Утром загремела, загрохотала артиллерийская канонада. Сотни снарядов и мин рвались на опушке леса почти на всем протяжении оборонительных рубежей партизан. Лишь одна батарея методично посылала снаряды в центр леса — по мнимому лагерю.

Как только закончилась артиллерийская подготовка, батальоны Майорова и Щербакова быстро выдвинулись на опушку. Под прикрытием артиллерии гитлеровцы успели почти вплотную приблизиться к лесу.

Но атаки не последовало. У немцев произошла непонятная заминка. Они явно чего-то ждали. Капитан Клюев, находившийся в 1-м батальоне, насторожился.

— Не думают ли фашисты повторить артиллерийский налет? — спросил он у Майорова.

— Все возможно, — ответил тот не очень уверенно.

— Осторожность не помешает. Передай-ка по цепи: оставить наблюдателей, остальным отойти на запасной рубеж. Подготовиться к рукопашной!

Умное и своевременное решение принял капитан Клюев. Через несколько минут по опушке снова ударили все немецкие батареи.

Теперь важно было не упустить момент и немедленно вернуться после обстрела на старое место. Клюев и командиры батальонов хорошо понимали это. Несколько раз они подтверждали команду: «Как только замолчит артиллерия, немедленно занять свои места!» И партизаны четко выполнили команду.

На изрытую воронками опушку развернутыми колоннами, чеканя шаг, без единого выстрела двигались гитлеровцы. Еще минута — и они достигнут цели. Но навстречу полыхнул огонь. Каратели вынуждены были залечь. Они вели яростный огонь по опушке. Однако положение было неравным: партизаны били прицельным огнем из-за укрытия, а немцы строчили по лесу, не видя цели. Неся большие потери, они начали пятиться.

По отступавшим ударила с тыла группа лейтенанта Абрамова, засевшая в перелеске близ дороги. Пулеметчик Киреев длинными очередями косил гитлеровцев, только что вырвавшихся из-под огня двух наших батальонов…

До позднего вечера обсуждались в штабе итоги трехдневных боев. Нам было что доложить на Большую землю. Противник потерял больше трехсот человек убитыми и ранеными. Но с патронами у нас стало совсем худо. Капитан Клюев предлагал немедленно запросить помощь с Большой земли. Однако командир бригады считал нужным подождать прояснения обстановки. Он полагал, что фронтовая мотомехдивизия гитлеровцев долго не задержится в нашем районе.

Часов в одиннадцать вспыхнула сильная стрельба в районе Малаховки.

— Что за чертовщина? — удивился Коротченков. — Данильченко! Немедленно разведку. Клюев, подымите третий батальон!

Мы вышли из землянки, чтобы точнее определить, откуда и в каком направлении ведется стрельба. Сквозь пулеметные очереди явственно слышался гул машин. Винокуров не удержался, чтобы по-дружески не подковырнуть командира бригады:

— Видишь, как оно получается! Ты их на фронт отправляешь, а они ночной бой затевают.

— Не торопись! — ответил Коротченков, внимательно вслушиваясь. — Никакого боя пока нет.

— Через пять минут батальон будет готов. Куда его направлять? — спросил подошедший Клюев.

— Подождем разведку, — сказал Коротченков. — Огонь односторонний, причем бьют довольно далеко от нашего поста. Работает только немецкое оружие.

Стрельба продолжалась еще минут двадцать. Было уже ясно: она не имеет непосредственного отношения к бригаде. И все же хотелось знать, что произошло. Мы сидели у коптилки, перебрасываясь шутками, и ждали Данильченко, ушедшего с разведчиками. Он вернулся во втором часу ночи и доложил, что немцы оставили Малаховку. Боясь напороться на засаду, они обстреливали поле и кусты на всем пути до Прыщи.

…Лагерь гудел. Каратели ушли из всех ближайших деревень. Победа партизан была полной. На все лады обсуждались эпизоды трехдневных боев с оккупантами.

— Ты мне все-таки растолкуй, — приставал Николай Бронебойный к своему другу Ларину, — почему они вот так, во весь рост, молча, перли на нас?

