Морли, похоже, счел логику Несана просто потрясающей.

– Я бы в жизни до этого не додумался!

В окрестностях Ферфилда они перешли на шаг. Затеряться на его улицах они умели не хуже, чем прятались в полях при приближении кареты.

– Мы можем купить лошадей и убраться отсюда еще нынче ночью, – сказал Несан.

Морли минутку подумал.

– А как мы выберемся из Андерита? Мастер Кэмпбелл сказал, что есть страны, где никого не волнует, что мы хакенцы. Но как мы минуем армейские отряды на границе у Домини Диртх?

Несан дернул Морли за рукав дублета.

– Мы ведь гонцы, не забыл?

– И что?

– А то, что мы скажем, что едем по делам.

– У гонцов бывают дела за пределами Андерита?

Несан ненадолго задумался.

– Ну а кто станет утверждать обратное? Если мы скажем, что едем со срочным поручением, они не станут задерживать нас до выяснения, так оно или нет, потому что на это уйдет слишком много времени.

– Они могут потребовать показать послание.

– Но мы ведь не можем показывать им секретные послания, верно? Мы просто скажем, что едем с тайной миссией в другую страну, которую не можем назвать, с важным посланием, которое не имеем права им показывать.

– Думаю, сработает, – ухмыльнулся Морли. – Пожалуй, нам все-таки удастся уехать отсюда.

– Готов спорить, что да.

Морли рывком остановил Несана.

– Несан, а куда мы поедем? У тебя есть какие-нибудь соображения?

И тут настал черед ухмыльнуться Несану.

Беата, щурясь от яркого солнца, поставила сумку на землю и отбросила со лба взлохмаченные ветром волосы.

Поскольку читать она не умела, то не знала, о чем гласит табличка над воротами, но там имелась еще и цифра – двадцать три. В цифрах девушка разбиралась и поняла, что нашла нужное ей место.

Она смотрела на написанное после цифр слово, стараясь запомнить, как оно выглядит, чтобы когда-нибудь узнать, когда снова увидит, но для нее это были лишь совершенно непонятные значки, вырезанные на деревянной дощечке. Как курица лапой пишет. А кто же способен разобрать куриные «надписи»? Девушка никак не могла понять, как это люди запоминают кажущиеся совершенно непонятными значки, из которых состоят слова, но люди каким-то образом это делали.

Она снова подняла сумку, где лежали все ее пожитки. Сумку было довольно неудобно тащить, она все время била по бедру, но она была не слишком тяжелой, к тому же Беата, когда одна рука уставала, перекладывала сумку в другую.

Не так уж и много у нее вещей: кое-что из одежды, пара башмаков ручной работы, принадлежавшие еще ее матери – их Беата обувала лишь в особых случаях, – роговый гребень, мыло. Кое-какие подарки от друзей, немного воды, кружева и швейные принадлежности.

Ингер дал ей кучу снеди. Колбасу разных видов, сделанную из различных сортов мяса. Некоторые батоны были толщиной с руку, другие – тонкие и длинные, третьи – кружком. Они-то и представляли основную тяжесть в ее багаже. Хотя по дорогое девушка и отдала несколько батонов голодным и один круг фермеру с женой, позволившим ей два дня ехать в их фургоне, все равно казалось, что колбасы у нее столько, что хватит не меньше чем на год.

Дал ей Ингер и письмо, написанное на тонком пергаменте, свернутом в двойной свиток. Читать Беата не умела, но Ингер прочел его ей, так что она знала, что в нем написано.

Каждый раз, когда она останавливалась передохнуть, Беата доставала письмо, аккуратно разворачивала и делала вид, что читает. Она пыталась вспомнить в точности, что читал Ингер, чтобы попытаться определить, как выглядят эти слова в написанном виде. И не могла.

Однажды Несан написал в пыли какие-то значки и сказал, что это слово «Истина». Несан. Беата покачала головой.

Ингер не хотел, чтобы она уходила. Сказал, что она ему нужна. Беата возразила, что полно желающих занять ее место и он сможет нанять любого. Нанять мужчину, который гораздо сильнее ее. Она, Беата, ему вовсе не нужна.

