Что же станет делать Тимофей? Что задумал он?

— Как же ты будешь снова заглушать её? Тебя же Марк едва не убил из-за этого!

— Не стану я больше её заглушать.

— Ты с ума сошёл?!

— Вообще никак. Как-то же пользуются способностями всякие там маги и экстрасенсы. Вот и я. Потренируюсь — и тоже буду помогать, кому надо. И ещё, Крис…

— Тина. Прошу, я хочу забыть это прозвище.

— А чем оно тебе разонравилось? — смутился Тима.

И она сказала:

— Потому что Крис — это старая «я», а Тина — это «я» настоящая. Неважно, поймёшь ли ты меня, но Крис ты меня больше не зови.

«А ещё потому, что так звал меня и Марк…»

— Ладно, — смирился Тимофей. — Только, Кристин, Марка-то нам нужно найти. Кто, если не мы? Моя сила может нас выручить.

«Не выручит она… Чёрт возьми, он же не знает!.. Я, конечно, ляпнула ему тогда по телефону, что Марк мог отправиться к Дому Слёз — но потом-то что-то дёрнуло меня сказать, что в Доме я его не нашла. Но это всё ложь, Марк именно в Доме Слёз, а Тима не знает. Он вообще ничего не знает!»

— Конечно, кто, если не мы! — в итоге поддержала Тина с натянутым рвением. — Я с Германом как раз занимаюсь этим.

— Не видно что-то нихрена. Видел я его, этого фрика в очках. А сколько уже прошло? Два месяца?

— Объявление о пропаже Марка разместили, где только можно…

— Ага, и что, полиция прямо его ищет, ночами не спит? Да ладно! Кстати, я же снова был в Доме Слёз, только полутенью… точнее, пытался туда попасть, но его там не было! Он исчез, понимаешь?

— И слава Богу, не то бы ты и застрял там! Брось ты это дурацкое занятие, ты просто не справишься! «Нет. В нём определённо проснулась полутень. Простой Тима никогда не был таким резким. Он как будто и говорит по-другому».

Она отстранилась от него, опасаясь последствий его непредсказуемого настроения. Тимофей прищурился и с отвращением оскалил зубы.

— А, может, вы с Германом что-то замышляете? Может, Марк и не пропал вовсе?

— Что ты несёшь? — прошептала Тина.

— Что я несу? — громко повторил он. — Ну пипец, что ты, что Марк! Никто не хочет мне ничего объяснять! Что я, по-вашему, тупица? Я не идиот, я уж в состоянии понять, что происходит, даже, если это что-то, как говорят, «за гранью».

— Дело не в этом! Дело в том, что ты можешь сделать что-то не так вместо того, чтобы помочь, и тебе будет только хуже.

— Нифига себе! Я типа безголовый ребёнок, да? Туда нельзя, сюда не ходи! «Не в этом дело», ага? Да пошла ты!

Тина схватилась за затылок в преддверии головокружения. Правда и ложь, слившись в водовороте памяти, обрушились на неё водопадом, который она обязана была сдержать плотиной воли. Из носа потекла водянистая жидкость. Тина коснулась её и осмотрела на подушечки указательного пальца. Не кровь, это хорошо. Значит, это от холода. Или реагентов.

Тимофей, заметив её припадок, вмиг опомнился и затараторил слова извинения:

— Слушай, Кристин, прости, я не хотел обидеть тебя. Оно, оно само вырвалось! Я не подумал!

Тина шмыгнула носом, затянув солёную струйку.

— Так ты ж так себя испортишь, — прерывисто сказала она. — Не возвращался бы ты к полутени. Да и Марк зачем тебе вообще? Он перестал быть тебе близким другом, отчего жаждешь его найти?

— Это как ещё? — здесь и Тима впал в смятение. — Он всё равно был мне другом. Блин, почему «был» — он и есть мой друг! Да, мы разные, да, я могу валять дурака, бухать, когда он пытался делать что-то полезное. Помнишь, как он много суетился насчёт нашего концерта в универе? А как он почти во всех мероприятиях участвовал, где можно было выступать? Я ленился, а он ходил. А сколько он списывать давал, когда прогуливал пары? И вообще редко отказывал, когда к нему обращались, вот как помню. И знал всего… просто дохренища! Суховат порой, но парень он чёткий.

— И? — осторожно спросила Тина. — Ты это к чему клонишь?

— Я вижу, ты хочешь, чтобы он выжил. И я тоже этого хочу. Ты даже не представляешь, сколько он для меня сделал, сколько выручал. А я обижался по пустякам и ругал его за глупости. Так и без этих последних месяцев его болезни, эм, он был куда круче меня. Я его должник.

