Не слушая витиеватых приветствий Аполлодора, молодая женщина пристально смотрела на рыжеволосую девушку и трех заклейменных рабов, потом скользнула рассеянным взглядом по лицам остальных невольников и, заметив восхищенный взгляд мальчика, ласково ему улыбнулась. Клеон ответил улыбкой и умоляюще посмотрел ей в глаза. «Купи меня… Купи!» — мысленно умолял он. Женщина, казалось, поняла немую просьбу и, наклонившись к Аполлодору, спросила:

— Что ты хочешь за этого пастуха?

«Вот счастливый случай, о котором говорил Галл! — Клеон тревожно взглянул на Аполлодора: — Только бы не запросил слишком много!»

Но, прежде чем Аполлодор успел ответить, раздался голос глашатая:

— Дорогу благородному Гнею Станиену!

Толпа расступилась, пропуская группу людей, окружавших пышно убранную лектику с откинутыми занавесками. Толстый лысый человек в латиклаве,[52] опираясь локтем о подушку, высокомерно поглядывал вокруг. При его приближении молодая женщина скромно задернула занавеску своей лектики. Клеон удивился: толстяк не обратил никакого внимания на красавицу. Брезгливо выпятив нижнюю губу, он кивнул одному из своих рабов, и тот, выслушав его, обратился к Аполлодору:

— Мой господин Гней Станиен желает говорить с тобой.

Работорговец поспешил к носилкам важного толстяка:

— Да благословят боги твой счастливый приход, досточтимый Гней Станиен! Чем сможет услужить тебе такой ничтожный человек, как я?

Движением подбородка толстяк указал на рыжую девушку:

— Эта в ошейнике… очень строптива?

— Она противилась воле своего господина, и он желает продать ее.

— Что она умеет?

— Ткать, прясть… Она из племени тевтонов…[53]

— Этим все сказано, — прервал его Станиен. — Дешевый товар… Но для мастерской моей жены как раз нужна ткачиха. Сколько за нее просишь?

— Всего лишь две тысячи сестерциев.

— Что-о?! Две тысячи сестерциев!.. За тевтонку, неспособную к музыке и танцам?! Неслыханно!.. Тысячу хочешь?

— Высокочтимому Гнею Станиену не пристало торговаться с бедным человеком. К тому же рабыню эту продаю не я. Цена назначена ее хозяином. Если для тебя это дорого, обратись к кому-нибудь другому. На рынке многие продают дешевых рабов. Только уж пеняй на себя, если покупка окажется негодной… Но, прежде чем уйти, посмотри, от какой красоты отказываешься! — Торговец подвел к лектике рыжеволосую. — Пощупай, какая нежная кожа! А волосы!.. Чистая медь!

Станиен провел рукой по плечу упирающейся девушки и промямлил:

— Да… кожа нежная… Но северянки плохо переносят наш климат и быстро теряют свежесть…

В лектике, принадлежащей молодой женщине, внезапно откинулась занавеска:

— Я плачу две тысячи сестерциев! — важно объявила красавица и с любезной улыбкой повернулась к сенатору: — Я как раз собиралась купить ее, когда прибыл ты, могущественный Станиен. Но раз она тебе не подходит… — Молодая женщина махнула Аполлодору: — Подведи-ка сюда эту северянку. И тех, клейменных, тоже.

Станиен остолбенел. Приподнявшись на локте, он глядел, как Аполлодор подвел тевтонку и трех мужчин к покупательнице, и та, вопреки обычаю, не осмотрела рабов, а приказала своему управляющему отослать их в ее дом. Пока ее доверенный расплачивался с работорговцем, лицо толстяка все больше и больше наливалось кровью, нижняя губа выпятилась, ноздри орлиного носа затрепетали от волнения. Как?! Ему, Гнею Станиену, помешали сторговать рабыню?… И кто помешал?… Вольноотпущенница Фабия! Весь Рим знает, что Станиен любит поторговаться. Это одно из его развлечений. И вдруг бывшая рабыня осмеливается лишить его этого удовольствия!.. Из-под носа у сенатора перехватила товар!.. Какая наглость!

Сенатор готов был разразиться бранью, но из чувства собственного достоинства сдержался, притворившись, что ничуть не задет случившимся. Заметив Клеона, он сделал вид, будто именно этот пастух и был ему нужен.

