Кестрель оторвала перо от бумаги, задумавшись о том, когда Арин понял то, что она сама так долго отказывалась видеть. Где теперь Ронан? Наверное, ненавидит ее? Что ж, она и сама себя ненавидит.

— Надеюсь, ты порадуешься за меня, — закончил Арин. Кестрель не сразу поняла, что он все еще диктует. — Теперь подпиши.

В обычных обстоятельствах она написала бы все именно так. Как же она подвела отца! Арин видел ее насквозь, понимал, что творится у нее на душе и в голове, знал даже, как она разговаривает с близкими ей людьми. А вот Кестрель его совсем не знала.

Арин забрал у нее письмо и просмотрел.

— Перепиши, чтобы было чисто.

Ей пришлось сделать это несколько раз, прежде чем его все устроило. Последнее письмо было написано твердой рукой.

— Отлично, — сказал Плут. — И еще кое-что.

Кестрель устало потерла чернильное пятнышко на руке. Сейчас она бы с удовольствием легла спать. Во сне можно ослепнуть и оглохнуть и больше не придется находиться в этой комнате и терпеть этих людей.

— Скажи нам, когда должно подойти подкрепление из столицы, — потребовал Плут.

— Нет.

— Я, пожалуй, все-таки изложу тебе свой список угроз.

— Кестрель сама все скажет, — перебил его Арин. — Она поймет, что это мудрое решение.

Плут приподнял брови.

— Она все расскажет, как только увидит, на что мы способны. — Лицо Арина выдавало мысль, которую он предпочитал не говорить вслух. Кестрель сосредоточилась и поняла. Осторожный блеск в его глазах означал, что Арин пытается заключить сделку. — Я отвезу ее в особняк губернатора, и она сама все увидит. Увидит, что стало с ее друзьями.

— Не зли Плута, — сказал Арин, когда они вышли из кареты на тенистую дорожку, ведущую к особняку губернатора.

Было что-то жуткое в том, что огромный фасад дома выглядел почти так же, как прошлым вечером, но огней в окнах почти не осталось.

— Кестрель, ты меня слышишь? Не дразни его.

— Он первый начал.

— Какая разница! — Гравий на дорожке скрипел под тяжелыми сапогами Арина. — Ты хоть понимаешь, что он хочет твоей смерти? Он только обрадуется, если ты дашь ему повод, — пробормотал Арин, спрятав руки в карманы, склонив голову, как будто говорил сам с собой. Он шел быстро, его ноги были длиннее, чем ее. — Я не могу… Кестрель, пойми, я бы никогда так не сказал. Про трофей. Я не считаю тебя трофеем, это просто слова. Главное, что это сработало. Плут не причинит тебя вреда, клянусь, но ты и сама должна… Поменьше привлекать к себе внимание. Немного помочь. Просто скажи нам, сколько осталось времени до подхода войск. Докажи ему, что тебя лучше оставить в живых. Поступись самолюбием хоть немного.

— Может, мне не так легко растоптать свою гордость, как тебе.

Он резко остановился и обернулся.

— А кто сказал, что мне было легко? — процедил он сквозь зубы. — Ты же понимаешь, что это не так. Знаешь, сколько обид я проглотил за эти десять лет? Знаешь, сколько всего мне пришлось сделать, чтобы выжить?

Они стояли перед входом в особняк.

— Если честно, — бросила она, — не знаю и знать не желаю. Свою печальную историю расскажешь кому-нибудь еще.

Он вздрогнул как от пощечины. Его голос прозвучал тихо:

— Ты умеешь унизить человека.

Кестрель окатило горячей волной стыда — и в то же мгновение она устыдилась собственных чувств. Кто он такой, чтобы она перед ним извинялась? Он использовал ее. Солгал ей. Его слова ничего не значили. Если ей и должно быть стыдно, то только за то, что позволила себя обмануть.

Арин провел рукой по волосам. Его гнев растаял, сменившись чем-то другим. Он не смотрел на нее. Его дыхание облачком повисло в холодном воздухе.

— Со мной можешь делать все, что хочешь. Можешь говорить что угодно. Но меня пугает, что ты не видишь, как опасно злить других. Может, хотя бы теперь поймешь. — Он открыл дверь и шагнул внутрь особняка.

Сначала ее поразил запах: пахло кровью и разложением. У Кестрель внутри все сжалось. Она с трудом сдержала тошноту.

