— Знаешь, что случилось?

— Кто-то угнал коней…

— Не кто-то, а Луций. Ты слыхал, как конники говорили, что у них было сражение с легионерами?

— Я это знал еще с утра.

— Луций увел коней к легионерам. Я уверен. Они могут каждую минуту прискакать сюда, чтобы врасплох напасть на наших. Ты знаешь все дороги кругом?

— Конечно!

— Идем скажем госпоже, чтобы они скорее уезжали отсюда. А мы с тобой побежим к вилле этого… как его?

— Помпония?

— Да. Самой короткой дорогой. Выследим легионеров, догоним наших и скажем им, как надо идти, чтобы не попасть в лапы римлян. Я знаю римлян! Они всегда хитрят. Я уверен, что они устроили нашим засаду.

— Госпожа не хочет взять меня с собой, — пожаловался Александр, едва поспевая за Клеоном. — Скажи ей…

К огорчению Александра, Клеон от него отмахнулся:

— Некогда!.. Скорее!

Выбежав на черный двор, они увидели, что все готовы к походу: всадники на конях; рабы Станиена, по четыре в ряд, выстроились у ворот. Кузнец, Фабия, Спурий и Сильвин о чем-то совещались, стоя в стороне.

— Александр, и ты, сицилиец, подойдите, — позвал мальчиков вилик.

На этот раз Александр сразу услышал зов отца.

— Вот, — вилик выдвинул сына вперед, — пожалуй, никто на вилле не знает так хорошо все переходы и тайные лазы, как он. Можешь взять его в проводники. Он поведет вас самым близким и безопасным путем… Но только вернись, Александр, — сказал вилик, откидывая голову сына и заглядывая ему в глаза. — Помни, что, если ты уйдешь к Спартаку, пострадают твои сестры и мать. Всё, чем я пожертвовал сегодня, — а боги видят, как тяжело мне было говорить ложь, — всё окажется ненужным: господин прикажет распять нас.

— Я вернусь, — прошептал Александр.

— Зажги костры, чтобы легионеры думали, будто мы еще на вилле, — посоветовал Спурий.

Вилик кивнул:

— Я прикажу женщинам разжечь погребальные костры и плакать над мертвыми. Если легионеры нагрянут на эти огни, я скажу, что мы спешим с похоронами, потому что работников на вилле осталось мало, а работы — очень много.

— Идемте же скорее! — торопил Александр, гордый оказанным ему доверием. — Идемте, иначе мы можем столкнуться с легионерами. Коням не пробраться тайными тропами и перелазами. Я поведу вас через господский сад и весеннее пастбище.

— Никак не могу поверить, что Луций способен на такую подлость, — проговорила Фабия, направляясь к лошади.

— Пусть люди идут пешими, а коней поведут за собой, — распоряжался Александр. — Я буду указывать путь криком ночной совы.

Воины спешились и, ведя коней в поводу, направились к саду Станиенов. Билитис и Береника махали шарфами уходящим. Калос, опустив руки, молча смотрела им вслед.

— Прощай, сицилиец! — крикнула Береника, увидев Клеона. — Не забывай нас!

— Даже сойдя в царство теней, не забуду! — откликнулся Клеон.

Гефест, который шел за Клеоном, поднял руку:

— Привет, Береника!.. Друзья будут вечно помнить тебя!..

— Привет Беренике!.. Привет!.. Привет!.. — подхватили, радуясь свободе, рабы Станиена.

Вилик удивленно взглянул на дочь. Береника стыдливо потупилась.

— Я не поведу вас, если вы будете так орать! — рассердился Александр.

— Тише! — приказал Спурий.

— Тшшш… — словно шелест листвы, пронеслось по рядам.

Почти весь день Лев пролежал в лесу, ожидая, что Клеон придет за ним. Лев знал слова: «лежи», «здесь», «жди», «Клеон», и понял, что Долговязый приказал ему на этом месте ждать хозяина. Лев был сыт. Положив голову на лапы, он дремал, изредка щелкая зубами, когда какая-нибудь дерзкая муха садилась ему на нос или на ухо. Порой птицы, обманутые его неподвижностью, спускались на землю и прыгали перед ним в траве, разыскивая вкусных букашек и червячков. Тогда просыпался в нем инстинкт охотника, и Лев пытался подняться. Но стоило ему пошевелиться, как птицы улетали, а боль в израненном теле делалась острее, и он снова ложился.

Вначале он пробовал зализывать раны, но они были вымазаны отвратительной на вкус мазью… Оставалось одно — лежать и дремать, чтобы скоротать часы до прихода Клеона.