Ингер сказал, что она отлично справляется со своей работой. Что он любит ее почти как родную дочь. Рассказал, как ее отец с матерью впервые пришли к нему на работу, когда Беата была еще совсем малышкой. Глаза Ингера были красными, когда он просил девушку остаться.

Слушая его, Беата чуть не плакала. Она сказала Ингеру, что любит его, как родного дядюшку, и что именно поэтому-то она и должна уйти. Если она останется, будут неприятности и он пострадает из-за нее. Ингер возразил, что вполне с этим справится. Беата сказала, что, если останется, ее могут даже убить и она боится. На это мясник ничего возразить не смог.

Ингер заставлял ее много работать, но он был честным. Всегда заботился, чтобы девушка была сыта. Никогда не бил. Иногда он давал подзатыльники парням, если те ему возражали, но никогда пальцем не трогал девушек. Впрочем, надо сказать, что девушки с ним никогда и не спорили.

Пару раз он рассердился на нее, но ни разу не ударил. Если она каким-то образом умудрялась его рассердить, он просто заставлял ее до глубокой ночи ощипывать и потрошить кур. Да и это наказание выпадало ей не слишком часто.

Единственное, что Беата считала самым важным в жизни, это выполнять приказы и не доставлять неприятностей. Девушка знала, что, будучи хакенкой, от рождения обладает мерзкой хакенской сущностью, как и все хакенцы, и всю жизнь хотела быть лучше своей мерзкой натуры.

Иногда Ингер, подмигнув, говорил, что она проделала отличную работу. И ради этих подмигиваний Беата была готова на все.

На прощание Ингер крепко обнял ее и долго не выпускал, а затем усадил и принялся писать для нее письмо. Когда он его зачитывал, Беате показалось, что у него слезы на глазах. И единственное, что она могла сделать, это не разреветься сама.

Родители Беаты всегда внушали ей не плакать при посторонних, иначе ее сочтут глупой и слабой. Беата, если и плакала, то лишь по ночам, когда ее никто не мог услышать. Она всегда могла дотерпеть до ночи, чтобы потом наедине с собой тихо выплакаться в темноте.

Ингер – хороший человек, она будет сильно по нему скучать, хоть он и заставлял ее работать до седьмого пота. Работы Беата не боялась.

Утерев ладошкой нос, она отошла в сторонку, чтобы пропустить проезжавший в ворота фургон. Место казалось огромным, но в то же время изолированным, затерянным посреди обдуваемой всеми ветрами пустоты островком, расположенным на вершине невысокой горы. Ворота в высоком заборе были единственной дорогой внутрь, разве что попытаться взобраться на высокие земляные валы.

Как только фургон проехал, Беата прошла за ним в ворота во двор. Там повсюду сновали люди. За воротами оказался целый город. Девушка с изумлением обнаружила множество домов с улицами и переулками.

Охранник, закончив разговор с возницей, жестом велел тому проезжать и повернулся к Беате. Он окинул девушку быстрым равнодушным взглядом.

– Добрый день.

Он говорил в точности так же, как разговаривал с возницей, – вежливо, но деловым тоном. За спиной Беаты выстроились еще фургоны, и охраннику было явно не до нее. Девушка вежливо ответила на приветствие.

Темные волосы андерца взмокли от пота. Должно быть, ему было очень жарко в тяжелом мундире.

– Вон туда, – указал он. – Второе строение справа. Удачи. – И подмигнул.

Благодарно кивнув, Беата торопливо протиснулась между лошадьми, чтобы не обходить их кругом. И чудом не вляпалась босой ногой в свежий конский помет. Повсюду сновали толпы народа. По улицам в обоих направлениях двигались лошади и фургоны. Пахло потом, лошадьми, кожей, пылью, навозом и свежими всходами.

Раньше Беата не бывала нигде, кроме Ферфилда. Сейчас ей было страшно, но в то же время она испытывала восторг.

Второе строение справа девушка нашла довольно легко. В здании за столом сидела андерка и что-то писала на потрепанном листке бумаги. На столе перед ней лежала куча бумаг – некоторые потрепанные, а некоторые совсем свежие. Женщина подняла голову, и Беата сделала книксен.