Тела были свалены в холле. Леди Нериль лежала лицом вниз почти на том же месте, где еще прошлой ночью встречала гостей перед балом. Кестрель узнала ее по шарфику, зажатому в кулаке. Дорогая ткань ярко сверкала в свете факелов. Здесь были сотни трупов. Она увидела капитана Венсана, леди Фарис, всю семью сенатора Никона, Беникса…

Кестрель опустилась на колени возле его тела. Его большие руки были холодными, как глина. Слезы покатились по ее щекам и упали на его одежду, капельками собрались на коже.

Арин тихо сказал:

— Его похоронят сегодня вместе с остальными.

— Его нужно сжечь. По нашему обычаю. — Она больше не могла смотреть на тело Беникса, но встать не было сил.

Арин помог ей подняться, осторожно придерживая ее.

— Я прослежу, чтобы все сделали как подобает.

Кестрель заставила себя пройти мимо тел, сваленных в кучи, как щебень. Ей начало казаться, что она все-таки заснула и видит страшный сон.

Она замерла, когда увидела Айрекса. Его губы тоже были лиловыми от яда, но на его боку остались липкие порезы. На шее виднелась последняя, смертельная рана. Даже ослабленный отравой он пытался сражаться.

Слезы снова подступили к горлу.

Арин сжал ее плечо и решительно повел ее дальше.

— Не смей плакать о нем. Если бы он не умер, я бы сам его убил.

Выжившие лежали на полу в бальной зале. Здесь вонь была еще хуже: пахло испражнениями и рвотой. Гэррани ходили между подстилок, на которых положили валорианцев, вытирая лица больных влажными полотенцами, убирая за ними. Здесь они по-прежнему вели себя как рабы. Странно было видеть жалость в их глазах и понимать, что лишь это чувство заставляет их ухаживать за людьми, которых они сами пытались погубить.

Одна гэррани подняла голову, заметила Кестрель и начала что-то спрашивать у Арина. Кестрель не слышала ее слов. Она пошла вперед, торопясь и спотыкаясь, ища среди умирающих лицо с большими карими глазами, курносым носом и маленьким ртом.

Кестрель едва узнала ее. Губы Джесс почти посинели, опухшие веки не открывались. Она по-прежнему была в бальном платье. Воздушное зеленое одеяние смотрелось теперь пугающе неуместно.

— Джесс, — прошептала Кестрель. — Джесс.

Дыхание больной изменилось, потом превратилось в хрип. Лишь это указывало на то, что она в сознании.

Кестрель поискала взглядом Арина. Он стоял у дальней стены и упорно не желал смотреть ей в глаза. Она подошла к нему, схватила его за руку и потянула туда, где лежала Джесс.

— Скажи, что это? — потребовала она. — Какой яд?

— Я не…

— Должно быть, его легко достать, можно найти поблизости. Какое-нибудь растение?

— Кестрель…

— Его нужно было собрать заранее, высушить и стереть в порошок. Бесцветное, чтобы его можно было смешать с белым вином. — Кестрель перебрала в уме все, что Энай рассказывала ей о местных растениях. — Сименика? Нет, у нее не такое быстрое действие…

— Ночной локон.

— Я не знаю, что это.

— Корнеплод. Его собирают по весне, сушат на солнце и растирают в порошок.

— Значит, есть противоядие, — воскликнула Кестрель, хотя из слов Арина нельзя было сделать подобного вывода.

Он помедлил.

— Нет.

— Должно быть! Гэррани — лучшие лекари в мире. Не может быть, что вам известен яд, но вы не придумали противоядие.

— Нет противоядия. Есть только… средство, которое немного поможет выздоровлению.

— Так дайте им это средство!

Он развернул ее за плечи так, чтобы она не смотрела на ряды умирающих.

— У нас его нет. На выживших никто не рассчитывал. Эту лекарственную траву собирают осенью. А сейчас зима. Все травы померзли.

— Нет, не все! Еще не было снега. Не было мороза. Большинство растений живут до первых морозов. Энай мне говорила.

— Да, но…

— Найди эту траву.

Арин не ответил.

— Помоги ей. — Голос Кестрель надломился. — Пожалуйста.

— Это очень нежное растение. Наверняка уже ничего не осталось, и я не знаю, смогу ли…