— Я видела твою книгу и прочитала надпись. Я сражалась за тебя на дуэли. Обманула, приказала запереть. Я тебя опозорила, да?

Он скрестил руки на груди и покачал головой, по-прежнему не глядя на Кестрель.

— Нет. Богу долгов все про меня известно.

— Тогда в чем дело? — Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не спросить о слухах и его возлюбленной, но то, что она сказала, было еще хуже: — Почему ты не смотришь мне в глаза?

— Нельзя. Мне лучше вовсе уйти, — пробормотал он.

Кестрель вдруг поняла, почему ее смутили слова рабыни о том, что Ракс выпустил Арина.

— Отец! — догадалась она. — О нем можешь не беспокоиться. Он уедет в первый день зимы. Весь полк отправляется на восток на войну с варварами.

— Что? — Он наконец посмотрел на нее.

— Все будет как прежде.

— Не думаю.

— Но… Мы ведь друзья. — Его лицо приобрело странное выражение, но Кестрель не понимала, что оно означает. — Просто скажи мне, в чем дело, Арин. Скажи правду.

Его голос прозвучал хрипло:

— Я раб. Собственность. Как можно мне верить? С чего мне говорить правду?

Зонтик задрожал в руках Кестрель. Она открыла рот, чтобы ответить, но поняла: если заговорит, не сможет вовремя остановиться.

— Я могу сказать только одно, и это чистая правда. — Арин взглянул ей в глаза. — Мы не друзья.

Кестрель сглотнула.

— Ты прав, — прошептала она. — Не друзья.

Нож застыл в паре сантиметров от горла Арина.

— Во имя бога жизни! — ахнул Плут. Он отшатнулся. Нож тускло блеснул в полутьме тесной спальни. — Ты что здесь забыл? Вломился в мой дом как вор, среди ночи! Забрался в окно! Тебе повезло, что я успел разглядеть твое лицо.

— Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Для начала объясни, почему нельзя было прийти днем на рынок. Я думал, у тебя с этим все в порядке. Ты же мог просто взять у девчонки кольцо.

— Не мог.

Плут прищурился и в задумчивости постучал плоской стороной клинка по ноге. В тусклом свете уличного фонаря Арин увидел, как по его лицу медленно расползается улыбка.

— Поругался с госпожой, значит? Милые бранятся?

Лицо Арина помрачнело, губы сжались.

— Ну тише, парень. Просто скажи, правду говорят или нет?

— Нет.

— Ладно. — Плут поднял руки, как будто сдаваясь, небрежно держа нож в одной из них. — Нет так нет.

— Послушай, Плут. Я сбежал после отбоя, перелез через стену поместья и пробрался в охраняемый город, чтобы поговорить с тобой. Думаешь, я хотел обсудить валорианские сплетни?

Плут приподнял одну бровь.

— Генерала отправляют воевать на восток. Он уводит с собой полк. Утром, прямо перед Зимним балом. Это наш шанс.

Плут отбросил нож на стол. Он выдохнул, потом тихо рассмеялся.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Просто великолепно!

Перед глазами у Арина возникло лицо Кестрель, его хрупкие черты. Забинтованное колено. Побелевшие костяшки пальцев. Он вспомнил, как надломился ее голос.

— Революция случится ночью, во время бала, — начал объяснять Плут. — Бочонки с порохом будут на местах. Я поведу наступление на поместье генерала. Он оставит дома личную охрану, так что нам окажут сопротивление. Но мы справимся. Благодаря тебе у нас есть оружие, а захватить его дом для нас особенно важно. Богатые валорианцы тем временем отведают отравленного вина на балу. — Плут нахмурился. — Ну что ты так смотришь, Арин? План идеален. Все пройдет как нельзя лучше. Мы отвоюем наш город. — Он положил руку Арину на плечо. — Вернем себе свободу.

Эти слова рассекли запутанный узел сомнений в душе Арина. Он медленно кивнул и повернулся к окну.

— Ты куда? — удивился Плут. — Сам знаешь, как тяжело было добраться сюда. Возвращаться ничуть не проще. Оставайся. Я тебя спрячу.

