— Пошли, — сказал он. — Хватай ту кучу и начнем доставку.

— Ох… ладно.

Мы, возможно, и закончили бы разносить подарки к концу первого урока, но секретарша продолжала приносить все больше и больше. И нам с Тоби стало кристально ясно, что мы будем впахивать тут до самого обеда.

И я точно не возражала против того, чтобы провести утро с Тоби Такером.

— Не хочу сглазить, — сказал он, когда мы вернулись к столу за пять минут до звонка на обед, — но, думаю, что мы почти закончили.

Мы обменялись улыбками у пустого стола, однако моя была слегка натянутой.

— Вот и все, это были последние.

— Ага. — Тоби облокотился на стол. — Знаешь, я рад, что они попросили тебя помочь. Я бы тут с ума сошел от скуки, если бы делал это один. Было приятно поговорить с тобой.

— Я тоже хорошо провела время, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком уж оживленно.

— Послушай. Тебе не следует сидеть на политологии в самом конце класса. Почему бы тебе не занять место за партой позади Джанин и меня? Нет причин тебе сидеть одной в такой дали, присоединяйся к нам — ботанам в первых рядах.

— Может, я так и сделаю. — Конечно, я знала, что я точно это сделаю. Как я могла отклонить это предложение от Тоби Такера?

— Бьянка Пайпер? — Из-за угла завернула секретарь и подошла к нам. На этот раз в ее руках не было конфет или подарков. — Бьянка, тут за тобой кое-кто приехал.

— Ох, — сказала я. — Ну ладно. — Странно, у меня же есть машина. Не было причин кому-то за мной приезжать.

— Увидимся позже, Бьянка, — крикнул Тоби, когда я последовала за секретарем в сторону регистрации. — Счастливого Дня Святого Валентина!

Я помахала ему рукой, пытаясь вспомнить, была ли у меня на сегодня назначена встреча с врачом или еще с кем. Почему кто-то приехал забрать меня из школы? Но не успел мой мозг придумать какую-нибудь семейную трагедию, как вдруг настоящая причина ударила меня словно молния, и я остановилась как вкопанная.

О. Боже. Мой.

Она стояла у стола регистрации и выглядела так, будто сошла со сцены в Голливуде. Ее белокурые локоны, осветленные солнцем, спадали на плечи мягкими, идеальными волнами. Она была одета в приталенное платье до колена (конечно, без колгот) и обута в туфли на высоких каблуках. Ее глаза закрывали темные очки — глаза, которые, как я знала, были зеленого цвета. Повернувшись ко мне, она подняла очки.

— Здравствуй, Бьянка, — сказала эта красивая женщина.

— Привет, мам.

По тому, как она сделала шаг ко мне, было заметно, что она нервничает. Она дрожала, а ее глаза были расширены от, как я предполагала, страха. И у нее была на это причина. В отличие от отца, я знала, что она отправила те документы не по ошибке, и я ненавидела ее за это. За то, что она не хочет нас. Поэтому я кинула ей предупреждающий взгляд и отступила, когда она пошла навстречу ко мне. Это, должно быть, подтвердило ее опасения, потому что она опустила взгляд на пол и уставилась на носки своих туфель.

— Я скучала по тебе, Бьянка, — сказала мама.

— Ага, конечно.

— Вы закончили с формой на выход, миссис Пайпер? — спросила секретарша, вернувшись на свое место позади высокой стойки.

— Да, — ответила мама. Ее голосу снова вернулась природная уверенность. — Нам можно идти, надзиратель?

— Вы свободны, — засмеялась секретарша. Она взбила волосы и добавила: — И я хотела, чтобы вы знали, я купила вашу книгу. Она была сущим спасением для меня, и я перечитываю ее раз в месяц.

Мама улыбнулась.

— О, спасибо! Рада встретить того, кто на самом деле, прочитал ее.

Секретарша расцвела в улыбке.

— Она изменила мою жизнь.

Я закатила глаза.

Все любили мою маму. Она была смешной, интеллигентной и обаятельной. Она была очень сильно похожа на Уму Турман — худшего варианта для Простушки просто не найти. Все ее недостатки скрывало ее привлекательное лицо, а ее улыбка заверяла всех в ее идеальности. Секретарша, которая, захихикав, помахала нам рукой, была очередной дурехой, верившей в то, что моя мама идеальна. — Куда мы едем? — спросила я, когда мы вышли из школы. Я не пыталась скрыть горечь в моих словах, она ее заслужила.