— С твоим умом этого не понять, — отвечал Ларин, поглядывая на собравшихся вокруг любителей потравить баланду. — Это, дружок, особая атака — психическая.

— Выходит, каратели пустили против нас психов?

— Ничего такого не выходит. Они тебя хотели заставить психануть и сбежать от страху.

— Меня? А чего мне психовать? Я свободно могу…

— Штыком? Как тогда… в Понетовке? — съязвил Ларин под общий хохот…

Звездная морозная ночь подарила нам большую радость — прилетели самолеты. Аэродромная команда пригнала два тяжелых воза, нагруженных ящиками с патронами, взрывчаткой, гранатами. Нашелся здесь и мешочек махорки. Задымили свежие самокрутки.

Не успели угомониться партизаны, Макаров на своем стареньком приемнике принял сообщение, которое потрясло всех нас: войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов взломали оборону противника и за несколько дней успешных наступательных боев окружили трехсоттысячную армию гитлеровцев.

Трудно описать ликование лазовцев. Бедного радиста качали до изнеможения. Он хоть и не участвовал в окружении армии Паулюса, но первый принес счастливую весть.

Обычно на Смоленщине в первой половине зимы снегу бывает мало. Но та зима была особой. Еще не наступил декабрь, а все утопало в сугробах. С одной стороны это было на руку нам, а с другой — очень мешало работе диверсионных групп и разведчиков. Снег предательски выдавал следы. Ходить, минуя дороги, становилось все трудней.

Возникла крайняя необходимость в лыжах. Добыть их было негде. Пришлось организовать собственное производство. По заданию командования Роман Семенович Анодин нашел глухой, заброшенный хутор лесника. Инженер Сухин подобрал среди партизан хороших столяров и обосновал на хуторе мастерскую. Поначалу дело не ладилось. Перепробовали сотню вариантов, натащили уйму инструмента, изучили все капризы дерева, и оно стало послушным… Мастерская начала выдавать вполне сносные охотничьи лыжи. Однако далеко не все подрывники и разведчики умели пользоваться ими. Надо было быстро научить ходить на лыжах хотя бы человек двести.

Команду тренеров возглавил политрук штабной роты москвич Михаил Капитонов. Политрука считали сиднем, отчаянно влюбленным в шахматы. А когда этот медлительный, чуть мешковатый мужчина стал на лыжи, он преобразился прямо на глазах. Ловко и быстро двигался он по лесу. Легко маневрировал между деревьями, без труда выполнял крутые повороты.

Целыми днями Капитонов и другие тренеры занимались с партизанами. К середине декабря всю диверсионную службу и разведку удалось поставить на лыжи.

Зима нисколько не снизила боевой активности бригады. С прежней настойчивостью продолжалась охота за вражескими железнодорожными эшелонами. На диверсии рвался каждый, но это дело поручалось только специально подготовленным группам.

Получив однажды разрешение пойти на железку, командир 2-й роты Ларин направился в знакомые с детства места. На дороге Смоленск — Рославль он облюбовал участок в глубокой выемке, подкараулил эшелон с танками и подорвал его. Двое суток растаскивали оккупанты искореженные вагоны и танки…

О размахе партизанских диверсий на железных дорогах в этом районе свидетельствует и одна из записей в дневнике убитого немецкого солдата Пауля Рихтера.

Когда я впервые проехал по линии Смоленск, Рославль, Брянск, Жиздра, то четыре поезда, вышедшие перед нами, нарвались на мину и загородили путь, — пишет он. — Много было убитых. Что значит из России выбраться на родину, может понять только тот, кто это сам испытал. Отпускники, словно в сладком сне, садятся в наши немецкие вагоны из бывшего экспресса «Децуг» и… взлетают на небеса.

Командование бригады понимало: рано или поздно, каратели снова попытаются уничтожить партизан. Предвидя это, мы настойчиво приучали командиров батальонов самостоятельно решать боевые задачи.

Как-то в конце ноября штабу 3-го батальона было приказано разгромить гарнизон гитлеровцев в деревне Тросна. Озернов тяжело заболел — у него открылся туберкулез. Руководить боевой вылазкой комбриг поручил начальнику штаба Петру Родивилину. Получив данные разведки, тот явился к Коротченкову за советом.