Но вот наступили сумерки. Повеяло сыростью. В лесу стало темно. В лесу стемнело гораздо раньше, чем, бывало, темнело на пастбище. Лев знал это. У него было чувство времени, и он всегда знал час, когда надо выгонять овец на луг. Если пастухи засыпали, он будил их.

Голоса птиц мало-помалу смолкли. Где-то послышался лай шакала, и Лев насторожился. Прислушиваясь к шорохам ночи, он лежал еще неподвижнее, чем днем, но уже не дремал. Он весь был в напряжении. Вокруг была затаенная жизнь ночи, когда хищники выходят на охоту и неслышно крадутся, не задевая ни одного сучка, ни одной сухой ветки. Насыщенная опасностями, ночная жизнь надвигалась на него, и Лев тоже затаился.

Далеко-далеко завыл волк. Льву захотелось ответить ему воем. Но он сдержался. Только верхняя губа его, дрожа, приподнялась над клыками. Льва охватил страх: может быть, волки подбираются к пастбищу и некому защитить Клеона и овец… И тут Льва охватила такая тоска, что, забыв все опасности ночи, он громко завыл.

Превозмогая боль в ранах, Лев выполз из своего тайника, с усилием поднялся на ноги и, шатаясь, побрел в сторону пастбища.

Рабы бесшумно вошли за Александром в широкую аллею. Пройдя несколько шагов, мальчик свернул вправо и исчез в темноте. Заунывный крик совы раздался под деревьями.

Клеон снова очутился в тех местах, по которым весной Александр вел его на пастбище. Лев бежал тогда впереди, весело помахивая хвостом, и вдруг остановился и зарычал на странное дерево. Сейчас все деревья казались странными. Таинственный мрак сгустился под ними. Люди молча скользили между стволами. Обученные кони ступали так же тихо, как люди. Время от времени, указывая путь, впереди кричал совой Александр.

Когда выходили на поляны, было видно усеянное мириадами звезд небо. Такое множество звезд предвещало ясную осень. «Это хорошо, — подумал Клеон: — в теплые дни легче будет обучаться военному делу. А озимые во время сражений все равно вытопчут. Почему вожди не решают споры единоборством?» Он представил себе, каково было бы его отцу, если бы солдаты растоптали его виноградник и поле… Клеон до боли ясно увидел родную хижину, словно разорвалась пелена ночи… Ему показалось, будто он ощутил даже запах дыма, который радовал его каждый вечер, когда он возвращался с овцами домой: это мать готовит ужин… Стараясь отогнать воспоминания, Клеон сдвинул брови и выпрямился. Прежде, в минуты тоски, он обнимал шею Льва и изливал печаль в жалобах. Теперь Клеон стал воином Спартака и должен вести себя, как воин. Он слышит вокруг тихие шаги и дыхание многих людей. У каждого из них своя беда и каждый таит ее про себя, не требуя сочувствия. И Клеон отныне будет спокойным и сдержанным, как они.

Впереди Спурий объяснял вполголоса Александру, в каком месте расположен их лагерь и в каком — римский.

«Вот уж сколько месяцев, — думал Клеон, — воюют они, и римляне ничего не могут с ними поделать!.. Потому что гладиаторы сражаются за свободу и справедливость. Вон и в Сицилии, рассказывали старики, Афинион долго сражался против римлян… Но то было в Сицилии, а это здесь, под самым Римом! Гладиаторы разрушат Рим, и тогда уже не будет рабов…»

Кто-то тронул его руку. Мальчик оглянулся и при свете звезд увидел Фабию.

— Как ты возмужал… с того дня, на форуме, — прошептала молодая женщина. — Я часто вспоминала твой взгляд, и меня мучило, что я тогда отступила.

— Лев был бы жив, если бы ты купила меня.

— Сын вилика говорил мне, что твою собаку убили…

— А каким бы он был разведчиком!.. И как охранял бы Спартака!.. Зачем ты тогда уступила, госпожа…

— Не называй меня госпожой, — перебила Фабия. — Мы товарищи по оружию… Тогда? Тогда я не могла рисковать: толстяк увлекся, и неизвестно, до какой суммы дошел бы. А я предназначила на оружие гладиаторам все, что имела. Ведь я сама была рабыней и много вытерпела, прежде чем хозяин отпустил меня на волю. Если бы ты был в ошейнике, как те, которых я купила, я бы знала, что тебя ждет тяжелая участь, и не уступила бы Станиену…