Дождь колотил по подоконнику. Комната погрузилась во мрак. Кестрель снова задумалась о словах Арина и вдруг почувствовала досаду. В них была доля истины, пусть даже она не сомневалась в своей любви к Энай.

Она не заметила, как раб вернулся. За окном бушевала буря, а в комнате было совсем темно. Кестрель резко вдохнула, когда увидела, что Арин стоит рядом с ней. В эту секунду она впервые по-настоящему его испугалась, но тот лишь зажег спичку и поднес ее к фитильку лампы. Кестрель увидела, что он весь промок. На его коже поблескивали капли.

Арин почувствовал ее взгляд и вздрогнул.

— Кестрель, — вздохнул он и провел рукой по влажным волосам. — Мне не следовало говорить вам такое.

— Ты сказал то, что думаешь.

— Да, но… — Он выглядел усталым и растерянным. — Я бы точно так же разозлился, если бы вы не стали о ней плакать.

Арин вытянул руку, и на мгновение Кестрель показалось, что он хочет прикоснуться к ней, но потом заметила зажатые в его ладони волосы. Свои волосы.

— Она хранила их у себя в доме, — пояснил Арин.

Кестрель как можно осторожнее взяла заплетенный в косичку локон, но ее мизинец все равно коснулся влажной ладони Арина, и тот тут же отдернул руку. Кестрель уставилась на косичку, понимая, что это ничего не меняет. Да, Энай сберегла ее, но это еще ничего не значит. Однако все же немного утешает.

— Мне пора, — сказал Арин, но продолжил стоять на месте.

Его лицо сияло в теплом свете лампы. Кестрель вдруг заметила, что они стоят совсем близко — она почувствовала ступнями, как сильно ковер пропитался водой вокруг ног Арина. Кестрель вздрогнула и сделала шаг назад.

— Да, — согласилась она. — Ступай.

На следующее утро отец появился в ее кабинете, остановился прямо перед Кестрель и решительно произнес:

— Твое затворничество затянулось. Я знаю, ты была очень привязана к няне, и, принимая во внимание обстоятельства, тебя можно понять. Но ты уже пропустила тренировку и урок стратегии. Я не для того тебя воспитывал, чтобы ты падала духом, встретившись с трудностями.

— Все в порядке, отец. — Кестрель налила себе чаю.

Только тогда генерал наконец посмотрел на нее внимательнее. Кестрель думала, что ее глаза опухли и выглядит она неряшливо, но на самом деле была опрятна, а лицо не выдавало горя.

— Что ж, — произнес он. — Прекрасно. Потому что я уже пригласил Джесс. Она ждет внизу.

Кестрель поставила чашку на блюдце и встала.

— Кестрель. — Генерал коснулся ее плеча. В его голосе слышалась странная неуверенность. — Долг каждого ребенка — пережить своих родителей. На службе я часто сталкиваюсь с опасностью. Я бы не хотел… Кестрель, когда я умру, не плачь обо мне.

Она улыбнулась.

— Ты не сможешь мне запретить, — ответила Кестрель и поцеловала его в щеку.

Джесс была в своей стихии. Усадив Кестрель к себе в карету, она отвезла ее в город. Позже они остановились возле лавки лучшей портнихи.

— Ты обещала, — напомнила Джесс, выходя из кареты.

Кестрель пристально посмотрела на нее.

— Я обещала, что позволю тебе выбрать ткань для моего платья.

— Не ври. Ты разрешила мне выбрать все.

— Ну ладно, так и быть. — Воодушевление Джесс было заразительным, и Кестрель почувствовала, что ее собственная печаль немного отступила. Да и потом, ничего такого страшного подруга, наверное, не предложит.

В лавке Джесс сразу же отвергла те ткани, которые предпочла бы сама Кестрель, и сделала для портнихи примерный набросок платья. Кестрель с ужасом посмотрела на рисунок.

— Джесс, это же для Зимнего бала. Я замерзну. Можно мне платье с рукавами?

— Нет.

— И вырез…

— Помолчи. Тебя не спрашивают.

Кестрель сдалась. Она послушно стояла, пока портниха закрепляла ткань булавками, слушая указания Джесс. Потом эти двое оставили Кестрель одну и скрылись в соседней комнате, где на полках поблескивали рулоны дорогой материи. Джесс что-то прошептала, портниха тоже ответила шепотом. Кестрель прислушалась к голосам заговорщиц и по обрывкам слов догадалась: похоже, Джесс просит сшить не одно, а два платья.