— Эм… я не знаю, — призналась мама. Цоканье ее каблуков по асфальту разносилось эхом вокруг. Звук прекратился, едва мы подошли к ее машине — красному Мустангу, выглядевшему так, будто в нем жили несколько дней. Было не трудно догадаться, что она приехала на нем прямиком из Калифорнии. — Куда-нибудь с отоплением? — попыталась пошутить она. — Я уже отморозила себе пару жизненно-важных частей тела.

— Если бы ты надела что-нибудь более подходящее, у тебя бы не было этой проблемы. — Я распахнула дверь с пассажирской стороны и, стряхнув какой-то хлам с сидения, забралась внутрь. — Тут тебе не Калифорния. Здесь бывает холодно.

— Ох, Калифорнию переоценивают, — ответила на это мама, сев в машину, она выглядела напряженной, и ее смех точно был нервным, а не легким. — Там не так уж и замечательно, как показывают в фильмах.

— Правда? Вот странно. Тебе там нравится больше, чем в Хэмилтоне. Но, если смотреть правде в глаза, тебе где угодно нравится больше, чем здесь, так?

Ее улыбка увяла, и машина наполнилась молчанием. Мама завела мотор и выехала со школьной стоянки. Наконец она прошептала:

— Бьянка, нам нужно поговорить об этом. Я не уверена, что ты понимаешь, через что я сейчас прохожу.

— Да, похоже, тебе ужасно тяжело, — отрезала я. — Хороший загар, кстати. Оранжевый округ, должно быть, отвратителен донельзя. Как ты выжила, вообще?

— Бьянка Линн Пайпер, я не собираюсь терпеть подобное поведение с твоей стороны! — прокричала она. — Вне зависимости от того, что ты сейчас обо мне думаешь, я все еще твоя мать и заслуживаю немного уважения.

— Правда? — фыркнула я в ответ. — Такого же уважения, какого ты удостоила папу, отправив ему те гребанные документы на развод, не предупредив его? Или меня! Какого черта с тобой происходит?

Молчание.

Я знала, что это ни к чему нас не приведет. Знала, что мне нужно выслушать ее, встать на ее место и посмотреть на ситуацию ее глазами, а потом уже анализировать свои чувства. Я насмотрелась достаточно теле-шоу про психотерапевтов, чтобы знать, что мне нужно пойти на компромисс, но я не хотела. Эгоистично, по-детски, не зрело… Может я так себя и вела, но лицо папы и те пустые пивные бутылки, которые я собирала на прошлой неделе, вместе с документами на развод, так и прыгали у меня перед глазами. Послушать? Принять? Быть адекватной? Как это вообще возможно? Она вела себя так же несерьезно и эгоистично, как и я. Единственная разница заключалась в том, что у нее получалось это скрывать.

Мама сделала медленный выдох и свернула на обочину. Она, не говоря ни слова, выключила машину, а я смотрела в окно на пустое поле, которое было бы полным кукурузы, если бы сейчас было лето. Серые февральские облака говорили сами за себя. Холодно. Мрачно. Испорченный день. Испорченная возможность. Но я не собиралась говорить первой. Хоть раз я позволю ей быть взрослой.

Секунды текли медленно. Единственным звуком в машине было наше дыхание. Несколько раз мама коротко вздыхала, будто пытаясь начать говорить, но в последнюю минуту передумав. Я ждала.

— Бьянка, — сказала она наконец. Мы молчали как минимум пять минут. — Я… мне так жаль. Мне ужасно жаль.

Я ничего не ответила.

— Я не хотела, чтобы так все закончилось, — ее голос сорвался, и я подумала, что, возможно, она плачет, но так и не повернула голову. — Долгое время я не была счастлива, и когда умерла твоя бабушка, твой папа предложил мне съездить куда-нибудь. Я думала, это поможет. Если я сбегу на некоторое время, проведу несколько семинаров в разных городах, а затем вернусь, то все наладится, вернется к тому времени, когда мы с твоим папой только поженились. Но…

Ее длинные пальцы дрожали, когда она обвила ими мою руку. Я осторожно повернулась к ней. На ее щеках не было слез, но я видела, как блестят ее глаза. Плотину просто еще не прорвало.