился ко мне Кезиков, когда мы остались вдвоем, — уйдут от нас десантники? Жаль ребят — погибнут. А нам бы очень пригодились: Андропов — кадровый командир, Сухин — инженер-интендант, Белов — политработник, инженер-строитель…

— Не уйдут, — уверенно сказал я. — Четверо из них коммунисты.

Около нас все время вертелся обладатель на редкость красивой, всегда аккуратно расчесанной бороды старшина комендантского взвода Миронов. Желал, видимо, обратиться, да не решался. Заметив это, Кезиков подозвал Миронова:

— Тебе чего, Борода?

— Вы приказали сбрить бороды… Как же мне?

— А ты что, святой?

— Не святой, конечно, но борода…

— Борода длинная, сразу не сбреешь, сначала надо остричь.

— Григорий Иванович, я дал себе клятву не расставаться с бородой, пока не разобьем фашистов и не вернусь в Москву.

— Не давай таких клятв!

— Разрешите хоть одну бороду на отряд. Пропаду я без нее!

— Ну ладно, — рассмеялся Кезиков, — не пропадай. Носи, Борода, свое украшение.

Абрам Яковлевич Винокуров был назначен секретарем партбюро еще при формировании отряда в Ельнинских лесах. Но именно назначен, так как не только партийного бюро, но и самой партийной организации, отвечавшей уставным требованиям, по существу, не было. Занятый другим, я тогда не обратил внимания на серьезность такого положения. Но как только было закончено формирование и начат переход в новый район, вопрос о партийной организации встал перед нами как один из самых неотложных и важных.

Отряд почти полностью состоял из военнослужащих, вырвавшихся из окружения. Коммунистов насчитывалось немало, но партбилетов у них не было. Кто называл себя коммунистом, тот считался им. А имели ли мы право принимать на веру устные заявления?

Не менее важным было и то, при каких обстоятельствах утратили коммунисты партийные документы. В плену из наших людей почти никто не был. Многие пришли к партизанам с оружием, которое не выпускали из рук ни на минуту.

Партийная организация должна знать все о каждом. Коммунист обязан быть перед партией чистым как стеклышко.

Мы с Винокуровым не могли приложить ума, как взяться за дело. Оба были очень молоды, оба занимались в прошлом только комсомольской работой. И просто не знали, с чего начать.

А заняться этим вопросом было необходимо. Во время перехода, например, быстро обнаружилась слабость нашей партийной организации, явно недостаточное влияние коммунистов.

Кое-кто из партизан держался особняком, имел свои группочки, по существу мало зависевшие от командиров. Это были хорошо вооруженные, смелые, предприимчивые люди, преимущественно разведчики. Они часто наведывались в деревни, возвращались, как правило, с продуктами, табаком, которые в общий котел не попадали. Разведчики охотно подкармливали дружков, а остатки продуктов и курева меняли у своих же партизан на хороший пистолет, офицерский ремень, бритву, затейливую зажигалку.

Вмешательство командования отряда, и прежде всего комиссара, не всегда давало желаемые результаты. Мириться с таким ненормальным положением было нельзя.

После долгих размышлений мы с Винокуровым пришли к убеждению: укреплять партийную организацию и поднимать ее роль в воспитании партизан надо начинать с восстановления в правах самих членов партии, не имевших партийных документов. Чтобы не противопоставить себя таким шагом большинству коммунистов, мы обстоятельно готовили к этому политработников, продумали все детали.