«Добрый ты, Тима, добродушный, — думала Тина. — Потому-то ты мне и нравишься. Как жаль, что ты всё такой же наивный. Но ничего, даже с силой полутени ты не пострадаешь из-за Марка. За тебя это сделаю я».

А в её ушах по-прежнему звучала эта песня, которую она напевала минутой ранее:

«…I can feel that it's time for me to face it. Can I take it?

Though this might just be the ending of the life I held so dear.

But I won't run, there's no turning back from here…» *

[Письмо Кристины]

«Нынче в моде это странное сочетание: хорошие девочки любят плохих мальчиков… Хотя, нет, я не совсем права. Я сама не такая уж хорошая.

Эгоизм ли или на самом деле любовь вели тогда мною? И то, и другое, я так думаю.

Я легко могла позвать тебя на помощь, Агата. Ты и твои друзья-экстрасенсы наверняка справились бы с этим демоном. Но это никак не означало, что Марк останется жив. Всё говорило о том, что он бы погиб при любых обстоятельствах.

А я хотела, чтобы он ожил! Но ты бы мне не позволила.

И с каждым днём меня всё больше терзали сомнения и муки совести. Держать у себя под замком то, что известно только тебе… очень тяжело. Эмоции требовали выхода, а одних бесед с Германом мне было мало. Вот ты, Агата, и ты, Даня, и Тима — все вы обязаны были знать. Но для этого пока было слишком рано.

Но настал тот день, когда я сдалась.

Это же ради меня вы собрались в той кафешке, помнишь, Даня? Это я позвонила тебе и предложила о воскресной встрече. Я готовилась рассказать вам правду — что я наделала и кем я стала. Я каждый день носила маятник, скрывая сущность полутени, но кто знает, как долго бы я держалась.

И ровно тогда же я позвонила Тимофею с просьбой о встрече во дворе его дома. Вещи Марка, до сих пор хранящиеся у меня в квартире, тяготили и разрывали мои эмоции. Я надеялась отдать их Тиме, чтобы и он рассудил по ним, каким же Марк стал… иным. Я собиралась рассказать правду и ему. Мне казалось, он стоил её. Что-то переменилось в нём после исчезновения Марка, и он уже не был таким беспечным и недалёким, каким я его считала.

Так уж совпало, что Герман объявил мне о том, что Эликсир Жизни окончательно готов, именно в тот день, когда умер Тима».

[25 марта 2016 года]

Весь этот день Тина провела в загородном доме Германа, помогая ему с алхимией и бытовым хозяйством. Она сама вызвалась, Герман не заставлял её. Она хотела отвлечься от мрачных мыслей и картин, всплывавших со дна колодца, на который походил её разум. Настойчивый гул из обрывков памяти и образов не давал ей покоя, доводя до нервных срывов. Сосуды и инструменты, с которыми работала Тина, тряслись от бьющегося между пальцев адреналина.

Когда Тина случайно обронила склянку с безобидной, к счастью, жидкостью, она закричала на всю комнату и стукнула кулаками по деревянной стене.

— Я больше так не могу! Я не могу!.. — брызнули случайные слёзы, и Тина прислонилась лбом к широким доскам.

Оставив лабораторный стол, Герман вскочил со стула и приобнял её со спины. Столь тепло и мягко, как будто обнимал свою сестру. Терпкий запах одеколона коснулся носа Тины, когда Герман положил голову на её плечо.

— Я же не Ирма, — смущённо заметила она. — Зачем ты так?

— Ирмы сейчас нет, но есть ты, а ты нужна мне в здравом уме, — он круто развернул её и потряс за плечи. — Ты понимаешь, Кристина? Твой ясный ум, твои подконтрольные эмоции, только так ты вернёшь его! Ты помнишь, что я говорил тебе? О шприце.

Тина не вырывалась, покорившись Герману — постепенно её напряжение спадало. Она не сразу осознала, о каком шприце он говорил, но затем вспомнила и ответила:

— Только я должна ввести эликсир в мёртвое тело.

— Умничка. А теперь отдохни в гостиной, развейся, а с Vitae я закончу сам.

Дружески похлопав Тину по спине, он оставил её и вернулся за рабочий стол. Тина вышла в смежную гостиную и устало села на диван у окна. Гостиная в тёплых тонах, украшенная деревянной утварью и масляными пейзажами, дарила медитативное умиротворение, которому совсем скоро она поддалась полностью. Часы в виде теремка мерно тикали над пустующим справа от Тины креслом. Африканская маска, висящая по соседству с занавесками, напомнила ей о Даниле и его археологических находках. Какое же у него бывает смешное лицо, когда он с огромным восхищением и любовью к делу рассказывает случаи с раскопок.