Кестрель мысленно выругалась. Если уж она решила предложить ставку — и зачем только она это сделала? — нужно назвать сумму поменьше. Все вокруг смотрели на нее, дочь генерала, светскую пташку, которая, по их мнению, только и делает, что порхает с одного шикарного приема на другой. Они решили…

— Четырнадцать!

Решили, что раз она захотела купить этого раба, значит, он того стоит. Вероятно, в нем есть что-то особенное.

— Пятнадцать!

Жгучее желание узнать, что именно, заставляло их все повышать и повышать цену.

Раб теперь смотрел прямо на нее — неудивительно, ведь именно она начала это безумие. Невидимый маятник в душе Кестрель качался между возможностью выбора и предопределенностью.

Она подняла руку.

— Двадцать клиньев.

— Во имя небес, милочка, — сказала остролицая женщина. — Отступитесь! Зачем на него ставить? Потому что он певец? Зачем вам их пошлые застольные песенки?

Кестрель даже не взглянула на нее. На Джесс она тоже не смотрела, хотя чувствовала, что подруга в волнении ломает руки. Кестрель не сводила глаз с раба.

— Двадцать пять! — раздалось сзади.

Цена уже вышла за рамки суммы, которой располагала Кестрель. Распорядитель торгов окончательно растерялся от неожиданности. Ставки продолжали расти. Голоса доносились со всех сторон и будто подхлестывали друг друга. Казалось, толпу валорианцев связывает невидимая нить азарта.

Среди всеобщего воодушевления голос Кестрель прозвучал безжизненно:

— Пятьдесят клиньев.

От внезапно наступившей тишины зазвенело в ушах. Рядом ахнула Джесс.

— Продано! — воскликнул аукционист. Его лицо сияло от восторга. — За пятьдесят клиньев! Победитель торгов — леди Кестрель!

Рабу велели спуститься с помоста, и лишь тогда он потупил взгляд. Он смотрел себе под ноги так внимательно, будто на песке была начертана его судьба. Распорядитель подтолкнул юношу к навесу.

Кестрель с трудом вдохнула. Руки и ноги совсем не слушались. Что же она наделала?

Джесс подхватила ее под локоть.

— Ты, похоже, заболела!

— Нет, просто знатно раскошелилась, — снова встряла остролицая. — Ваша болезнь называется проклятием победителя.

Кестрель обернулась.

— Что это значит?

— А вы, я смотрю, редкий гость на торгах? Проклятие победителя — это когда выигрываешь аукцион, заплатив непомерную цену.

Толпа редела. Распорядитель торгов расхваливал нового раба, но невидимая нить, которая притягивала валорианцев к арене, уже ослабла. Представление закончилось. Теперь ничто не мешало Кестрель уйти, но она почему-то не могла пошевелиться.

— Я ничего не понимаю, — пожаловалась Джесс.

Кестрель и сама не понимала. О чем она только думала? Что и кому хотела доказать? «Нечего тут доказывать», — сказала она себе. Кестрель повернулась спиной к арене и заставила себя сделать шаг вперед, оставляя все, что натворила, позади.

Зал ожидания для покупателей представлял собой террасу, с которой открывался вид на улицу. Внутри стоял стойкий запах пота. Джесс ни на шаг не отходила от подруги, опасливо поглядывая на железную дверь в углу. Сама Кестрель изо всех сих старалась не смотреть в ту сторону. Она никогда раньше здесь не бывала. Покупкой домашних рабов занимался либо ее отец, либо управляющий.

Аукционист стоял возле мягких кресел, поставленных для валорианцев.

— Ага! — заулыбался он при виде Кестрель. — Вот и победительница! Я боялся, что заставлю вас ждать, поэтому ушел с арены, как только смог.

— Значит, вы лично встречаете всех покупателей? — удивилась Кестрель его услужливости.

— Только избранных.

Кестрель стало любопытно: слышен ли их разговор через решетку окошка в двери?

— В остальных случаях, — продолжил распорядитель, — оплату принимает моя помощница. Она сейчас на арене, пытается пристроить близнецов к господам. — Он закатил глаза, всем своим видом показывая, как хлопотно продавать родственников вместе. — Ну, — пожав плечами, добавил он, — может, кому-то нужен комплект.

В зал вошли еще двое валорианцев, муж и жена. Распорядитель улыбнулся, предложил им присесть и заверил, что вот-вот освободится.