«Почему ты не смотришь мне в глаза?» — спросила Кестрель в апельсиновой роще. Ему больно было слышать, как дрожал ее голос. Он до сих пор чувствовал эту боль. Давным-давно, на восьмые именины, отец подарил ему стеклянную лошадку. Арин вспомнил ее заостренные книзу ножки и выгнутую шею. Игрушка была вся прозрачная, как звездный свет. Арин случайно уронил ее, и она разбилась об пол.

— Нет, — сказал он Плуту. — Я пойду обратно. Когда все случится, я должен быть там.

После прогулки в апельсиновую рощу колено пошло на поправку Исчезла скованность, и Кестрель с каждым днем заставляла себя ходить все больше и больше. Вскоре хромота сошла на нет, а потом и вовсе исчезла. Кестрель вернулась к музыке, позволяя пальцам порхать по клавишам, забивала голову сложными пассажами, чтобы ни о чем больше не думать. Не вспоминать холодный день в апельсиновой роще и все, что она сказала, сделала, о чем попросила. О том, чего ей так хотелось.

Кестрель играла и забывала обо всем, кроме музыки, которая раскрывалась вокруг нее, как цветок.

В последний день осени экономка принесла ей завернутую в муслин дорогую ткань, блеск которой видно было видно даже сквозь него.

— Это от портнихи, — пояснила она.

Кестрель отложила посылку.

Вечером пришла рабыня с запиской от отца: «Кое-кто желает увидеться с тобой». Может быть, Ронан. Эта мысль оставила ее равнодушной. Потом Кестрель подумала, что это неправильно, и тогда уже расстроилась.

С ней что-то не так. Она должна радоваться возможности увидеть друга. Должна надеяться, что их с Ронаном дружба перерастет в нечто большее.

«Мы не друзья», — сказал Арин.

Но про Арина лучше не вспоминать.

К ужину Кестрель принарядилась.

Голос, который доносился из столовой залы, определенно был ей знаком, но она не сразу вспомнила, кому он принадлежит.

— Спасибо, что не стал реквизировать мой корабль, — говорил мужчина. — Я бы потерял кучу прибыли, а то и само судно, если бы империя забрала его на войну.

— Меня не благодари, — ответил генерал. — Если б он мне потребовался, я бы долго думать не стал.

— Что, Траян, маловата для тебя моя посудина? — усмехнулся голос. Кестрель, которая подслушивала у дверей, наконец узнала гостя. Она вспомнила, как была совсем маленькой, а этот седой человек улыбался и пачками привозил для нее ноты из дальних стран.

— Как раз наоборот, капитан Венсан, — ответила за генерала Кестрель, заходя в комнату. Мужчины встали. — Полагаю, мой отец не стал забирать ваш корабль, потому что он самый лучший и оснащен пушками. Он не хочет оставлять гавань без защиты.

— Кестрель. — Вместо рукопожатия капитан положил ладонь ей на голову, как ребенку. Она совсем не расстроилась, что их гостем оказался Венсан, а не Ронан. — Ты меня переоцениваешь. Я всего лишь купец.

— Может, это и так, — согласилась Кестрель, когда все трое уселись на свои места: отец во главе стола, она справа, а капитан слева. — Но сомневаюсь, что две палубы десятифунтовых пушек у вас для красоты.

— Я перевожу ценные товары. С такими пушками пиратов можно не бояться.

— И с такой командой. Ваши матросы слывут отличными бойцами.

— Хорошие ребята, — согласился отец, — хотя память у них так себе.

Капитан пристально посмотрел на него.

— Не думал, что ты и об этом знаешь.

— О том, что твои матросы не в состоянии запомнить пароль даже под страхом смерти?

Пароль нужен был в тех случаях, когда кто-то из команды возвращался на корабль ночью. Оставшиеся на палубе матросы требовали назвать кодовое слово, желая убедиться, что в шлюпке их товарищи.

— Я проверил каждый корабль и их команды, когда выбирал, какие суда взять с собой, — объяснил отец Кестрель. — Я всегда серьезно подхожу к делу. — Он посмотрел на свою тарелку. Она была пуста, первое блюдо еще не подали. Генерал провел пальцем по белой каемке, потом повернул тарелку так, что рисунок птицы оказался наверху. Его жест явно что-то означал.

Венсан проследил за его движением, потом взглянул на свою тарелку, на тарелку Кестрель и на другие три, которые были поставлены в память об умерших членах семьи.