— Сколько возьмешь за этого малого?

— Восемьсот сестерциев.

Рассчитывая, что Фабия не будет делать новых покупок, сенатор не смог устоять перед соблазном поторговаться:

— За пастуха восемьсот сестерциев?… В уме ли ты?

Клеон умоляюще взглянул на Фабию. Она кивнула мальчику и нарочито певуче обратилась к сенатору:

— Если и этот раб для тебя дорог, о Станиен, разреши мне взять его! Я готова уплатить за него восемьсот сестерциев.

Станиен вспыхнул. Нет, это уж слишком!

— Я не сказал, что он для меня дорог, — надменно процедил он. — Я сказал, что это несуразная цена за пастуха-мальчишку.

Фабия пленительно улыбнулась сенатору:

— А мне этот мальчишка ужасно понравился! Я бы уплатила за него даже восемьсот десять сестерциев. Надеюсь, ты уступишь его мне?

— Мне самому он нужен! — сухо отрезал Станиен. — Я даю восемьсот.

Аполлодор изогнулся в льстивом поклоне:

— Прости, о достойнейший Гней Станиен… Не разоряй своего покорного слугу… Прекрасная Фабия предлагает за пастуха восемьсот десять сестерциев. И это справедливая цена: ведь пастух продается не один, а с соб…

Станиен побагровел:

— Но я сказал, что он мне нужен! Я первый стал его приторговывать. Я тоже могу заплатить восемьсот десять сестерциев.

— О-о!.. — с притворным огорчением протянула Фабия. — Как ты нелюбезен, Гней Станиен! Тебе ничего не стоит найти на рынке другого пастуха. А я хочу именно этого. И готова дать за него восемьсот пятнадцать.

— И я хочу этого пастуха! — рассердился Гней Станиен. — Плачу восемьсот двадцать.

— Восемьсот тридцать! — набивала цену Фабия.

— Восемьсот тридцать пять… — дрогнувшим голосом сказал толстяк.

Глаза Фабии лукаво заискрились. Она снова набавила цену. Станиен — также. Клеон с замиранием сердца следил за торгом. Он понимал, что о нем уже забыли, что спор идет о чем-то большем, чем покупка раба. Голос женщины становился все певучее и выше, глаза насмешливее — ей, видно, доставляло удовольствие дразнить толстяка. А тот, в запальчивости, брызгал слюной и колотил кулаком по краю лектики.

— Девятьсот пятьдесят! — прохрипел он, задыхаясь. Фабия рассмеялась и махнула рукой:

— Клянусь Венерой-прародительницей, ты непобедим, Гней Станиен! Отступаю! — Она кивнула своим рабам, и они, подхватив лектику, двинулись в путь.

Клеон с отчаянием глядел ей вслед. Аполлодор, боявшийся Льва, не решился подвести Клеона к покупателю, а приказал мальчику самому подойти к новому господину.

— Отныне ты принадлежишь достославному сенатору Гнею Станиену! — торжественно возвестил он.

Клеон послушно сделал несколько шагов к лектике сенатора.

Станиен сердито посмотрел на пастуха. Он уже остыл и был недоволен покупкой. Он явился сюда не за мальчишкой. Теперь отступление было уж невозможно: вокруг стояли его клиенты, рабы и толпа уличных зевак, привлеченных спором сенатора с вольноотпущенницей. Главное теперь — не выдать досады, сделать вид, будто это простая прихоть вельможи: ни с того ни с сего заплатить за мальчишку на полтораста сестерциев больше, чем просил работорговец вначале. Но… какая это глупость! Как это досадно!

Он приказал своему казначею осмотреть купленного раба и расплатиться с Аполлодором. Пока доверенный Станиена, желая убедиться в ловкости и гибкости нового раба, заставлял его прыгать, приседать и бегать, Лев сидел смирно и только удивленно следил за мальчиком, но, когда, приказав Клеону раздеться, чужой человек вздумал до него дотронуться, Лев прыгнул вперед и, став между Клеоном и казначеем, зарычал.

— Убери свою собаку! — крикнул казначей Аполлодору.

— Она принадлежит не мне, а пастуху, которого купил твой господин.

— Я этого зверя не торговал, — запротестовал Гней Станиен. — Можешь взять его себе!