— Это знакомые моих родителей, — прошептала Джесс. — Ты не против, если я пойду поздороваюсь с ними?

— Конечно! — ответила Кестрель.

Она понимала, что Джесс не хочет лишний раз сталкиваться с грубой изнанкой рабовладения, хотя каждый день пользуется трудом рабов: ранним утром одна рабыня готовит ей ванну, а поздним вечером другая распускает ее волосы перед сном.

Как только Джесс ушла к своим знакомым, Кестрель выразительно посмотрела на распорядителя аукциона. Тот кивнул, достал из кармана большой ключ, открыл дверь и сделал шаг внутрь.

— Ты, — приказал аукционист на гэрранском. — На выход.

Послышался шум, после чего распорядитель снова появился в дверном проеме. За ним шел раб. Он поднял голову и встретился взглядом с Кестрель. Глаза у него были серые, как холодная сталь.

Кестрель вдруг испугалась. И дело не в серых глазах, которые были не редкостью среди гэррани. Пугающее впечатление скорее производила разбитая скула. Так или иначе, Кестрель почувствовала себя неуютно. Мгновение — и юноша отвел взгляд и уставился в пол, спрятав лицо за длинными прядями волос. Кестрель успела заметить следы побоев — одна щека распухла.

Раба как будто ничто вокруг не интересовало. Для него попросту не существовало ни Кестрель, ни тюремщика, ни его самого.

Распорядитель торгов запер железную дверь.

— Ну вот, — хлопнул он в ладоши. — Осталась мелочь — оплата.

Кестрель протянула ему кошелек.

— Здесь двадцать четыре.

Аукционист помедлил.

— Двадцать четыре — не пятьдесят, госпожа.

— Вечером я пришлю остальное с управляющим.

— А если он, скажем, заблудится по дороге?

— Я дочь генерала Траяна.

Распорядитель улыбнулся.

— Я знаю.

— Для нас это не деньги, — продолжила Кестрель. — Просто сегодня у меня нет с собой пятидесяти клиньев. Или вам недостаточно моего слова?

— Разумеется, достаточно.

Аукционист не предложил забрать покупку в другой день, а Кестрель, в свою очередь, не стала спрашивать, почему он с такой злобой посмотрел на юношу, когда тот проявил непослушание на арене. Она подозревала, что, если молодой раб останется здесь хоть ненадолго, распорядитель не упустит возможности отомстить ему.

Аукционист задумался. Выбор был непростой. Можно отказаться отдавать товар, пока не будет полной суммы, но тогда покупательница, чего доброго, оскорбится, и сделка сорвется. А можно прямо сейчас забрать чуть меньше половины денег, рискуя так никогда и не получить остаток.

Однако он был хитер.

— Позвольте проводить вас домой. Я хотел бы сам посмотреть, как Коваль устроится на новом месте. А ваш управляющий как раз сможет расплатиться.

Кестрель взглянула на раба. Когда прозвучало его имя, он открыл глаза, но головы не поднял.

— Ладно, — согласилась она.

Кестрель подошла к паре валорианцев и спросила, не смогут ли они проводить Джесс домой.

— Разумеется, — ответил мужчина. «Это сенатор Никон», — вспомнила Кестрель. — А как же вы?

Она кивком указала на двоих гэррани, стоявших у нее за спиной.

— Со мной пойдут они.

Джесс понимала, что распорядитель аукциона и непокорный раб едва ли годятся на роль сопровождающих. Кестрель тоже это знала, но нелепое положение, в котором она оказалась по собственной вине, разозлило ее настолько, что она махнула рукой на правила приличий.

— Ты уверена? — спросила Джесс.

— Да.

Супруги посмотрели на нее с удивлением, но решили, что дело их не касается. Правда, сплетня выйдет хорошая.

Кестрель покинула невольничий рынок и отправилась домой. Распорядитель и Коваль шли следом.

Район, разделявший грязную рыночную площадь и Зеленый квартал, она пересекла быстрым шагом. Здешние улицы, построенные валорианцами, были проложены под прямым углом. Кестрель знала дорогу, но теперь ее не оставляло ощущение, будто она сбилась с пути. Сегодня все казалось ей незнакомым. Проходя мимо казарм Воинского квартала, где она часто бывала в детстве, Кестрель вдруг представила, как против нее поднимаются легионы.