— Джесс, — крикнула Кестрель, — я правильно поняла, что ты заказала мне вышитое вечернее платье и однотонное бальное?

— Разумеется. К тому же тебе нужно новое вечернее платье для приема у лорда Айрекса.

Булавка больно впилась в бок Кестрель.

— Он устраивает прием?

— Давно пора. Если уж он надеется стать сенатором, самое время показать свету свое гостеприимство. И потом, его родители на всю зиму уехали в столицу. Дом в его полном распоряжении.

— Я не пойду, — решительно сказала Кестрель.

— Придется.

— Меня там не ждут.

— Глупости! Конечно, ждут. Ты дочь генерала Траяна и ничего не слышала про прием только потому, что уже неделю не читаешь писем.

Кестрель вспомнила угрожающий оскал Айрекса.

— Нет. Я не пойду.

— Ну почему?

— Мне он не нравится.

— Какая разница? Там будет полно гостей, ты сможешь запросто держаться от него подальше. Весь город соберется. Что подумают люди, если ты не придешь?

Кестрель представила, как бы поступила, если бы это была игра в «Зуб и жало». Будь приглашение Айрекса игральной костяшкой, а не запечатанным листком бумаги, она бы точно знала, что делать.

Джесс подошла к Кестрель и взяла ее за руки.

— Мне не нравится, когда ты грустишь. Поедем с нами. Мы с Ронаном Айрекса и близко к тебе не подпустим и вместе над ним посмеемся. Ну же, Кестрель. Я не отстану, пока ты не согласишься.

Когда доставили платье, сшитое к приему у лорда Айрекса, Арин принес посылку, завернутую в муслин и перетянутую бечевкой. Кестрель не видела его с первого зеленого шторма. Ей было неприятно вспоминать о том дне. Она решила, что просто хочет забыть о своем горе или научиться жить с ним. Она снова начала играть, позволяя повседневности — музыке, поездкам, урокам — облегчить боль утраты.

Кестрель мало времени проводила дома. Она больше не приглашала Арина сыграть с ней в «Зуб и жало». Если она выходила в свет, то брала с собой других рабов.

Когда Арин вошел в гостиную, которая на самом деле была комнатой для письма, Кестрель отложила книгу на диван, повернув ее так, чтобы корешок не было видно.

— Мм, — протянул Арин, поворачивая посылку в руках. — Что тут у нас?

— Ты и сам уже догадался.

Он помял сверток пальцами.

— Полагаю, своего рода оружие, только очень мягкое.

— И почему же ты взялся доставить мне платье?

— Я увидел его у Лиры и предложил отнести посылку.

— И она, конечно, согласилась.

Удивленный ее тоном, он приподнял брови.

— У нее и так много дел. Я подумал, что она будет рада, если кто-то сделает это за нее.

— Что ж, очень мило с твоей стороны, — сказала Кестрель, но не смогла скрыть свое недовольство и от этого еще больше разозлилась.

— О чем вы? — помедлив, произнес Арин.

— Ни о чем.

— Вы хотели, чтобы я говорил вам правду. Я выполнил вашу просьбу?

Она вспомнила его жестокие слова во время шторма.

— Да.

— Разве я не имею права попросить вас о том же?

Ответ был «нет». Раб не имеет права ни о чем просить. Если ему хочется выведать ее сокровенные мысли, пусть ждет возможности обыграть ее в «Зуб и жало». Но Кестрель, сглотнув, справилась с волнением и признала, что ценит честность Арина. Рядом с ним она и сама становится честнее. Нет ничего плохого в том, чтобы говорить правду.

— Мне кажется, ты нехорошо поступаешь с Лирой.

Он нахмурился.

— Не понимаю.

— Это неправильно — давать ей надежду, в то время как твое сердце занято.

Арин резко вдохнул. Кестрель подумала, что сейчас он попросит не совать нос не в свое дело — ведь оно и впрямь ее не касалось. Но Арин, похоже, вовсе не обиделся, а просто очень удивился. Он, как всегда, по-хозяйски, ничуть не стесняясь, пододвинул стул и сел, уронив посылку себе на колени. Потом пристально посмотрел на Кестрель. Она не позволила себе отвести взгляд.